Черты и анекдоты из жизни императора Александра Первого

По прибытии игумена, государь поклонился ему и пошел рядом с ним из обители. — Начался звон во все колокола; клиросные, идя впереди, пели тропарь и догматик, за клиром шли вся братия. Разговаривая с игуменом, государь приказал ему, когда приедет в Петербург, приходить во дворец, доложив сперва о приезде.

На пристани император остановился посреди всей братии и посторонних посетителей; обратясь к обители, царь помолился с великим умилением, подошел к игумену, принял благословение и поцеловался с ним. Потом низко, поклонясь всей братии, сел в шлюпку, посадив с собою казначея, эконома и своего камердинера.

Когда отвалили от берега, император милостиво откланивался, много раз, кланявшейся ему братии, тихо удаляясь по монастырскому проливу, при звоне колоколов и благословениях тронутой до глубины сердца братии, провожавшей его взорами и напутственными молитвами.

Во время переезда по озеру до Сердоболя, продолжавшемся несколько часов, государь много разговаривал с казначеем и экономом, как о монашеской жизни, правилах, так и о церковной службе, о чтении и пении. — «Можно ли пропеть что нибудь здесь?» — спросил он — и на ответ: что ваше величество прикажете? просил петь тропарь: «Спаси Господи» — херувимскую придворную, потом тропари крещению, на освящение воды и другие церковные стихи.

Благополучно доехав до Сердоболя, государь ласково простился с своими монастырскими спутниками и продолжал путь в Финляндию по тракту на Куопио, куда приехал 13 августа. Пожелав видеть город Каяну, он отправился 15-го числа на станцию Нисселе. При нем находились только: князь Волконский, лейб-медик баронет Виллие и квартирмейстерской части (генерального штаба) прапорщик Мартинау. От Нисселе, где ожидал государя посланный вперед для заготовления квартир поручик Гриппенберг, оставалось до Каяны 82 версты, из коих 30 сухим путем и остальные озером. Император, прибыв 16-го, в семь часов утра, к берегу озера, где в маленьком поселении Хапалаикагас не было никаких строений, кроме курной избы и конюшни, увидел в толпе собравшегося народа крестьянина Тервонена, бывшего в 1809 году депутатом на сейме в Борго и пожалованного по этому случаю медалью. Государь, тотчас узнал его, и позвав к себе знавшего финский язык Гриппенберга сказал ему: «этот крестьянин мой старый знакомый». Затем потрепав по плечу Тервонена, государь поручил Гриппенбергу передать ему, что «его величеству очень приятно возобновить с ним знакомство». Удивленный и растроганный ласковыми словами государя, крестьянин выразил столь же просто, сколько искренно, радость, которою преисполнила его милость императора, удостоившего своим посещением жителей столь далекого края. Государь приказал спросить: женат ли он, сколько имеет детей и доволен ли своим земледельческим состоянием, и, взяв его за руку, простился с ним. Затем, подойдя к избушке, государь спросил: «где метрд’отель Миллер», и получив в ответ, что он в избушке готовит завтрак, хотел войти туда, но не мог, по причине валившего из двери сильного дыма и услыша голос Миллера, спросил его: «где-ж моя столовая?» — «В конюшне — для перемены» — отвечал Миллер. — «Все равно, лишь бы нам было что поесть», — сказал государь, и войдя в так называемую столовую, нашел ее очень забавною. Спустя четверть часа, подали завтрак. Государь занял место на конце длинного стола: возле него сел князь Волконский, потом Гриппенберг, Виллие и Мартинау. Во время завтрака, продолжавшегося около 20-ти минут, государь был очень весел, хвалил страну, называя ее «Северною Италией», и, подвинув стеклянную баночку с брусничным желе к Гриппенбергу, сказал ему; — «Отведайте; это очень вкусно, только не берите много, потому что я хочу его сколько можно дольше поберечь. Мне подарила это пасторша в Тохмаерви» — и затем стал спрашивать о Каяне, что подало случай Гриппенбергу доложить о назначении императору квартиры в этом городе, у пастора Аппельгрена. Как в это самое время Миллер подал два ананаса, то государь, с обычною ему приятною улыбкою, заметил, что «завтракать в окрестностях Каяны, в конюшне, и есть ананасы — было бы слишком несообразно» и потому приказал князю Волконскому спрятать эти редкие фрукты, сказав: «я подарю их своей хозяйке, г же Аппельгрен».

В половине 9-го, государь сел в шлюпку, приказав ехать с собою: князю Волконскому, Виллие, Гриппенбергу, Мартинау, казачьему хорунжему Овчарову и своему камердинеру Федорову. Когда же проплыли на веслах по речке верст пять и вошли в озеро, капитан Юнелиус доложил императору, что шлюпка была слишком нагружена для плавания по озеру при сильном ветре, и потому государь приказал прапорщику Мартинау с Овчаровым и Федоровым пересесть в другую, маленькую шлюпку. При попутном ветре, шлюпки шли на полных парусах, но вскоре поднялась сильная буря; волны подымались так высоко, что ничего не было видно, кроме неба и пены. Два матроса постоянно отливали воду, которую сильное волнение наполняло шлюпки. Государь и все бывшие с ним совершенно промокли. Александр, на лице которого изображались невозмутимое спокойствие и достоинство, спросил у капитана по английски: «не опасно ли?» Юнелиус отвечал, что нет никакой опасности, однако же, вскоре затем, пришел в большое затруднение, когда сильным шквалом сломало ручку у руля. К счастью, на шлюпке нашлась запасная ручка, которую капитан успел надеть, вместо сломанной.

Наконец, после двухчасового плавания, шлюпки вошли в тихую воду пролива, ведущего к Каяне и в полдень достигли нарочно устроенной пристани у водопада Эмме. При вступлении государя на берег, открылось взорам его величественное зрелище развалин древнего замка Каянаборга над шумным водопадом. Обычно пустынные высоты по сторонам пристани были покрыты народом, жаждавшим видеть монарха славного победами и кротостью. На пристани стояли с одной стороны городские граждане с своими бургомистром, а с другой местное духовенство, и в числе их пастор пальдамского кирхшпиля. Раздались радостные восклицания народа и бургомистр приветствовал августейшего гостя краткою речью на шведском языке, которую Гриппенберг передал по французски. Государь отвечал на нее весьма благосклонно, и обратясь к окружавшим его жителям, сказал с чувством — «Я не мог изъявить вам убедительнейшего доказательства моей любви и благоволения к вам и вашим соотечественникам, как решившись пренебречь опасности, противополагаемые стихиями, чтобы провести между вами несколько минут». — Затем, пастор произнес на немецком языке приветствие, на которое император отвечал, на том же языке, в самых благосклонных выражениях, и, поклонясь милостиво собравшемуся на высотах народу, отправился в город. Как ближайший путь туда проходил чрез остров, на котором находятся развалины замка, то из разбросанных камней его была устроена довольно удобная лестница. Государь взошел по ней на высшую точку развалин и полюбовавшись живописными видами, спустился к городу, осмотрел городскую церковь, прошел пешком по улицам, посетил магистрат, где перелистовал лежавшие на столе книги законов, и отправился в приготовленную для него квартиру, в пасторском доме. Радушные хозяева приготовили ему обед, но он отказался и позволил подать себе чаю. Во время пребывания у пастора, государь вручил хозяйке своей, г же Аппельгрен, привезенные им ананасы и пожаловал ей бриллиантовый фермуар.

Между тем, буря не утихала, а государь спешил отъездом, и потому решено было возвратиться сухим путем, несмотря на то, что не было удобной дороги, и что надобно было ехать почти необитаемыми местами. Главная забота состояла в том, чтобы достать лошадей, и к тому же во всем городе нашлось только одно седло, да и то столь ветхое, что набивка во многих местах выказывалась сквозь разорванную кожу, а ржавые стремена висели на двух плохих бечевках. За всем тем, принуждены были взять это седло для государя и навязать на лошадей для князя Волконского и прочих лиц царской свиты, вместо седел, подушки с веревочными стременами. Путешествие происходило в следующем порядке: впереди шел проводник, один из каянских граждан: за ним ехал прапорщик Мартинау, потом — князь Волконский, далее — император, за ним барон Виллие, потом Федоров и Овчаров, наконец — багаж на двух лошадях, за которыми следовали восемь крестьян. Тропинки, по коим надлежало ехать, пролегали чрез дикую каменистую местность, пересекаемую обширными тинистыми болотами. Для переправы через эти болота, тамошние жители кладут мостки из двойного ряда бревен, сверху немного стесанных, и, как нередко случается, что лошади, не привыкшие ходить по таким мосткам, оступаются и проваливаются в болото, то чрез эти опасные места переходят пешком, ведя лошадей за повода. Государь, на возвратном пути из Каяны, из семидесяти верст прошел пешком около пятидесяти.