Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Шолохов пристально смотрит на Фоменко, потом на артистов:

– Если будете делать все под таким руководством, надо, чтобы наш идеологический вождь пошел на какие-то затраты. Поезжайте в станицы и хутора, посмотрите на казаков и казачек. Можно поехать в Каменск, в Вешки и другие места. Нужно, чтобы вы присмотрелись к казачьим традициям в глубинке. Надо сохранить колорит речи, передать аромат быта казачьего… Это – мои добрые пожелания как автора «Поднятой целины».

Под аплодисменты, адресованные автору романа, М. Фоменко «полностью соглашался» с Шолоховым, что работать над инсценировкой надо без торопливости, нужно поразмыслить, повстречаться с писателями Виталием Закруткиным, Анатолием Калининым, создать спектакль, который был бы поставлен не только в Ростове, но и на всесоюзной сцене в Москве…

Заключительную речь идеолога партии прервал кто-то из артистов громкой репликой из зала:

– Михаил Александрович, а мы сумеем встретиться с вами в процессе работы над спектаклем?

Шолохов живо откликнулся:

– Мне думается, что это наш предварительный творческий разговор для того, чтобы затем каждый из нас осмыслил его содержание по-своему. Очень много полезного в том, что говорил Александр Михайлович Суичмезов. Прав Юрий Андреевич Жданов в своих опасениях, чтобы инсценировка не переросла в бытовую драму. Нужно как-то коллективно обсудить. Нам надо еще увидеться, чтобы не получилось так, что вы сделаете спектакль, а он окажется негодным, мертворожденным. Здесь совершенно разные соображения. Мы все по-разному подходим к неиспеченному пирогу. Дорогой Юрий Андреевич смотрит со своей точки зрения: химическая реакция, она тоже имеет значение, но если реакция будет не в нашу пользу, то и Юрий Андреевич не уйдет от разговора, от участия в налаживании нужной реакции. Нам трудно судить. Здесь Александр Суичмезов ближе к судье: он, как драматург, более в этом деле сведущ, в этом виде искусства он ближе к театру… Может, мы соберемся: пишущие наши люди, журналисты, преподаватели, занятые в основном гуманитарными науками, все посмотрим и все обсудим. Больше встреч. Мне хотелось, чтобы хороший спектакль был. Я очень рад, что с вами встретился.

…Надо заметить, что спектакль «Поднятая целина» удался на ростовской сцене и с восторгом был принят в Москве. И не только на Дону и в столице, но и в других театрах страны. Столько лет минуло с той памятной встречи, а как свежи советы писателя актерам, как точно его определение предназначения театра и актеров. Публикую так пространно высказывания М.А. Шолохова с доброй надеждой, что мысли Шолохова через десятилетия дойдут и до тех, кто в наши дни и позже будет соприкасаться с бессмертными творениями М.А. Шолохова, чтобы вывести героев его произведений на сцену или на экран. Да разве только о шолоховских произведениях речь: гений России говорил и мыслил шире своего личного, хотя и огромного! – мира созидания! Право, стоит помнить о шолоховском взгляде на инсценировку и экранизацию любого произведения: будь то «Слово о полку Игореве» или новелла неизвестного молодого автора.

Анатолий Калинин

Тот самый Марцель…

Пути приобщения к славе различны. Западногерманский журналист Марцель решил не обременять себя поисками наитруднейших. Взвесив свои способности, он рассудил, что ему предоставляется лишь единственная возможность добиться, чтобы отныне на него указывали пальцем: «Тот самый Марцель!»

Как известно, летом 1964 года по приглашению друзей из Германской Демократической Республики на немецкой земле побывал Михаил Александрович Шолохов.

Перелистывая страницы немецких журналов и газет, с удовлетворением отмечаешь то единодушие, с каким подошли к оценке этого визита серьезные органы печати самых разнообразных направлений и на востоке и на западе Германии. При этом, освещая поездку Шолохова по ГДР, они не умолчали ни об одной из тех подробностей, которые свидетельствуют о глубочайшем уважении выдающегося представителя советской культуры к созидательному гению немецкого народа. Ни о том, как Шолохов побывал в сельскохозяйственном кооперативе под

Дрезденом и какое глубокое впечатление произвела на него там встреча с одной из немецких крестьянок. Ни о посещении писателем Дрезденской картинной галереи. Ни о его словах «о великом немецком гении Гёте»¹, произнесенных в Веймаре. Читая обо всем этом, радуешься не только сердечности приема, оказанного автору «Тихого Дона» на немецкой земле, но и пониманию всей важности культурных связей в деле укрепления советско-германской дружбы, проявленному в те дни на страницах немецких газет и журналов.

И вот в одном из июньских номеров гамбургского еженедельника «Ди цейт», попавших в небольшой донской хутор, где живет автор этих строк, только теперь, да и то совершенно случайно, наталкиваешься на заголовок «Донской казак во фраке Гёте». Подпись – Марцель.

Впрочем, дело не в заголовке, очевидно, это всего лишь игра слов с целью привлечь внимание читателей. Тем более, что и начальные строчки статьи, следующие за сенсационным заголовком, не предвещают, кажется, что ее автор Марцель намерен и дальше продолжать в том же духе. «Михаил Шолохов, – пишет он, – известный писатель Советского Союза, выдающийся эпический поэт русского языка, автор книги, относящейся к шедеврам современной мировой литературы; Михаил Шолохов, произведения которого переведены на 52 языка и тираж которых только в ГДР составил 1 175 ООО экземпляров…» Что ж, все это правильно, как правильны, за исключением некоторых сведений, сообщаемых Марцелем о партийном стаже Шолохова, и последующие строчки этой фразы: «Михаил Шолохов, художник, знаменитость и национальный герой, коммунист с 1920 года и депутат Верховного Совета с 1937 года…» И тут вдруг автор статьи заключает: «Михаил Александрович Шолохов, великий казак с тихого Дона, ненавидит немцев».

Вот оно, оказывается, ради чего автор статьи и решил с первых же строк вытряхнуть перед читателями «Ди цейт» весь запас своих энциклопедических сведений о Шолохове, чтобы оглушенные ими читатели потом уже не посмели поставить под сомнение объективность Марцеля.

Однако и самого доверчивого читателя трудно заставить поверить на слово, чтобы автор одного из гуманнейших произведений современной литературы – романа «Тихий Дон» – мог испытывать чувство ненависти к какому-нибудь из народов. И самый наивный читатель, когда речь идет о подобном обвинении, возводимом на Шолохова, может потребовать фактов. И, чувствуя это, Марцель старается создать впечатление наличия у него таких фактов. Не располагая, конечно, ими, он обращает свой взор в прошлое.

Не только в нашей стране широко известен рассказ М. Шолохова «Наука ненависти». Не знаю, когда познакомился с этим рассказом Марцель, но вспоминает он в Гамбурге о нем теперь. Ну и на какой же при этом воспоминании вывод хочет настроить читателей «Ди цейт» автор? «Но его ненависть, – пишет он, – относилась и относится не только к немецким империалистам и фашистам, к капиталистам и реваншистам, рурским баронам и боннским ультра. Она относится просто к немцам».

Только что с пера Марцеля сыпались эпитеты: «выдающийся», «великий», «знаменитость», «национальный герой» – и вот уже с того же самого пера срывается: «Это интуитивная, элементарная и дикая, почти животная ненависть».

При этом Марцелю нет дела до того, что автор «Тихого Дона» по сути своих убеждений не может питать чувства ненависти к немецкому народу. Достаточно лишь перечитать страницы «Тихого Дона», посвященные Первой мировой войне, где с чувством такого сострадания говорится о немецких и русских солдатах, ввергнутых в империалистическую бойню германским кайзером и русским царем, и с такой силой утверждается идея братания двух народов на фронте. Только Марцель из еженедельника «Ди цейт» закрывает глаза на тот очевидный факт, что и в произведениях Шолохова о Второй мировой войне идет речь не о науке ненависти к немецкому народу, а о науке ненависти к фашистским оккупантам, которые принесли с собой на советскую землю разрушения и смерть.