Черты и анекдоты из жизни императора Александра Первого

Еще дорогою, переходя от предмета к предмету, в разговоре всегда милостивом и одинаково настроенном по духу, император сказывал, что сам претерпел великие искушения, особенно в прошедшие военные годы и что, как в малых так и в важных делах, всегда познавал особенный промысл Божий. — «Я знал за два года до войны, — продолжал государь, — о злом для меня умысле Наполеона, и с моей стороны все возможное человеку употреблено было, чтоб водворить спокойствие; но все было тщетно. Неприятельские армии разных наций были сильнее нашей; один Бог, после многих советов вразумил нас вести войну отступательную, далее внутрь России. Неприятель разграбил нашу землю, много причинил нам вреда и убытка; но и это Бог же попустил для того, чтобы смирить нас. Когда же ему угодно было помиловать нас, Он и помиловал удивительным образом. Не мы побеждали врагов, а Он! Да, промысл Божий всегда, во всем с нами! и ныне я точно также замечаю, что трактуя с опытными и знающими людьми полагаем план, по нашему разумению лучший, но от того или другого все расстраивается, как дело человеческое. Когда же положишься прямо на Бога, и призовешь Его на совет и в помощь, тоже дело устроится так хорошо, что прежний наш план окажется ничтожным»… При столь искренней беседе с государем благочинный сказал: — «Истинно, ваше величество, как не тяжелу быть времени для вас, когда даже монахи, в монастырях, плакали горько. По прочтении манифеста и при соборных молебнах, мы ни могли ни петь, ни читать; как немые стояли в слезах, только вздыхая к Богу!.. Поверьте государь, каждую службу отправляли здесь не без искренних чувств сердечных!» — Государь сказал: — «Спасибо! спасибо!.. Я знаю, что мне Господь помог молитвами вашими и всего православного духовенства».

При возвращении в монастырь, государь был встречен казначеем, и иеромонахами; подойдя ко всем для благословения, он пошел в келью игумена, в сопровождении старших из братии. Здесь пил чай и пробовал поставленные на стол садовые фрукты, крыжовник и малину, которыми подвивал своеручно казначея, благочинного и эконома. — Тут игумен подал краткое описание Валаамской обители и просил о внесении преподобных в церковные месяцесловы, о прибавке к больничному штату пятнадцать человек и о подворье в С.-Петербурге. Государь сказал: — «Я все сделаю: составьте записку — кто поедет в Петербург, чтоб отдал ее князю Голицыну для передачи мне». — Переходя в гостиный покой, в сопровождении казначея и эконома, император объявил, что в четыре часа намерен ехать в скит. — В назначенное время игумен и эконом ожидали у кельи государя, и, по выходе, отправились на шлюпке водою. Во время переезда император особенно любовался картинностью местоположения.

В ските государь был встречен со звоном; казначей со скитскою братиею приняли его в ризах и с крестом. — По прочтении эктинии, августейший богомолец осмотрел синодики о здравии и за упокой при непрерывном псалтирном стихословии постоянно перечитываемые. Государь разговаривал и расспрашивал о положениях скитских, — был в трапезе, входил в подробности и, осмотрев все, возвратился в обитель. — Благочинный и братия ожидали его на берегу. — Выйдя из шлюпки, он смотрел печь и форму для отливки колокола; спрашивал во сколько будет пудов и есть ли место где повесить? — Игумен отвечал, что Бог устроит все. — Когда дошли до стен монастыря, начался благовест к малой вечерне, так как государю было угодно, чтоб преподобным праздновали бдение. — Неутомимый император пришел тотчас к малой вечерне, которую всю выслушал с акафистом. Немного спустя, отблаговестив к правилу, начали отправлять его с поклонами и с безмолвной молитвой, во время которой государь тихо вошел в собор и, увидев, что благочинный стоял с боку, у правого столба, осторожна поместился позади его. — Когда эконом и другие из братии пытались остеречь благочинного, его величество делал им рукою знак, чтоб оставили. — Замечая, что государя впереди нет, благочинный, наконец, оглянулся и, увидя его за собою, поклонившись, отступил за столб. По окончании правила, — когда игумен, по обыкновению монастырскому, среди церкви просил у всех братий прощения, а братия, поклонясь игумену, подходили к благословению, — государь, вслед за монахами, тоже приняв благословение от игумена, с особенным вниманием и смирением глядел на все происходившее. — Благовест к бдению был начат без выхода из церкви — всю всенощную службу государь стоял у левого столба, иногда переходил к скамье (на этой же стороне) и, во время поучения, садился на ней рядом с братиею. — Престарелый и слепой монах, Симон, руками осязая сидевшего близ него на скамье государя, спросил тихонько — «кто сидит рядом со мною?» — Государь отвечал: — «путешественник». — После, стоя у столба, его величество уронил перчатку, монах Савватий подошел чтоб поднять ее, но заметив это, государь поспешно поднял ее сам и, оборотясь к монаху, низко поклонился ему. — По окончании всенощного бдения, когда Игумен и братия провожали его величество из церкви, государь просил, чтоб обедня была поутру в пять часов, а за нею молебен преподобным, для отъезда. — В назначенное время начался благовест к литургии, которую совершал игумен собором. — Император в самом начале благовеста пришел в церковь и стал у столба, близ иеросхимонаха, пустынножителя Никона, который и в глубокой старости подвизался истинно-добрым подвигом, в церкви же Божией, по крайней немощи тела, выстаивал всю службу, опираясь на костыль. — В присутствии государя, при привычном внимании и напряженном слушании божественного пения, старец выпустил костыль из рук и сам, поскользнувшись, упал. Государь взглянул на него с глубоким умилением, подошел, поднял старика и посадил его на скамью. — Пустынник безмолвно поклонился царю и, укрепившись на ногах, выстоял всю литургию.

Государь подходил к антидору, взял вынесенную благочинным просфору и откушал теплоты. Тотчас же начался благовест к молебну. Игумен с крестом, два иеродиакона с кадилами и четыре иеромонаха в ризах, пошли в церковь преподобных, при пении тропаря храму. Во время чтения Евангелия государь упал на колена и подклонил главу под самое св. Евангелие; игумен возложил руку на помазанную главу царя и, держа сверху Евангелие, читал: «Научитеся от Мене яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим». — Текст этот, столь сходный с кротостью и смирением подклонившегося под него венценосного богомольца, видимо произвел на прекрасную душу государя самое умилительное впечатление. — Братия не могли удерживать слез. По прочтении Евангелия, игумен трижды благословил крестным знамением главу императора, который, с выражением самой живой веры, схватил руку игумена и поцеловал ее несколько раз! — Подобное явление благочестия, веры и кротчайшего смирения могущественнейшего и славнейшего из государей, в пустынной обители, на уединенном острове, — может ли быть забыто? По совершении молебного пения с эктениею, молитвою и коленопреклонением о благополучном путешествии и многолетии, приложась ко кресту и к гробнице преподобных, государь принял поднесенную игуменом икону Сергия и Германа; во время пения догматика его величество стоял у гробницы.

Из церкви государь пошел в кельи к игумену, при пении и сопровождении всей братии. Тут по окончании «Достойно есть» и отпуска, государь приложился к кресту, простился с братиею и, когда посторонние вышли, беседовал, пил чай и принял поднесенный игуменом резной крест в ящике. — Император милостиво повторил: чтобы о всех нуждах монастырских написать записку, прислать в Петербург и отдать князю Голицыну, для вручения его величеству.

При выходе, казначей доложил, что братия просят дозволения проводить до пристани. — Государь согласился и, выйдя из покоев, у крыльца где стояли все иеромонахи и братия, у каждого из первых принял благословение, кланялся братии и, сопровождаемый казначеем, благочинным и экономом, пошел к гостиной. Чрез малое время он вышел из покоев и снова остановясь с иеромонахами спрашивал: «всегда ли у вас бывает такая служба как ныне?» — ему отвечали, что такое же бдение бывает в воскресные и праздничные дни.