Этот негодяй Балмер, или человек, который управляет «Майкрософтом»

Как рассказывает один из первокурсников Гарварда того времени, выпускник Бирмингемской муниципальной школы: «Бостон и Гарвард — «культурный шок». Это было двойное потрясение. Во-первых, мы приехали из пригородов на Среднем Западе, а Гарвард — городское Восточное побережье. Во-вторых, богачи Бирмингема-Блумфилда были нуворишами, новыми богатыми, а богачи в Гарварде были Каботами и Лоджами, олицетворением старых богатых».

Другой первокурсник того года, Джейми Колдр, говорит: «Гарвард такой многослойный. Все богатые студенты, казалось, знали друг друга еще до поступления. Они держались сплоченно. Нас не замечали в упор. Действовали так, словно нас не существует». Эти богачи отличались от вас и от меня тем, что у них были собственные тайные общества, клубы, вроде Фарфорового клуба, сродни «Черепу и костям» в Йеле. Такие клубы, говорит другой тогдашний первокурсник (теперь карикатурист «Балтимор сан» Кевин Коллафер), были заполнены «компаниями восемнадцатилетних пацанов, которые посиживали себе, курили сигары и вели себя так, словно им по сорок пять».

Гарвард, который постигал Стив Балмер, переживал, по словам Коллафера (Кола), «переходный период от радикализма шестидесятых к девизу восьмидесятых: жадность — это хорошо». Все новички были обязаны жить в общежитии Гарвард-Ярд — в случае Балмера это стал Тейер-Холл, где его соседом по комнате был Кеннет Аджентиери, теперь юрист в Питсбурге. Гарвард начал увеличивать ничтожное количество студенток, и Ярд испытывал одно из самых радикальных изменений за триста лет своего существования: там разрешили жить женщинам.

Говорит Джудит Каплан, жившая в Ярде в 1973 году: «Там было одиннадцать сотен восемнадцатилетних парней, впервые уехавших из дому, а нас, женщин, 280. Нам не разрешали жить на самом верхнем или самом нижнем этажах: начальство считало, что так оно нас защищает. Но многие негодовали из-за нашего присутствия».

Это было похоже на клуб мальчиков. Потому что Ярд таким и был.

В тот год юмористический журнал кампуса «Гарвард лэмпун» [24] присудил награду «Худший фильм» порнофильму «Глубокая глотка» с Линдой Лавлейс в главной роли. Она получила сомнительный приз, ежегодно присуждаемый «актеру или актрисе, охотнее всех глумящимся над традициями и рискующим мирским осуждением в погоне за артистическим удовлетворением». Лавлейс прибыла в кампус на «Оскар Мейер винермобиле» — сосискомобиле, пластиковом хот-доге на колесах длиной двадцать пять футов; ее приветствовал гарвардский оркестр, вдоль дороги выстроились жонглеры, клоуны и хор дев в венках. Это определенно был не Бирмингем.

По словам Беверли Хэннет-Прайс, в 2001 году на обеде отцов и сыновей в «Детройт кантри дэй» Балмер рассказал о карьерном озарении, посетившем его на первом курсе. Поступив в Гарвард, он искренне предполагал, что станет профессором математики или физики, но, пробившись семь часов подряд над задачей по физике, сказал: «Это совсем не забавно. Мне совсем не было забавно. Это не то, что я хочу сделать со своей жизнью». За семьсот миль от Фреда и Беа, освобожденный от иногда провинциального и душного конформизма и консерватизма Бирмингема, окруженный самыми богатыми, самыми привилегированными и одаренными студентами в мире, Балмер позволил себе задуматься о том, куда держит курс. Презирающий деньги идеалист потихоньку менялся. В августе 1974 года Балмер переехал почти на милю от Ярда в Кариер-Хаус.

Кариер-Хаус — это комплекс из четырех пятиэтажных общежитий, выстроенный в форме буквы «Е», с дворами между каждым из трех корпусов и двухэтажным главным корпусом, связанными подземными переходами. Одри Брюс Кариер, закончившая Рэдклиф в 1956 году, в 1967 году погибла в загадочной авиакатастрофе. Ее мама, внучка бывшего министра финансов Эндрю Меллона и жена посла Дэвида Брюса, устроила среди друзей, вроде Дэвида Рокфеллера, Томаса Кабота и Нельсона Олдрича, сбор пожертвований на постройку современного, живого памятника дочери. Общежития носят имена четырех выпускниц Рэдклифа: историка Барбары Тачман, журналистки Мэри Бингхэм, главы попечительского совета Рэдклифа Хелен Джилберт и композитора и музыканта Мэйбл Дэниеле. Стив Балмер переехал на четвертый этаж Кариер-Дэниелс, где в честь тезки был зрительный зал на сто мест и семь кабинетов для занятий музыкой, а также маленькая компьютерная лаборатория. Позже офисный парк «Майкрософта», также называемый кампусом, будет походить на Кариер-Хаус.

Кариер-Хаус был экспериментальным. Консультанты про-екта, включая известного психиатра Эрика Эриксона, видели себя строителями скорее общины, чем общежития, — общины, которая поможет обитателям «развивать их интеллектуальные интересы, осваивать новые поля, наслаждаться и учиться друг у друга». Именно там Билл Гейтс познакомился со Стивом Балмером. На вопрос, почему он выбрал Кариер-Хаус, Гейтс ответил, что это был анклав типичных ученых. Балмер, в своей более резкой манере, сказал: «Потому что там было больше женщин». Статистика показывает, что он прав. В Кариер-Хаус было 233 женщины и 84 мужчины.

В Гарварде времен Гейтса и Балмера полным ходом шла сексуальная революция. С противозачаточными таблетками, в немалой степени устраняющими страх перед беременностью, с неизвестным еще СПИДом, свободная любовь была зовом неистово бушующих гормонов. Один студент из Бирмингема гордо объявил, что его целями в Гарварде были «отличные отметки и отличные трахи». По словам Джейми Колдра, «Кариер был настоящей групповухой. Мои друзья и я считали, что, раньше или позже, в общежитии все переспят со всеми. Кроме Билла Гейтса. Никто не хотел спать с Гейтсом. Он был с заскоками».

Вода, вода со всех сторон, ни капли для питья... Знаменитый тем, что редко моется и стирает одежду, известный как хамоватый математик, отвергаемый девчонками, Гейтс собирал «Плейбои» и «Пентхаусы» и совершал вылазки в бостонский район красных фонарей, пресловутую «боевую зону». Гейтс рассказывал биографам Стивену Мэйнсу и Полу Эндрюсу: «Обычно я некоторое время болтался по зоне, просто наблюдая за тем, что происходит. А по большей части просто сидел в пиццухе и читал книги». Доктор Джудит Каплан, которая жила в одном коридоре с Гейтсом и Балмером, а сейчас работает психиатром в Сиэтле, говорит: «Балмер определенно был маньяком. Я никогда не видела депрессивной стороны; но она, наверное, присутствовала или развилась позже».

Если бы тогда устроили голосование за самого славного парня в Кариер-Хаусе, почти наверняка победили бы не Балмер или Гейтс, а музыкальное чудо «Йо-Йо» Ма. Ма, который начал учиться в Джульярдской музыкальной школе в восемь лет, занимался в зале общежития или на крыше, куда поднимал свою виолончель, и пел серенады товарищам-студентам. А как, наверное, гордились верные демократы Фред и Беа, когда Стив рассказал им о новой соседке по общежитию, принцессе из семьи, ближе всех в Америке подошедшей к статусу королевской, — Кэролайн Кеннеди. Говорит Джейми Колдр: «Кэролайн была очень сдержанной: женщина, которая практически всегда привлекала любопытные взгляды. Ее мать была очень красивой, любезной и появлялась без всяких фанфар, совсем как остальные мамы».

Хотя, по слухам, Балмера и Гейтса — мистера Горластого из комнаты 403 и Гейтса из комнаты 417 немного дальше по коридору, познакомил сосед по общежитию, двум молодцам-математикам было, кажется, суждено встретиться. Гейтс говорил Пи-би-эс: «У меня были свои друзья, у Стива свои — и это были разные кружки. Стив был эдаким парнем из среднего класса, он хотел испытать в Гарварде все. Я же проводил почти все время с компьютерами». Балмер — единственный друг, оставшийся у Гейтса со времен Гарварда.

Балмер говорил: «На втором курсе мы жили недалеко друг от друга, и я все время слышал об этом ненормальном парне, который болтается где-то допоздна и который приехал из Сиэтла, а это где-то далеко-далеко, по крайней мере от Бостона, а большинство из нас не бывали на Тихом океане. И он почти не спал, у него были эдакие диковатые манеры, но мне сказали: «Знаешь, это по-настоящему толковый парень, это ученый-математик». Я тоже был ученым-математиком, и мы познакомились месяца, наверное, через два и быстро стали довольно хорошими друзьями, потому что оба любили вроде как поговорить о науке и всякой математике, и это было забавно».