Секретная война. Записки немецкого шпиона

Я выразил сожаление по поводу того, что капитан Джонсон, который ушел уже с кораблем в море, больше ничего не сообщил мне и что, следовательно, я никаких подробностей больше не могу сообщить.

— Я полагал, что это вас заинтересует. Мы так много слышали за последнее время об актах диверсий на наших судах.

— Конечно, — ответил капитан, — это меня интересует. Вам, вероятно, известно, что у нас есть определённые подозрения. В нью-йоркском порту имеется шайка, которая орудует под руководством одного немецкого офицера. Нам даже известно его, имя. Его зовут Ринтелен, его имя многократно упоминалось в радиограммах германского посольства. Но, странное дело, американская полиция утверждает, что этот джентльмен ничего преступного не делает, между тем мои люди видели его разгуливающим в доках. Он даже однажды раскрыл свое имя в одной из таверн, когда был пьян и не отдавал себе отчета в том, что говорит. О своей деятельности он ничего не сказал, но не подлежит сомнению, что в его распоряжении имеется моторная лодка, на которой он по целым дням разъезжает по порту, продавая командам отходящих пароходов всевозможные товары. Больше я ничего не могу вам сказать, но уверяю вас, что скоро он будет в наших руках. [50]

— Да это будет не так уже трудно, — заметил я, смеясь про себя, хотя и чувствовал, что я сильно оскорблён; — Субъект, который напивается, не умеет держать язык за зубами и разъезжает по порту на моторной лодке, должен легко попасться.

Тут оркестр прервал нашу беседу, и я должен был пригласить мисс Л. на танец. Она нашла во мне любезного партнера, так как я действительно был в прекрасном настроении, и не без основания.

Правда, я знал, что англичане подозревают меня, но я не мог понять, как они смогли поверить, что я пьянствую в портовых тавернах и обделываю свои дела на моторной лодке. Тот факт, что я нахожусь на подозрении, не мог, конечно, доставить мне удовольствия, но рано или поздно это было неизбежно, и это меня мало трогало, поскольку они верили всем этим благоглупостям. Было очевидно, что они не знали ни настоящего плана, ни вдохновителей нашего плана, ни тех, кто его выполняет; иными словами, они напали на ложный след и охотились за каким-то призраком, отождествляя его с моей собственной особой. Я мог вернуться в Нью-Йорк и опять взяться за свою работу.

Вдруг я увидел, что мой атташе беседует с каким-то человеком, который с виду был похож на слугу и который, очевидно, только что передал ему письмо. Я вновь пригласил свою даму. Позднее, когда я опять увидел капитана Г. у буфета, он отвел меня в уединённый угол, куда нам подали салат. Он рассказывал мне о многих своих товарищах из флота, а так как в Берлине я работал в английском отделе, затем во время моих многочисленных переездов и поездок встречался со многими английскими офицерами и, наконец, на экзаменах в генеральном штабе я представил диссертацию об английском флоте, я имел возможность рассказать ему ряд историй об офицерах, являвшихся нашими общими знакомыми. Мы сидели в нашем углу и говорили о наших морских делах, к великой досаде наших дам. Капитан Г. становился все более и более доверчивым и, наконец, сообщил мне, что только что получил письмо, которое причинит ему много хлопот этой ночью. Он узнал, что капитан небольшого грузового парохода, находящегося теперь в Нью-Йорке, видел в Атлантическом океане германский крейсер «Карлсруэ». Он указал мне долготу и широту его местонахождения, и для меня было ясно, что «Карлсруэ» имеет какой-то определенный [51] план, так как крейсер даже не обратил внимания на грузовой пароход.

«Карлсруэ»! Я не имел о нем сведений с момента моего отъезда из Берлина, и теперь он или какой-нибудь вспомогательный крейсер под этим именем, чтобы ввести в заблуждение англичан, курсирует по Атлантическому океану, подстерегая неприятельские торговые суда, отправляющиеся из Америки в Европу. По крайней мере, я так думал, но сказал лишь:

— «Карлсруэ»! Неужели «Карлсруэ»? И что же вы намереваетесь предпринять?

— Это очень просто, — ответил капитан Г., — вы, вероятно, сами догадываетесь. Через час я телеграфно извещу лондонское адмиралтейство и одновременно по собственной инициативе извещу Бермудскую эскадру о нахождении в наших водах этого наглого крейсеришки. Эскадра отправит броненосец «Принсесс Ройял», чтобы расправиться с ним.

Если мощные броненосцы Бермудской эскадры обрушатся на маленький «Карлсруэ», то в исходе не приходится сомневаться. Это убеждение сопровождалось в моем сознании желанием дать этой эскадре совсем другое занятие, чем охоту за «Карлсруэ». Если мне удастся задержать её выступление на несколько дней, можно будет предупредить германское судно по беспроволочному телеграфу. Я не знал еще, как это сделать, но надеялся что-нибудь придумать.

— Я полагаю, — сказал я, — что эскадра крейсеров должна была бы обратить внимание на вспомогательные немецкие крейсеры.

— Вспомогательные немецкие крейсеры? О каких крейсерах вы говорите?

— Я хочу сказать, сэр, что бермудские крейсеры должны были бы помешать укрывшимся в нейтральных портах большим немецким пароходам. Их насчитывается от тридцати до сорока, и они очень быстроходны. Ходят слухи, что в случае, если Соединенные Штаты прервут дипломатические сношения с Германией, они попытаются избежать плена и что они имеют на борту пушки, которыми эти проклятые боши сумели их снабдить.

Атташе кусал себе губы.

— Да, да, конечно, — сказал он, — конечно.

Я видел, что эта весть взволновала его. В этом не было ни слова правды, хотя такой план действительно как-то обсуждался. Атташе всего мира похожи друг на друга. Они охотнее позволят отрубить себе уши, чем признаются, [52] что они не в курсе чего бы то ни было касающегося круга их дел.

Наконец, он сказал:

— Я думаю, что эти немецкие пароходы в своем плане не зашли еще слишком далеко. Как вы об этом узнали?

— Я это узнал от одного американского инженера, изобретения которого я изучаю, а также... позвольте, кто еще мне рассказывал об этом? Ну да, конечно, я вспоминаю теперь: это был нефтепромышленник.

Атташе глубоко задумался.

— Да, — сказал он, — я ознакомлюсь с этим делом. Действительно, лучше захватить эти пароходы, чем посылать наши крейсеры преследовать «Карлсруэ».

Меня пригласили принять участие в игре, затеянной дамами, и я больше не мог от них отделаться. Затем надо было опять танцевать, но я стал искать глазами капитана Г., который куда-то исчез. Некоторое время спустя я совершил с мисс Л. на пляже весьма романтическую прогулку при лунном свете. Во время прогулки дорогу нам пересек какой-то человек во фраке. Это был капитан Г. Он с другой стороны взял под руку мисс Л., и мы втроем вернулись в отель. По дороге я ломал себе голову над тем, как узнать, что мог делать капитан Г. во время его отсутствия. Я решил построить свой маневр на прекрасном знании типа «атташе» и принялся говорить ему приятные вещи. Я выразил свое величайшее сожаление, что мне самому, вероятно, никогда не удастся быть атташе, что, заметил я, было всегда моей заветной мечтой.

— Что касается вас, то вы играете большую роль в этой мировой войне. О вас всегда будут говорить: он был британским морским атташе в Вашингтоне. Лондон действует по вашим указаниям, и все делается так, как вы желаете.

Капитан Г. внимательно слушал и, по всей видимости, был очень доволен мной. Он отвечал любезно, и, когда мы посторонились, чтобы пропустить в отель мисс Л., он удержал меня, чтобы сказать мне очень тихо:

— Господин командир, вы принадлежите к тем людям, которые понимают дело, и вы, вероятно, умеете хранить тайну. Телеграммы, которые я только что отправил, подготовят сюрприз немецким пароходам, если они попытаются покинуть порт. Мы, таким образом, на некоторое время оставим «Карлсруэ» в покое.

Her такого бала, которому не пришел бы конец, и я был счастлив, когда, наконец, очутился в своей комнате. Я получил [53] больше, чем ожидал, так как узнал, что англичане не имеют ни малейшего понятия о тайных путях моих агентов в Нью-Йорке, и был уверен, что сумел избавить «Карлсруэ» от орудий английских судов.