Против черного барона

— Господин подпоручик! — резко повернулся Шебалин. — Возможно, я не полностью осведомлен, тогда заранее прошу прощения… Не слишком ли вы стараетесь для комитетчиков? Вы — боевой офицер, были всегда на хорошем счету… Вы, разумеется, понимаете, что вся эта шайка во главе с Лениным продержится от силы… месяц — два… Это же временщики! — Он умолк, потом отрывисто спросил: — Вы отдаете себе отчет, о чем я спрашиваю как командир авиагруппы?

Он говорил нервно, взвинченным голосом. И во мне начинала подниматься злость.

— Ясен вопрос, — ответил я. — Во-первых, кто такой Ленин, мне лучше знать, чем вам. Не трогайте это имя, господин бывший штабс-капитан… — С нескрываемым удовольствием подчеркнул я слово «бывший». — Во-вторых, временщиками были правители вроде Керенского. И пожалуй, те, кто сидел на шее у народа еще раньше… А вам советую взять себя в руки и выполнять воинский долг. Комитет окажет вам в этом полную поддержку…

Мне показалось, Шебалин заскрежетал зубами. Он быстро оглянулся. Мы шли последними, отстав от всех.

— Военно-полевой… суд… тебя… повесит! — с бешенством проговорил он, расставляя слова. И добавил с угрозой: — Мы… еще встретимся…

Внезапно я заметил, что он сунул в карман правую руку. Может быть, там у него пистолет? Я выше Шебалина ростом. И наверное, сильнее. Решил придвинуться к штабс-капитану, чтобы, в случае чего, сразу схватить его за руку…

— Товарищ председатель комитета! — раздалось впереди. Темень сгустилась, но по голосу я узнал Крживицкого. — Мы с товарищами ждем вас, а вы чего-то задерживаетесь.

— Иду! — откликнулся я.

Шебалин, не сказав ни слова, свернул в сторону и скрылся в темноте. Ночью он — второй после Крутеня командир авиагруппы — сбежал.

В ближайшие дни как волной смыло всех бездельников — летнабов и еще нескольких офицеров. Но большая часть летчиков осталась. Например, у нас, в 7-м отряде, дезертировал лишь прапорщик Фомин. Исчезло еще несколько солдат одиночек. Среди них — единственный из сибиряков — механик, старший унтер-офицер Зубок, юркий, низкорослый человечек с бегающими глазками.

Вскоре ревком приказал нашей авиагруппе перебазироваться подальше от линии фронта — в Киев. Даже в такой сложной обстановке, когда каждый железнодорожный вагон брался буквально с боем, нам выделили специальный эшелон. Большую роль в сохранении личного состава отрядов, запчастей и самолетов сыграли бывшие офицеры: Семенов, Афанасьев, Никольский.

В те трудные дни мне впервые посчастливилось узнать, какой энергией заряжаются люди, когда считают дело своим, кровным, чувствуют личную ответственность за судьбу революции. Одесский слесарь Крживицкий, члены отрядного комитета Аболин, Дмитриев, латыши братья Спрукст, шофер Рогалев — эти солдаты-большевики повели за собой всех.

Настал час — паровоз дал долгий гудок, и эшелон тронулся в дальний путь. Мы везли пятнадцать новеньких самолетов-истребителей, много авиационных запчастей и боеприпасов, денежный ящик, все штабные документы. И главное — людей, боевое ядро славной авиагруппы Крутеня, которые начали путь верного служения Октябрьской революции.

Вот тогда я остро чувствовал: начинается новый этап жизни. Что же ждет впереди? И о другом думалось: о том еще коротком отрезке времени, который начался с сообщения о штурме Зимнего дворца в Петрограде… Тогда в ревкоме мне сказали:

— Ваши отряды теперь являются боевой частью Красной гвардии.

Нам выдали удостоверения красногвардейцев. Я понимал, что молодое государство рабочих и крестьян без армии не обойдется. Мои военные знания, умение летчика пригодятся. Буду служить трудовому народу, из которого вышел сам. Служить верно, честно, до конца.

В общих чертах мы представляли предстоящие испытания. Немцам выгодно ударить по ослабленной стране, еще не создавшей своей армии. Бывшие союзники, возможно, попытаются сорвать мир, к которому стремится Советская Россия. А уж внутренняя контрреволюция сделает, конечно, все для того, чтобы свергнуть правительство рабочих и крестьян. Противодействие лиц, знакомых по Севастопольской школе, таких, как офицер-кавалерист, поставивший меня под ружье, как высокомерный барин Туношенский, аристократ Ильин, злобный барон Буксгевден, я представлял хорошо. Было ясно, что офицеры типа держиморды Степанова, Германюка, Буцкевича, Шебалина будут жестоко драться за свои привилегии…

Эшелон разогнал скорость. Колеса постукивали весело. Я был молод и не знал, конечно, что долго еще, целых три года, придется колесить нам по дорогам гражданской войны, защищая в жестоких боях молодую Советскую республику.

Вот вкратце боевой путь нашей части. В 1918 году мы прибыли под Казань для борьбы с мятежниками из чехословацкого корпуса. В 1919 году группа была переименована во 2-й авиационный дивизион истребителей, командиром которого назначили меня. Подразделения получили новую нумерацию: 4, 5, 6-й истребительные авиаотряды. Первый из них все еще воевал отдельно, на Восточном фронте. В тяжелых воздушных боях с численно превосходящим врагом защищал знаменитую красную Волжско-Камскую флотилию. Наш отряд заставил противника отказаться от налетов на суда, парализовал деятельность белогвардейских самолетов. Это отмечено 9 декабря 1919 года специальным приказом № 108 командующего авиадармом — так сокращенно называлось Полевое управление авиации действующей Красной Армии.

Мы участвовали в жестоких боях на Южном и Юго-Западном фронтах, под Тулой, Орлом, Брянском. Наконец, в 1920 году схватились в небе с отборной белой авиацией над Перекопом.

Да, наше поколение прошло свой путь честно. Через голод, тиф, сражения гражданской войны. Через трудные годы первых пятилеток. Через битвы Великой Отечественной…

Мне казалось, что когда-нибудь понадобится рассказ о том, как все начиналось. И чтобы не забыть самое важное, с первых дней Октября я сохранял боевые донесения, берег журналы полетов.

Так появились эти воспоминания о 1920 годе. Об участии красных военных летчиков в разгроме последней белой армии. О том, как мы дрались под Перекопом и сбросили в море остатки офицерских полков черного барона Врангеля.

Молодые становятся рядом

Не зря на Украине февраль называют лютым — лютень. Как ударит мороз да завоет в степи пурга, страшно выйти из теплой хаты. А февраль 1920-го был особенно холодным. Третий год бушевала гражданская война: людей косил тиф, топлива, одежды, обуви не хватало, летать приходилось впроголодь и постоянно ремонтировать вконец изношенные самолеты и моторы.

Наш 2-й авиадивизион истребителей перебросили в Елисаветград (ныне Кировоград). Поставили задачи: подготовить машины к летним боям и в то же время оказать наземным частям максимальную помощь в разгроме банд петлюровцев, орудующих вокруг Елисаветграда.

Трудно было совместить одно с другим. Только введем «ньюпор» в строй, пустим на боевое задание, а он возвращается или с неисправным мотором, или с поврежденными лонжеронами.

В ремонте самолетов участвовали все, даже писаря. Летчики по возвращении с задания выполняли обязанности мотористов. Как старый механик, засучив рукава трудился и я.

В один из дней мы вообще не летали, работали на аэродроме. После обеда поднялась вьюга. Чтобы люди не обморозились, я приказал зачехлить машины и всем идти отдыхать.

А ветер усиливался. Тревожно мне стало: вдруг какой-нибудь самолет был в спешке плохо закреплен? Его может сорвать и поломать… Решил осмотреть стоянку.

Колючие снежные вихри больно били в лицо. Пригибаясь, я переходил от одного самолета к другому. Внезапно у «Ньюпора-17» увидел человека в длинной шинели. Прикрываясь углом чехла, он копался в моторе. «Чужак. Навредить хочет! — мелькнула мысль. — Надо застать его врасплох…» Сдернув перчатку, я расстегнул кобуру маузера и осторожно пошел к незнакомцу. Когда приблизился и рассмотрел его лицо, то чуть не вскрикнул от удивления. «Чужак» оказался старшим авиамехаником 6-го отряда Шульговским, недавно назначенным к нам.