Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

— Как огонек над Керчью?

— Приличный.

— Я вчера был там. Точно сбесились, гады! Прожектора, зенитки, истребители… Не беспокойтесь, ребята, все будет сделано, в полк сообщу. Заваливайтесь в соседней комнате.

Через три часа нас растолкал техник.

— Вынужденные, вставайте!

Панов, Лубинец и аэродромные техники уже возились в моторе.

— Ну, что там?

— Мелочь! Дырочка в капоте, командир! — весело кричит Лубинец. [57]

Дырка небольшая, сантиметров пять в диаметре.

— И это все?

— Пробита проводка к свечам и всасывающий патрубок, — дополняет Лубинца техник. — Еще бы одна подобная «мелочь», и наше знакомство могло не состояться…

Через час мы уже в окружении друзей. Узнаем, что Балин тоже совершил вынужденную на аэродроме станицы Советской, недалеко от Армавира. Вскоре возвратившийся комэск собрал нас, предоставил слово своему штурману Кочергину. Тот рассказал, что, уходя от атак вражеского истребителя, за курсом не следил, потерял ориентировку после выхода на побережье Азовского моря. Выскочили к реке Лабе, приняли ее за Белую и только потом разобрались, что ушли в противоположную сторону…

Мы ожидали, что комэск в пух разнесет штурмана, но Балин, усмехнувшись, прервал его:

— Хватит самокритики, флаг-штурман. Учиться надо, братцы! И у своих и у врага, на хорошем и на плохом опыте. Иногда отрицательный пример дает больше, чем положительный.

На том и закончил разбор. Балина все мы успели полюбить. Именно за ненавязчивость. Умел он как-то особенно коротко и просто довести до сознания любую правду, заставить нас взглянуть на нее собственными глазами.

Под руководством таких наставников, как майор Ефремов, капитан Балин, мы и доучивались в боях.

"Порядок, командир!"

Во второй половине дня 26 июля нас, как обычно, собрали в штабе. Командир полка скупо подвел итог:

— Ночью поработали неплохо. Отмечено три сильных взрыва, несколько больших пожаров. Надо полагать, что эти эшелоны врагу уже не послужат. Дневная аэрофотосъемка подтвердила: сгоревшие цистерны, разбитые вагоны, развалины станции. Транспортов на воде не обнаружили, торпеды сброшены по запасной цели — порту Феодосия.

Затем кратко ввел в обстановку, поставил очередную задачу. Положение на фронтах еще более обострилось. Оставлен Ростов-на-Дону. Гитлеровцы рвутся на Кавказ.

Одна из группировок противника наступает в направлении реки Маныч, на Сальск, другая — из Батайска на Краснодар. Командование немецко-фашистских войск стремится к Волге, отрезать Москву от южных районов страны, добраться до кавказской нефти. Сегодня ночью полку приказано нанести удар по скоплению вражеских войск на станции Тацинская. Запасная цель — переправа через Дон у станицы Белая Калитва. Три первых самолета наносят удар зажигательными бомбами, остальные — фугасками. Боевой порядок: первым взлетает сам комполка, затем Осипов, Стародуб, Беликов. Экипажу Беликова получить и сбросить двадцать две тысячи листовок.

Штурман Беликова, Василий Овсянников, не выдержал:

— Товарищ майор! Не листовками, а бомбами надо их! Прошу разрешения принять дополнительный боезапас.

— Добавьте, — разрешил Ефремов. — За счет топлива. Но листовки взять все! Это приказ.

Подготовив машину, мы отправились в курилку. Вскоре появился адъютант эскадрильи Григорьев:

— Летчикам и штурманам по самолетам! Изменение в задании: вместо Тацинской удар нанести по переправе у Цимлянской. Все остальное остается в силе. Обращаю внимание: цель ленточная, расчет должен быть ювелирным.

Мы подошли к своей «семерке».

— Ну как, Димыч? Все сегодня зависит от тебя.

— Трудно перебить эту ниточку ночью…

— Нужно, Дима! Слышал обстановочку?

— Сделаю все, но, сам понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в нашей власти.

— Сам не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся!

С Димычем можно шутить.

Через несколько минут взлетаем. Вижу, как машина Ефремова резко снижается, делает два круга над аэродромом, крутой восходящей спиралью набирает высоту. Командир показывает, на что способен самолет с полной бомбовой нагрузкой. Урок для тех, кто впервые идет на задание.

Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин — Армавир, [59] Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков — передвигаются войска. Определить чьи — невозможно.

— Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?

— Сначала найдем ее!

Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.

— Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, — докладывает Димыч.

— Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.

— На прямой! Так держать! — корректирует штурман.

Держу. Нос самолета — на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.

Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.

— Горизонт! — командует Димыч. — Два градуса влево! Так держать! Бросаю!

И через секунду, разочарованно:

— Проскочили! Повтори заход, командир!

— В чем дело?

— Ветер не учел. Все равно бы промазали!

Захожу второй раз.

— Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут.

Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы — кто-то из наших промазал.

— Боевой!

До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары «эрликонов», строчки пулеметных очередей… Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.

— Перелет метров тридцать! — докладывает Панов.

— Мазила! — в сердцах ругаю штурмана.

— Взаимно! Точнее держи курс и скорость. — За Димычем не пропадет.

Повторяю атаку, выход на цель. [60]

— Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!

Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.

Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, «эрликонов»… Еще мгновение, и машину разнесет на куски…

Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.

— Порядок, командир! — радостно орет Панов. — Влепили в самую точку!

— Может, так же, как вчера под Керчью?

— Нет, командир, — подтверждает и Лубинец. — Переправа раздвоилась, сам видел!

— Молодец, Димыч!

— Только что был мазила…

— Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?

— Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет…

— Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.

Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.

— Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже…

— Это штурман помог фрицам сделать из нас решето.

Димыч добродушно отмахивается:

— Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.

Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя — не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, — счастливая случайность.

— Не горюйте, братцы, — успокоил Варварычев. — Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.

— Так без работы же, Иван, останешься, — обеспокоился Панов. [61]