Прошлое с нами (Книга вторая)

Оба мои орудия не пригодны к стрельбе. Жидкость из противооткатных устройств, продырявленных пулями, под бешеным давлением вытеснена при последних выстрелах в переулке Гиршмана. Ствол второго орудия не накатился и залег на полпути, поравнявшись дульным срезом с торцом люльки. Ручных гранат — ни противотанковых, ни противопехотных — в 4-й батарее не водилось: я не верил в это оружие и во избежание ЧП запретил получать гранаты со складов. В колонне — два ручных пулемета, карабины, автоматы. В баках автомобилей горючего — не более чем на 50 километров.

Водитель старший сержант Божок ерзал на сидении, поворачивая ключ зажигания. Красная лампа кнопки стартера в нижней части щитка приборов вспыхивала и гасла. Над нею за стеклом — шкалы, стрелки, надписи: вассер, оиль, ампер... 4-я батарея пойдет на юг, прямо по улице в сторону деревни Жихорь... Стрельбы там не слышно.

Пролетевшая с шумом и фырканьем болванка положила конец колебаниям. Я сошел на тротуар и передал по колонне решение, принятое командиром полка, назвал сборный пункт и порядок дальнейших действий для 4-й батареи, меры на случай встречи с противником.

Второй трофейный автомобиль занял место в хвосте, и колонна тронулась. Подмораживало.

Не знаю, что заставило меня вылезть в приоткрытую дверцу и оглянуться, но убежден, что это избавило 4-ю батарею и других от неприятностей, а может быть, и гибели. За автомобилем Глотова — он шел замыкающим — ползли полтора десятка тягачей и орудий.

Остановить... немедленно! Я вернулся в хвост колонны и сказал старшему лейтенанту Романову (1-я батарея шла вплотную за автомобилем Глотова), что требую соблюдать дистанцию, либо оставить колонну 4-й батареи: неровен час, выскочит танк, а тут — этакая орава...

Романов не стал спорить. Вышел из машины, спросил о моем намерении. Я избрал юго-западное направление в расчете на беспечность встречных немецких колонн и темноту.

Удивленный Романов некоторое время шел молча за мной, потом попрощался и побрел назад к своим орудиям.

Над пустынными улицами опускались сумерки. Мой автомобиль свернул в переулок, потом в следующий. Новый поворот вывел меня на улицу, посреди которой на удалении прямого выстрела стояли немецкие танки со стволами, развернутыми навстречу. Люди из экипажей сновали вокруг.

Водитель вывернул руль. Автомобиль пересек улицу, миновал угол дома. Подошло одно, потом другое орудие и замыкающий автомобиль.

Первая встреча с противником на пути из окруженного города явилась для людей 4-й батареи как бы предупреждающей и закончилась без стрельбы.

Но здесь, на страницах, посвященных чехословацкому батальону, я не стану рассказывать о приключениях 4-й батареи в ночь после оставления Харькова. Напомню только обстоятельства, предшествовавшие эпизоду, который связан со встречей у Соколове и отражает характер отношений между советскими и чехословацкими воинами.

* * *

...Стрелки показывали два часа ночи. 4-я батарея оставила русло речки и тащится с потушенными фарами по полю, в объезд Безлюдовки. Моя колонна увеличилась за счет орудия 3-й батареи, которое я вынужден был принять, когда обнаружил его в хвосте перед деревней Жихорь.

Люди в кузовах укрылись трофейным имуществом — немецкими плащ-палатками, огромными венгерскими тулупами и одеялами. Орудийные щиты завешены белым тряпьем и вместе со стволами завернуты рваной трофейной маск-сетью. Хотелось придать 76-миллиметровым пушкам хоть какое-то сходство со 105-миллиметровыми немецкими гаубицами.

Вынуты магазины из автоматов. Приняты и другие меры, которые должны исключить всякую возможность произвольной очереди. Люди 4-й батареи достаточно опытны и умеют, в случае необходимости, быстро изготовить к стрельбе свое оружие.

Автомобили ползут по полю вдоль железнодорожной насыпи. Команда из трех человек — уже в который раз — возвращается с одним и тем же известием: насыпь для автомобилей недоступна.

И вот новое сообщение: железнодорожный переезд, на который я возлагал надежды, занимает противник. 4-я батарея, продолжая следовать в восточном направлении, вышла на грейдер. Дорожное полотно подмерзло. Я намеревался продвинуться дальше и после поворота продолжить путь. Автомобиль поднялся на бугор. Внизу — огни... красные, целый ряд. Немецкая колонна! Съехать с дороги!? По сторонам — широкие заснеженные канавы... Повернуть обратно? Водитель притормозил.

— «Валет-сорок один»... Позади свет фар. За нами идут машины... Много, — передал по РБМ лейтенант Глотов из замыкающего автомобиля. — Как понял? Я «Валет-сорок три»... прием.

Водитель волновался и дергал руль, будто хотел замедлить то, что должно произойти. Красные огни впереди вдруг закачались, стали перемещаться. Вспыхнули фары, осветив орудия, тягачи, машины. Немецкая колонна пришла в движение, и 4-я батарея оказалась посредине между дивизионом 105-миллиметровых гаубиц и двумя десятками машин, которые заливали светом бугор позади.

На всех немецких тягачах горели габаритные огни. Время от времени они включали фары, освещая обочины, орудия, машины, окрашенные в белый цвет. В кузове с открытой полостью тента из-под одеял торчали солдатские головы в шапках.

— Товарищ старший лейтенант, немцы тоже ездят на трофеях, — полушепотом произнес сидевший позади ефрейтор Костыренко. — Глядите... перед стопятимиллиметровкой наши ЗИСы...

В хвосте 105-миллиметровое орудие шло без чехла, с оголенным дульным тормозом. Дежурное. Перед ним — две машины без тентов. Костыренко не ошибся. Кабина с прямыми углами, заднее стекло и длинный кузов выдавали нашу марку.

Приоткрыв дверцу, я оглядел шедшие следом мои орудия. Их освещали фары немецких машин, спускавшихся по грейдеру в лощину.

Никто не верил в спасительную силу маскировки. Катастрофа могла разразиться внезапно, при первой же остановке немецкой колонны. 4-й батарее грозила неминуемая гибель.

Как избавиться от наших враждебных попутчиков? Оставить место в чужой колонне, однако, оказалось намного труднее, чем занять его. Как только мой автомобиль сбавлял скорость, разрыв впереди увеличивался, и свет немецких фар в хвосте колонны делался опасно ярким.

4-я батарея миновала один перекресток, потом — еще один. Колонна немецких гаубиц замигала огнями и начала сбавлять ход. Вдоль обочин стояли толстые приземистые ветлы, за ними — черная пустота. Справа — неглубокий кювет, в ряду ветел — разрыв. Шедшее впереди 105-миллиметровое орудие приостановилось, рядом с тягачом появился немец, сверкнул луч фонарика, и орудие двинулось, освободив съезд.

Старший сержант Божок резко переложил руль, задние колеса заскользили. Мой автомобиль, едва не коснувшись 105-миллиметрового орудия, описал поворот и стал удаляться в темноту.

Немецкому командиру полагалось остановиться и подождать, пока пройдет мимо вверенное ему подразделение. Но возбужденный водитель только после третьего напоминания нашел в себе силы нажать тормоз. Я следил в приоткрытую дверцу за движением. Автомобиль Глотова сделал поворот и проследовал мимо, освещенный фарами немецких машин, заполнявших промежуток, оставленный 4-й батареей. Я захлопнул дверцу. Меня более не интересовала немецкая колонна. Прибавив скорость, мой автомобиль вышел вперед. В наушниках послышался шорох, потом — голос лейтенанта Глотова:

— «Валет-сорок четыре»! Что делать? Хочу выразить признательность. У нас не имеется с немцами общих сигналов. Это будет мучить мою воинскую совесть... Я «Валет-сорок три», прием...

Микрофонно-телефонная гарнитура висела у меня снаружи под воротником полушубка на шее. Телефоны глушили на близком расстоянии, я их отворачивал. Услышав, о чем речь, Костыренко недовольно пробормотал:

— И всегда он, лейтенант Глотов, со своими шутками... дойдет и до рукопожатий, когда не переправимся к утру через Донец... плутаем в этой проклятой темноте...

Мой ординарец подсвечивал карту, и по тому, как я обращался с ней, понял, что дело принимает скверный оборот. Я не мог сориентироваться и знал только то, что нахожусь севернее железнодорожной линии. Но этих сведений совершенно недостаточно для подразделения, ускользнувшего из-под вражеского конвоя, которому нужно во что бы то ни стало пересечь железную дорогу и двигаться еще неведомо сколько по территории, занятой немецкими войсками.