Малознакомый Ленин

Получка им этой крупной суммы объясняет, почему в сентябре 1901 года он пишет не посылать ему денег, ибо «насчет финансов у нас вообще дело ничего себе». Сие нелепое, непереводимое на другие языки, ходовое русское выражение должно означать, что его «финансовое положение» весьма удовлетворительно. В связи с этим, становится понятной и сравнительная скромность суммы 35 рублей, посланной ему в этот месяц матерью. Это не фундаментальная поддержка, а только маленький подарок. Пользуясь оказией, она послала его сыну, чтобы он мог иметь какое-нибудь дополнительное удовлетворение.

Переводы из дому денег Ленину имели место и в последующие годы и, однажды, в 1904 году, опять таки только случайно, обнаруживается их след. В мае этого года Ленин выпустил брошюру «Шаг вперед, два шага назад», о которой Плеханов тут же писал по ее выходе, что она «в истории наших внутренних распрей будет играть роль масла, подлитого в огонь» (см. статью «Теперь молчание невозможно!», «Искра», 1904, № 66).

Ленин превосходно видел последствия своего шага. После того, что написано в его брошюре — ров между ним и меньшевиками углублялся. Раскол становился неизбежным. Ленин, выпустивший в конце года газету «Вперед» против «Искры», шел на него. Еще недавно любимая им «Искра», с его уходом из редакции, превращалась в его глазах в ненавистную, мерзкую, «новую» «Искру». Все же на раскол Ленин не шел с легким сердцем. Его «две» души мучительно боролись. Он худел, бледнел и нервничал. «Я был свидетелем, — писал Лепешинский, — такого подавленного состояния его духа, в каком никогда мне не приходилось его видеть ни до, ни после этого периода… — Я, кажется, — говорил Ленин, — не допишу своей книжки. Брошу все и уеду в горы…» [26]

Он все-таки дописал ее и лишь потом уехал из Женевы для продолжительного отдыха и приведения в порядок больных нервов. Ленин и Крупская поселились сначала в Лозанне, потом сменили ее на Montreux, отправной пункт их многонедельного путешествия по горам. «Мы, действительно, выбирали всегда самые дикие тропинки, — рассказывает Крупская, — забирались в самую глушь, подальше от людей. Побродяжничали мы месяц: сегодня не знали, где будем завтра, вечером, страшно усталые, бросались в постель и моментально засыпали».

Их путешествие было интересным: от Montreux, к Aigle, потом десятки километров вдоль реки Роны, отдых в Loeche-les-Bains, спуск через Gemmipass в горы Бернского кантона, заход к подножию Юнгфрау, снова отдых в Изентале на Brienzersee, оттуда путь в Женевский кантон, где перед возвращением в Женеву Ленин и Крупская жили в пансионе около lac de Bret в компании с Богдановым. С ним у Ленина был тогда нежный контакт, через несколько лет, как и полагается Ленину, превратившийся в ненависть. Крупская, с некоторым намеком на поэзию, писала, что прогулка оказала благодетельный эффект на Ленина: «Нервы пришли в норму. Точно он умылся водой из горного ручья и смыл с себя всю паутину мелкой склоки». Отлично отдохнув, он чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы броситься в очень большую склоку.

Сколько времени заняло оживившее Ленина путешествие? На это можно ответить точным образом. Их экскурсия началась в начале июля и продолжалась без малого два месяца. Могла ли она иметь место, если бы у Ленина обстояло плохо дело с «финансами»?

Крупская в своих «Воспоминаниях» не в такой степени искажала правду, чтобы утверждать, что Ленин и она в эмиграции жили «впроголодь» и очень нуждались. Тем не менее, для придания «пролетарского» колорита их жизни и фигуре Ленина, она подобно Анне Ильиничне, любила «прибедниваться», что отвечало требованиям и партии, и читательской среды. Ее упражнения в этом направлении бывали очень неловки и зачастую комичны. Так, описывая «плохонькую комнатешку», где Ленин до ее приезда жил в Мюнхене, кормясь мучными блюдами у какой-то немки, она сообщала: Владимир Ильич «утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана».

Допустим, что он это проделывал. Будучи стесняющимся человеком, возможно, он считал неловким просить хозяйку пансиона заменить «жестяную кружку» другой посудой. Есть ли это доказательство отсутствия у него денег? Фаянсовая посуда стоила в Германии гроши. Неужели Ленин не мог купить себе чашку с блюдцем, а предпочитал портить чай, наливая его в «жестяную» кружку?

Не могла Крупская не придать «бедненький» характер и их продолжительной прогулке по Швейцарии. «Деньжат у нас, — внушает она, — было в обрез, и мы питались больше всухомятку — сыром и яйцами, запивая вином да водой из ключей, а обедали лишь изредка».

На диких горных тропинках, куда они забирались, не на каждом повороте выстроен ресторан, и в должный час эти путешественники не всегда могли иметь завтрак или обед. Зачем только это изображать как следствие, что «деньжат было в обрез»? Правда, Ленин в это время уже не был в «Искре» и редакционного жалованья не получал, но, как видим, это не помешало ему совершить почти двухмесячное, весьма приятное и требующее затрат путешествие. Здесь, как и в других случаях, ему на помощь опять пришла мать, и это кое-кому из его окружающих товарищей случайно (от матери Крупской) стало известно. Сам Ленин никогда и ни с кем из чужих в разговоры о своих денежных делах не входил. По его письмам из Петербурга и Сибири можно вынести впечатление, что в этой области он совсем не был прям даже со своими родными. Из Шушенского в Сибири в 1898 году он сообщал матери в письме от 8 марта: «Получаю теперь большой перевод с английского (из Питера) Адама Смита, за который должно что-нибудь перепасть. Поэтому долги свои все возмещу». Он как бы хотел этим показать, что для уплаты долга готов приняться за любую работу. Однако никакого перевода «Адама Смита» (давно переведенного) он не получал и не делал. В 1904 году такого же рода «сочинительство» и, вероятно, с той же целью, можно усмотреть и после получения от матери денег, сделавших возможным только что описанное длительное путешествие Ленина и Крупской по горам Швейцарии. «Я получил теперь, — писал он матери 28 августа, — книгу Гобсона об империализме и начал переводить ее». Никакого перевода книги Гобсона, появившейся в 1902 году, Ленин в то время не делал. Он будет думать о том лишь в 1916 году и будет писать сестре Маняше, что если она найдет издателя, он примется за перевод.

С фальшивым паспортом, нелегально, Ленин из Женевы приехал в Петербург 20 ноября 1905 года и на следующий день уже заседал в редакции газеты «Новая Жизнь».

То была странная газета, если судить по опубликованному списку имен ее сотрудников. С одной стороны, беспартийные писатели — поэты, символисты, декаденты, мистики, вроде Минского, Гиппиус, Бальмонта. С другой стороны, партийцы большевики — Богданов, Румянцев, Базаров (два первых — члены Центрального Комитета большевиков) и М. Горький, с политически шедшими за ним писателями — Л. Андреевым, Е. Чириковым, Скитальцем и др.

Каким образом мог появиться сей странный симбиоз, соединение несоединимого? Газета возникла в своеобразной обстановке «политической весны», всем кружившей голову. Русское общество, не знавшее до сих пор настоящей свободы слова, печати, собраний, союзов, с упованием ухватилось за свободы, открывшиеся перед ним, сначала в порядке захватного права, а потом в порядке самого широкого толкования царского манифеста. Беллетристы, поэты, адвокаты, артисты, инженеры, состоятельные люди разных слоев, до сих пор чуждавшиеся какой-либо общественной активности, бросились в политику, увлекаясь революционными лозунгами и идеалами. Кое-что здесь сильно напоминало французский 1848 год на страницах «L'Education sentimentale» Флобера.

Благонамеренному философу Минскому удалось получить еще до манифеста 30 октября разрешение на выпуск газеты. Он хотел ее сделать беспартийной, но очень левой, и для этого обратился за сотрудничеством к большевикам. С намерением в дальнейшем придать газете желательную им физиономию, те приняли предложение, — и так возникло соединение несоединимого. Официальным редактором был Минский, официальным издателем — М. Ф. Андреева, жена в то время М. Горького. В одном из примечаний к 10-му тому 4-го, «очищенного», издания сочинений Ленина, на странице 479-й, указывается, что газете «большую материальную помощь» оказал М. Горький. Из собственного кошелька Горький, кажется, ничего не вложил в газету. Он был только влиятельным посредником. Он привлек для поддержки газеты купца Савву Морозова и Шмита [27] сына богатого московского купца.