Екатерина Великая

Он попытался воздействовать на императрицу через наследника. В 1774 году Павел, как уже упоминалось, подал августейшей матери пространную записку «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». В ней через призму чисто военных вопросов цесаревич старался показать несостоятельность внешнеполитического курса России: первой Русско-турецкой войны и попыток решить вопрос отношений с Турцией и Крымом силовым путем ^[1075]. Великий князь, как девять лет назад Панин, говорил о близости интересов Петербурга и Берлина, а от себя добавлял, что необходимо жестко регламентировать жизнь страны на прусский манер и перестроить войска по образцу «лучшей армии мира». К составлению проекта привлекались секретари Панина — Д. И. Фонвизин и П. И. Бакунин, то есть те лица, которые вместе с покровителем трудились над конституционным актом, долженствовавшим ознаменовать вступление Павла на престол ^[1076]. Можно сказать, что рукой наследника во внешнеполитической части проекта водил Панин. Однако если в международных вопросах мысли учителя и ученика совпадали, то внутренняя политика государства виделась им по-разному. Даже за два дня до своей смерти в марте 1783 года Никита Иванович продолжал убеждать будущего императора установить после восшествия на престол конституционную монархию ^[1077]. Умение великого князя не сказать ни «да», ни «нет» порождало у сторонников Павла много иллюзий на счет будущего правления. Но уже наиболее ранний из его проектов выдержан в гораздо более самовластном духе, чем «Учреждения о губерниях» Екатерины II.

«Рассуждение…», а также написанное примерно тогда же «Мнение о государственном казенном правлении и производстве дел по свойству их рассмотрения и распоряжения его зависящих» содержат предложение отказаться от выборности дворянских судей, отменить генерал-губернаторов, как лиц, мешающих осуществлению принципа единоначалия. Сам факт подачи «Рассуждения…» свидетельствовал об уверенности сторонников партии наследника в своих силах. И они отчаянно сопротивлялись так называемой «новой восточной системе», предложенной Потемкиным. Но Григорий Александрович сумел настоять на своем.

На протяжении полутора десятилетий, прошедших после Семилетней войны, Петербург и Вена были противниками на международной арене. Однако у великих держав нет постоянных союзников, а есть постоянные интересы. Интересы же подталкивали прежних врагов друг к другу, поскольку и Россия, и Австрия желали присоединить к себе ряд турецких земель. Именно на это обратил внимание императрицы Потемкин.

Момент для сближения был выбран удачно. Воспользовавшись тем, что Англия и Франция погрузились в пучину колониальной войны, Фридрих II в июле 1778 года напал на Австрию. Боевые действия велись вяло, без особого успеха для Пруссии (из-за мелочности событий острословы даже прозвали их «картофельной войной»), и в конце концов обе стороны согласились на посредничество Франции и России в разрешении конфликта. В марте 1779 года в Тешене начались переговоры, а 13 мая был подписан договор, восстанавливавший мир на немецких землях. Австрия возвращала себе небольшую часть Баварии, а взамен соглашалась поддержать претензии Пруссии на два соседних маркграфства, когда там пресечется правящая династия ^[1078]. Удачные для держав-посредников переговоры в Тешене позволили сгладить русско-австрийские противоречия и дали Петербургу и Вене шанс на сближение.

Зимой 1780 года венский и петербургский кабинеты известили о намерении своих монархов встретиться будущей весной в Могилеве. «Император, шутя, намекнул мне о своем желании повидаться… с русской императрицей, — писала Мария Терезия в Париж австрийскому послу Мерси д’Аржанто, — можете себе представить, насколько неприятен был мне подобный проект… по тому отвращению и ужасу, которые мне внушают подобные, как у русской императрицы, характеры» ^[1079]. Но не одни «отвращение и ужас» перед Екатериной заставляли престарелую императрицу-королеву беспокоиться за сына. Его визит в Россию мог означать серьезную переориентацию внешней политики Австрии, следовавшей в профранцузском русле ^[1080].

Не менее негативной была реакция в петербургских политических кругах. Еще недавно английский посол сэр Джеймс Гаррис сообщал в Лондон о безусловном перевесе влияния Фридриха II в России над «инфлюенцией» любого другого двора ^[1081]. Теперь его тон изменился. «Прусская партия крайне встревожена тем, что пребывание императора в России будет столь продолжительным» ^[1082], — писал он. Панин позволил себе в резких выражениях осудить «страсть» Иосифа II к путешествиям ^[1083].

За сближение с Австрией выступали Г. А. Потемкин и статс-секретарь А. А. Безбородко, приобретавший, благодаря своим недюжинным талантам, все больше влияния. Идея свидания с Екатериной принадлежала Иосифу II. 4 февраля императрица ответила, что намерена весной отправиться в Белоруссию и прибудет в Могилев 27 мая ^[1084]. 9 мая Екатерина покинула Царское Село. С дороги она часто писала Потемкину, который заранее отбыл навстречу Иосифу II и уже начал предварительные переговоры ^[1085]. «Ласкательные речи графа Фалькенштейна (Иосиф II путешествовал инкогнито. — О. Е.) приписываю я более желанию его сделаться приятным, нежели иной причине; Россия велика сама по себе, а я что ни делаю, подобно капле, падающей в море» ^[1086], — писала Екатерина 22 мая.

Смысл «ласкательных речей» Иосифа II можно восстановить по его корреспонденции. С дороги он писал брату Леопольду Тосканскому: «Эта страна с начала века изменилась совершенно, была, так сказать создана заново». Австрийский император как бы упражнялся в будущих любезностях. Одновременно в письмах матери, подыгрывая антироссийским настроениям Марии Терезии, Иосиф II особо подчеркивает именно слабые стороны в хозяйственном развитии соседней империи: низкую плотность населения, плохие почвы. «Всё почти леса и болота… население ничтожно» ^[1087], — говорил он о присоединенных по разделу Польши землях Белоруссии и Литвы.

В свою очередь, Екатерина старалась создать у домашних и европейских корреспондентов впечатление, что она взволнована и даже смущена предстоящим свиданием. Подобные известия, дойдя через третьи руки до августейшего гостя, должны были польстить ему. Из Полоцка императрица писала Павлу: «Вы угадали, что мне будет очень жарко; я в поту от одной только мысли о свидании» ^[1088]. «Боже мой, не лучше ли было бы, если б эти господа сидели дома, не заставляя других людей потеть страшно» ^[1089], — продолжала она те же рассуждения в письме барону Гримму.

Иосиф II приехал в Могилев одним днем раньше императрицы. 24 мая состоялось их свидание. После обеда в присутствии множества гостей беседа двух монархов продолжалась наедине. Была выражена общая неприязнь к прусскому королю. Далее Екатерина как бы в шутку осведомилась, не собирается ли Иосиф II занять папскую область и завладеть Римом, на это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче захватить «свой Рим», то есть Константинополь, Екатерина заверила собеседника в желании сохранить мир ^[1090]. Пробные камни были брошены. Между Потемкиным и австрийским посланником в России графом Людвигом Кобенцелем начались переговоры о заключении австро-русского оборонительного союза ^[1091].