Мемуары

Войну в качестве политического средства Коммин признает лишь в случае ее неизбежности, что, однако, не мешает ему преклоняться перед государями, сделавшими на нее ставку во всей своей политике и добившимися успеха, как Мухаммед II, турецкий султан, взявший Константинополь. Но и для успешного ведения войны требуется прежде всего большой ум, ибо «при наличии всего необходимого для завоеваний, если нет очень большого ума, то все прочее ничего не стоит…» (I, 189). Для Коммина не существует справедливых и несправедливых войн, поскольку он отказывается от самого критерия нравственной справедливости; он нередко представляет войны как акт божественного правосудия, но никогда – человеческого.

Впрочем, Коммин не противопоставляет войну и дипломатию, считая, что одна должна поддерживать другую. Военные победы закрепляются за столом переговоров, и он приводит в пример англичан, которые хотя чаще всего и побеждали французов на полях сражений, никогда не умели удержать за собой все плоды победы, ибо, «когда бы ни велись переговоры между англичанами и французами, умом и искусностью французы всегда брали верх над англичанами»

(I, 221).

Дипломатия для Коммина – это искусство, в котором государь может найти наилучшее применение своему уму, опыту, мудрости. Коммин в своем сочинении оставил множество советов и наставлений в столь хорошо знакомом ему деле (см. гл. VIII книги третьей), и именно в них особенно отчетливо проявляется его прагматическая мысль, свободная от уз средневековой рыцарской и христианской этики. По этой причине мысли Коммина о дипломатии всегда привлекали внимание исследователей, обычно сравнивающих в этом плане Коммина с Макьявелли [690]. Как и знаменитый итальянский мыслитель, Коммин проявляет полную беспринципность в своих правилах ведения политической игры, но, правда, не доходит до оправдания политических убийств. Он, например, настоятельно рекомендует дипломатический шпионаж, подкуп с помощью послов людей в окружении противника и хвалит тех мудрых государей и послов, которые умеют это делать. Для него дипломатия – скрытая борьба, в которой «выигрывают самые мудрые» (I, 220).

Таким образом, если предшественникам Коммина история представлялась ареной борьбы добродетели и порока, доблести и вероломства, то в его глазах она – поле состязания ума и глупости, мудрости и невежества. Нет большего греха, чем глупость и невежество! Но Коммин не абсолютизирует мудрость, ясно сознавая, что на всякого мудреца довольно простоты. Поэтому, хотя он и выступает за то, что государь должен лично заниматься делами управления, он совсем не имеет в виду, что правление должно быть единоличным. Даже очень мудрый государь сможет успешно вести свои дела, только если прибегает к советам других людей и держит при себе опытных советников.

В этом отношении мысли Коммина во многом смыкаются со старыми средневековыми представлениями о совете и его социальной функции, которые достаточно полно отражены в исторической литературе XV в. И поскольку понятие совета занимает видное место во взглядах Коммина, так что без предварительного выяснения сущности этого понятия его мысли могут быть не всегда доступны, необходимо вкратце остановиться на нем; тем более что этот вопрос пока еще очень слабо исследован.

Необходимость совета при государе, с точки зрения историков и политических мыслителей XV в., вытекала из твердого убеждения, что, во-первых, совет как наставление, получаемое от другого человека, является эффективным средством достижения любых целей, не менее важным, чем средства материальные, а то и более ценимым; а во-вторых, только действуя по совету других людей, а не самостоятельно, человек может добиться успеха. Дать совет значило оказать действенную помощь, и поэтому советы оценивались наравне с материальной помощью. Так, Ж. Шатлен, говоря о взятии турками Константинополя, сетует, что «не нашлось ни одного христианского государя, который попытался бы вместе с другими или отдельно, при виде такого бесчестья, воспротивиться ему оружием или советом» [691]. А в речи канцлера на Турских штатах 1484 г. совет был даже поставлен выше оружия, когда канцлер заверял делегатов в том, что Карл VIII «поведет своих подданных к миру, ибо станет сильным и укрепит себя и свой дом непобедимым оружием… однако король имеет в виду, что он вооружится не телесным оружием, но прежде всего советом мудрых, которому, убеждает он вас, он будет верить». [692]

Залогом того, что человек будет действовать по совету, считалась вера или доверие человека к чужим советам, поэтому в литературе настойчиво проводилась мысль о необходимости такого доверия. Оно расценивалось . как большое достоинство, особенно для государей, в чем нередко видели причину могущества и успехов исторических деятелей. «Этот государь был очень могущественным, добрым… он верил в совет», – пишет О. де Ла Марш о бургундском герцоге Филиппе Добром [693]. На то же самое достоинство указывает и французская писательница XV в. Кристина Пизанская, когда говорит о короле Карле V: «Наш король был справедливым, праведным, усердным, сильным и стойким в своих делах благодаря тому, что укреплял себя советами» [694]. По этому поводу она приводит и поговорку, возможно, имевшую широкое хождение: «Кто ищет доброго совета и доверяется ему, и честь и благо – все тому» [695].

Недоверие к советам и самостоятельность в решениях, принимавшихся, говоря языком того времени, «по своему собственному совету», категорически осуждалось и расценивалось как верный путь к неудачам и поражениям. Т. Базен, например, объясняет поражение и гибель Карла Смелого тем, что тот «верил своему уму и советv, отбрасывая здравые советы других…» [696]. Иными словами, пренебрежение к чужим советам и стремление действовать по-своему воспринималось как свидетельство гордыни, одного из смертных грехов, поэтому Ж. де Бюэй поучает: «Добрый рыцарь не должен полагаться на свои силы и бахвалиться своей доблестью, он обязан быть мудрым и искусным, доверять доброму совету и пользоваться им» [697].

Естественно, что когда речь шла о совете как о необходимом и верном средстве преуспеяния на том или ином поприще, то подразумевался совет добрый, мудрый или честный – словом, совет позитивный, которому постоянно противопоставлялся совет негативный (злой, неразумный, ложный), в котором усматривали одну из главных причин бедствий и неудач как в прошлом, так и в настоящем. И если доброго совета следовало искать, доверяясь ему, то злого и ложного – бояться и избегать. «Да убоимся легковесного совета, и пусть он не пребудет с нами, ибо он – враг мира и союза», – говорил один из ораторов на Турских генеральных штатах 1484 г. [698]

Советы, добрые и тем более злые, очень часто были безличными т. е. советчики не уточнялись. Это представлялось не столь важным в отличие от качества совета, предопределяющего характер и результат поступка. Совет, таким образом, приобретал свойства субстанциальной, самодовлеющей идеи, и потому достаточно было сказать, что тот или иной поступок совершен по доброму или злому совету, чтобы исчерпать его мотивы.

Итак, в исторической литературе XV в., как и более ранней, совет был очень важной категорией мотивировочного плана. В политическом аспекте совет рассматривался как необходимое средство справедливого управления и толковался прежде всего в нравственнопсихологическом смысле, что было вполне в духе идеологии той эпохи. Королю надлежало руководствоваться советами, дабы успешно справляться со своими обязанностями, и его своеволие, как считалось, могло иметь тяжкие последствия и для него самого, и для подданных. Поэтому мысль об обязательности совета для государя проводилась особенно настойчиво. «Король должен пользоваться и действовать по совету и зрелому решению, и чем больше его могущество, тем опаснее для него действовать своевольно, не советуясь» [699].