Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Когда Дик рассказал Клео о том, где он побывал вечером, оба долго смеялись, искренне удивляясь, каким мистическим образом подобные верования могли зародиться в головах людей. Впоследствии Филип всячески избегал членов клуба. Чтобы разубедить их, Дику пришлось признаться в своем скептицизме, что было для него очень тяжело, так как он не любил возражать.

— Именно потому, — пытался объяснить он, — что я пишу об инопланетянах, я не могу сам верить в них. Автор научной фантастики не имеет права верить в то, что он рассказывает. Вообразите, какая тогда возникнет путаница.

Это заявление было встречено сначала с недоверием, а затем с враждебностью.

— Хорошо посмеется тот, — сказали ему в ответ, — кто посмеется 23 апреля.

Несколько дней спустя после переезда супругов им нанесла визит новая соседка по имени Анна Рубенстайн. Поскольку калитка в палисадник была закрыта, она без колебаний, даже не извинившись за свое бесцеремонное вторжение, перемахнула через нее. Нервная блондинка, то и дело снимающая и надевающая свои черные очки, она отличалась резкими и одновременно обольстительными манерами, которые порядком смутили молодую пару. При рукопожатии казалось, что Анна приглашает вас померяться силой, а самая безобидная фраза производила впечатление таившей в себе сексуальный намек. Хотя новая соседка была ненамного старше их, Фил и Клео казались себе нескладными подростками в присутствии этой женщины, которая в тридцать один год уже похоронила мужа и одна воспитывала трех дочерей.

Соседка скорее затащила силой, нежели пригласила их выпить по стаканчику. Анна жила на отшибе, вдали от деревни, в большом современном доме, с патио, круглым камином посреди гостиной и громкоговорителями системы хай-фай, встроенными в безупречно белые стены. Рядом на лугу паслась лошадь. В доме было три ванных комнаты, кухня напоминала кабину пилотов на космическом корабле. Фотографии таких интерьеров обычно украшают страницы журналов, а средний уроженец Беркли спешит презирать богатеев, чтобы не завидовать. Филу, который вполне искренне презирал комфорт и мещанство и находил, как и Клео, весьма романтичным и демократичным то, что у них в доме каждый раз, когда они включают тостер, вылетают пробки, внезапно показалась жалкой богемная обстановка, в которой он жил. Разумеется, не стоит полагать, будто его очаровали материальные удобства, но они составляли неотъемлемую часть атмосферы, окружавшей Анну. Пока хозяйка ходила по комнате, одетая в блузку и шелковые шорты, Филип не отрывал от нее глаз, очарованный гибкостью и грациозностью этой женщины, ее мускулистыми загорелыми ногами, энергией, которая исходила из нее. Анна обладала изяществом танцовщицы без какой-либо претенциозности; она ругалась и произносила грубые слова, смотрела на него в упор своими зелеными глазами так, как будто хотела бросить вызов; затем, внезапно ослабив натиск, она удалялась, саркастически шлепая пляжными тапками.

На следующий день Фил отправился навестить Анну один, тайком от Клео. Она повела своего нового знакомого на скалы, чтобы показать ему пляж, о котором не знал никто, кроме нее, и который являлся, если верить ей, самой западной точкой США. Нужно было спуститься вниз по канату, что сперва привело Фила в ужас, но она не отстала от него до тех пор, пока он не последовал за ней. Никогда ранее Филип не встречал столь проворную и столь решительную особу. Добравшись до кромки воды, с неистовством шумевшей, они искали китовые кости, а затем сели возле скалы и начали говорить обо всем на свете. От Юнга, к которому Анна прониклась такой страстью, что буквально им бредила, они перешли к клубу любителей НЛО.

— Скопище сумасшедших, — заявила Анна с презрением. — Воображают себя игрушками в руках высших существ, тогда как в действительности это их собственное «подсознательное» потеряло управление.

— Однако обратите внимание, — лукаво заметил Фил, — то же самое говорили про всех пророков и про всех святых: современники всегда считали их сумасшедшими.

— И они были правы. А вы сами верите в пророков и святых?

— Ну, вообще-то не особенно. В любом случае, поглядим, что произойдет 23 апреля. Вы знаете, что любители НЛО объявили этот день концом света?

Анна пристально посмотрела на собеседника и сказала с презрительным видом, который она сохраняла даже в самые напряженные моменты, что до 23 апреля может многое случиться. Фил почувствовал в ее словах намек, понять который он не осмелился. А Анна тут же, без перехода, начала рассказывать ему о своем муже, сыне богатых родителей, чокнутом поэте, который издавал журнал под названием «Невротика»; он умер в прошлом году в психиатрической больнице из-за аллергической реакции на транквилизаторы, которые на нем испытывали. Фил смутился, не зная, как долго следует хранить молчание, услышав подобное признание, но Анна пронзительно рассмеялась и заявила, чтобы он не принимал столь важный вид, оно того не стоит. Чтобы не остаться в долгу, Фил рассказал ей о смерти своей сестры-близняшки, а затем процитировал один из своих любимых рассказов, «Разговор с интервьюером» Марка Твена.

Журналист задал писателю вопрос о его детстве, и Марк Твен рассказал о своем умершем брате-близнеце. Младенцами они были настолько похожи, что им повязывали на запястья ленточки разных цветов, чтобы отличить друг от друга. Однажды детишек оставили без присмотра в ванночке, и один из братьев утонул, причем ленточки развязались. «Таким образом, — заключил Марк Твен, — так и осталось неизвестным, кто из нас умер, Билл или я».

— Это история про вас, — заявила Анна, внезапно став серьезной.

И Филип признал, что она абсолютно права.

Они начали проводить вместе дни напролет. Анна смягчалась, Филип смелел. Еще не став любовниками, они беседовали уже так доверительно и непринужденно, как будто ими были, изумляясь тому, что одна и та же мысль приходит к ним обоим одновременно. Через две недели они надумали поцеловаться. Когда оба оказались на кровати, их тела, казалось, продолжали на языке жестов их разговор, своенравный и естественный, непредвиденный и неизбежный. Каждый признавался, что думал только об этом с момента знакомства. Поэтому оба с большим удовольствием возвращались к этим двум неделям, проживая их снова шаг за шагом, рассказывая, как тогдашние события воспринимались ими в тот момент.

— Ты казался мне таким агрессивным…

— Это потому что я очень хотел тебя…

Ни одной минуты они не думали о том, чтобы хранить свою связь в тайне, что, впрочем, было бы сложно осуществить в таком местечке, как Пойнт Рэйс. Речь шла о любви с первого взгляда, которая требовала отказаться от обычной жизни и делала все прежние обязательства недействительными. Анна открылась своему психоаналитику, затем дочерям, Фил во всем признался жене. Клео огорчилась, но восприняла это известие спокойно и достойно. Она удалилась и безучастно дала согласие на развод, что Фил, полностью погруженный в свои любовные переживания, посчитал естественным. Впоследствии он узнал на собственном опыте, что для американской супруги это не является само собой разумеющимся. Клео оставила мужу дом, поскольку он собирался жить в Пойнт Рэйс, взяла машину, так как она уезжала, и не потребовала алиментов, ибо они оба зарабатывали одинаково мало. Обняв Фила на прощание, она вернулась в Беркли, по дороге насвистывая, чтобы подбодрить себя, марш Интернациональных бригад.

Это была по-настоящему сильная страсть. Когда они расстались на несколько дней, потому что Анне надо было уладить дела с богатыми родственниками покойного мужа, Фил писал ей письма наподобие этого: «Существует непосредственная связь между тем, что я испытываю, разговаривая с тобой по телефону, и тем, что испытывает верующий, когда, в результате воздержания, одиночества и размышлений он, в конце концов, слышит голос Бога. Не считая того, что ты точно существуешь, а вот относительно существования Бога у меня есть сомнения».