Софья Толстая

После этого Лёвочка стал утешать, развлекать свояченицу. Он постоянно брал ее с собой на тягу вальдшнепов. Охотничий мир объединял их. Соня нервничала. Когда она купала двух своих малышей, а потом кормила их и затем укладывала спать, ее муж находился с сестрой Таней в лесу. А Соне так хотелось быть в этот момент со своим Лёвочкой. Однажды она собиралась с ним ехать верхом, но послушно уступила свое место Тане и потом грустила дома в одиночестве. Иногда плакала, сознавая, что Лёвочке гораздо приятнее общество Тани, ловкой, веселой, певучей, а не ее, надоевшей, скучной жены, вечно погруженной в семейные заботы и хлопоты. А ведь Соне в это время было всего двадцать лет. Таня «втиралась» в ее жизнь, и Соня даже подумала как‑то, что если бы не Сергей Николаевич со своими чувствами к ее сестре, то, может быть, близость мужа с Таней могла бы закончиться очень плохо. Ей было горько вспоминать, как однажды летом она вместе с Лёвочкой и гостями собиралась прокатиться в кабриолете, и как муж, будучи инициатором прогулки, небрежно произнес: «Ты, разумеется, дома останешься?» Соня с ужасом увидела, что все места заняты, и едва сдерживая слезы, направилась в детскую, где долго потом горько плакала. В конце концов она пришла к выводу, что «никогда не надо никого, ни мужчин, ни женщин, допускать близко в интимную жизнь супругов, это всегда опасно».

Глава IX. «Не люблю хозяйства никакого»

Соне легко удавалась сложная роль жены — матери. Она выросла в большой и дружной семье, где соблюдались традиции, заботились о старших и помогали младшим. Она учила братьев, шила для них рубашки по готовым выкройкам, которые складывала в свой любимый красный сундучок. Что уж говорить о том, что ей хотелось танцевать, например качучу, темпераментный андалузский танец, сопровождаемый дробным пристукиванием каблуков и пощелкиванием в такт кастаньетами, но она знала, что ей следует заниматься делом: штопать, чинить, шить, вышивать. С 11 лет Соня была приучена рано вставать, чтобы готовить кофе отцу, выдавать кухарке провизию из кладовой, и только после этого она начинала готовиться к урокам. Соня с детства усвоила правило: делу время — потехе час. Поэтому прежде всего занималась домашними делами. Затем ее сменяла Лиза. Повзрослев, сестры перешли на месячное дежурство, посменно передавая друг другу кладовую с продуктами, шкафы с книгами и со столовым бельем. И Соне, и Лизе за свою смену приходилось переколоть сахар на целый месяц, перемолоть кофе, вымыть чисто полки. Однажды Соню за колкой сахара застал дядя Костя, младший брат мама. «Какой стыд! Mon petit cousine и занимается делом экономки. Ты себе руки испортишь!» — воскликнул он. Но Любовь Александровна придерживалась другого мнения, поэтому с гневом остановила разошедшегося брата. В общем, ведение домашнего хозяйства было привычно для Сони. Ее поразили эпатажные спартанские привычки мужа, спавшего на грязной сафьяновой подушке без наволочки, аскетичная простота яснополянского быта, отсутствие какой‑либо роскоши, кроме старинных венецианских зеркал. Обитатели усадьбы пользовались простыми железными приборами.

С упорством Соня стала свивать свое гнездо. Облик Ясной Поляны, сильно обветшавшей, требовал, чтобы его основательно «подчистили». Ведь до Сони хранительницей и управительницей усадьбы долгое время была тетенька, которая, как казалось Соне, делала все не так, как надо. Например, она угощала без ее ведома болезненного сына Сережу, часто страдавшего поносами, котлеткой, да еще с горошком в придачу. А еще тетенька постоянно выбрасывала сор рядом с домом. Соня самым решительным образом принялась за реформирование яснополянского быта, вдохновляемая рассказами Лёвочки об усадьбе Новосильцевых, которую он недавно посетил. Муж был поражен там изяществом парков, беседок, прудов, point de vue(видом. — Я. Я). Но ведь Ясная Поляна, полагала она, гораздо милее и лучше, чем усадьба соседей. Поэтому, засучив рукава, Соня принялась за благоустройство территории перед домом. По ее указанию прежде всего расчистили парк Клины. По кругу и на первых дорожках «поделали» новые лавочки. Старые «погнили», и сидеть на них было невозможно. Все пространство вокруг дома заросло бурьяном, «без признаков хозяйской попечительности» — так описал состояние яснополянской усадьбы тех лет Владимир Соллогуб, автор «Тарантаса». По его мнению, в этом был повинен не Лев Николаевич, а исключительно дамы, предпочитавшие уборке территории наслаждение лесными прогулками. Но вскоре вместо бурьяна появились симпатичные клумбы, обрамленные ореховыми дужками, дорожки посыпали песком. Все стало неузнаваемым. Соня лично следила за тем, как убирают парк, пруды, канавы — последние надо было регулярно чистить, подкапывать, укреплять. Она знала, что когда ее муж «не ест, и не спит, и не молчит, он рыскает по хозяйству». Лёвочка «накупал скотину, пчел, кур, все заводил в огромном количестве, пускал телят под коров, чтобы воспитать их крупными и красивыми, целыми днями летом пропадал на пчельнике в лесу, за рекой». Соня радовалась мужниному хозяйственному «запою», но не долго — его увлечения, как оказалось, носили эпизодический характер, и она была вынуждена подключиться к домашним заботам, забывая при этом о жизни для себя. Соня бездействовала только тогда, когда в очередной раз «берегла» свой живот или кормила в «детской, за ширмами, в сером капоте». Свободных минут у нее совсем не оставалось: «то корми, то держи на руках ребенка, то зарывайся в болезнях детей, в их пеленках и поносах», то вслушивайся, как дитя агукает, прикладывается личиком к клеенке. Она погружалась «в сиськи, соски и соски», а порой, «отсасывалась, или кормила, или прижигала, или промывала». Между кормлениями успевала заняться «вареньем, соленьем, грибами, пастилой, переписыванием для Лёвы». Что же касалось изящного искусства, то им она могла наслаждаться только изредка, да и то, если дождь шел. Соня успевала все: «ходить за яблонями и за пчелами», выхаживать больного ребенка, который «сучил» ножками, хватаясь за ее волосы, серьги, воротник, словно прося о помощи, составлять ведомости для «Графского Дома» и «Для прислуги», подсчитывать, сколько съедено пудов масла, творога и куриных яиц. Со временем от бывшей «Сонечки Берс в Кремле» осталось только предание. Теперь же яснополянская графиня мечтала только об одном: «дойти до идеала хорошей хозяйки» — деятельной, ловкой, способной на все.

Муж был в ужасе, когда узнал, что жена спит с маленьким ребенком на клеенчатом полу, подражая своей матери. Он просил Соню оставаться самой собой, быть «существенно хорошей», как и ее мать, но при этом желал, чтобы его жена становилась «более тонкой работы», чем ее мать, и «с большими умственными интересами». Соне конечно же хотелось взяться за книгу, но она не могла покинуть больного ребенка. Ей хотелось отдохнуть. Но как? Его не с кем оставить! Поэтому спала иногда не больше полутора часов в сутки. Больные дети сводили ее с ума, хотелось выплакаться и выспаться.

Выздоравливавший ребенок приводил мать в состояние счастливого ликования. «С кабриолетиком, тележками, разными ребятами, целый день по дорожкам бегали, а уж особенно partie deplaisir(увеселительная прогулка. — Н. Н.) — это ходить в лес. Они очень поправились и развились», — восторженно писала заботливая мать об успехах своих детей. Сама же в это время, по собственному признанию, была «страшная такая, худая, а спереди целая гора. Смотреть страшно». Похудела она, конечно, из‑за множества дел, которые на нее навалились.

Она не раз добрым словом поминала свою мать, научившую ее все делать по дому и не бояться трудностей.

Соня нашла яснополянский быт уж слишком патриархальным. Так, сервировке обеденного стола явно не хватало серебра. Оказалось, что после смерти отца писателя опекун малолетних детей «прибрал» к рукам целые пуды фамильного серебра. Теперь пользовались столовыми серебряными приборами из Сониного приданого. Все в доме, полагала она, должно быть «как надо», включая запахи. Для этого молодая хозяйка пользовалась ароматами французского саше, перекладывая им нижнее и постельное белье, которое теперь источало нежный запах любимых мужниных пармских фиалок. Лёвочка очень любил французские духи и надушенное белье. Благоухали и домашние цветы, во всех комнатах цвели розы, камелии, желтофиоли. «Так славно пахнет и для глаз хорошо». Сестре Тане Соня писала, что находится «во всем разгаре хозяйства», не без гордости обещала продемонстрировать своих кур, коров, прогуляться по скотным дворам, конюшням, оранжереям и проч. «Цыц только, к твоему приезду, может, поспеют и персики, и клубника. У нас немец — садовник отличный. Вообрази, у него уже для нас свежий зеленый салат готов». Соня находилась в эйфории от оранжерейных и прочих чудес, которая длилась, увы, не долго.