Николай Александрович Добролюбов

Обоснование реалистической литературы с точки зрения антропологического материализма позволяет, полагал Добролюбов, объяснить факты поразительных успехов литературы, когда она далеко опережала и философию и науку. Дело в том, что некоторые деятели литературы, отмечал Добролюбов, были настолько одарены природою, что «естественные стремления говорили в них чрезвычайно сильно, незаглушаемо» (3, 6, 308). В качестве примера такого писателя Добролюбов рассматривал Шекспира, литературная деятельность которого «подвинула общее сознание людей на несколько ступеней». В этом взгляде на Шекспира, а также на творчество Данте, Гёте, Байрона отразилась высокая оценка Добролюбовым гуманистических идей.

Отрицание Добролюбовым жесткой связи между мировоззрением талантливого художника и реалистическим творчеством отнюдь не свидетельствует о недооценке им значения мировоззрения для успеха или неуспеха литературной деятельности. Конечно, в случае с Шекспиром художественный гений далеко опередил философию своего времени. Так же в случае с Гоголем, Островским, Достоевским и рядом других русских писателей наличие яркого таланта, повлекшего за собой реалистическое изображение реальной жизни, чувство художественной правды позволяют отделить действительное мировоззрение художника, выразившееся в образах его произведений, от тех философских принципов, которые они высказывали отвлеченно. Но даже и в этих случаях ошибочные понятия вызвали определенную ограниченность художественных произведений. Например, в отношении Островского Добролюбов писал, что «его литературная деятельность не совсем чужда была тех колебаний, которые происходили вследствие разногласия внутреннего художественного чувства с отвлеченными, извне усвоенными понятиями». К примеру, в пьесах «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется» неверность взгляда А. Н. Островского на некоторые «существенно дурные стороны нашего старинного быта… повредила цельности и яркости самих произведений» (3, 5, 25).

В свою очередь, отсутствие каких-либо отвлеченных понятий о действительности чаще всего не позволяет писателю в полной мере реализовать задачи, поставленные жизнью перед литературой. Говоря, например, о народности в литературе, Добролюбов отмечал, что хотя русский поэт А. Кольцов и жил жизнью народа, и обладал тем простым чувством, которым обладал народ, однако он не постиг тайны «русской народности», так как его поэзии недоставало всесторонности взгляда на жизнь (см. 3, 2, 263).

Всякая односторонность и исключительность в подходе писателя к действительности, подчеркивал Добролюбов, уже мешает соблюдению правды художником. В этом случае возможно два выхода. Либо художник пытается сохранить в полной неприкосновенности младенчески непосредственный взгляд на мир, что совершенно невозможно в жизни. Либо художник спасается от односторонности «возможным расширением своего взгляда, посредством усвоения себе тех общих понятий, которые выработаны людьми рассуждающими» (3, 5, 24). Добролюбов писал: «Свободное претворение самых высших умозрений в живые образы и вместе с тем полное сознание высшего, общего смысла во всяком, самом частном и случайном, факте жизни — это есть идеал, представляющий полное слияние науки и поэзии и доселе еще никем не достигнутый» (там же). Однако, «когда общие понятия художника правильны и вполне гармонируют с его натурой, тогда эта гармония и единство отражаются и в произведении». Более того, такое произведение, считал Добролюбов, «легче может привести рассуждающего человека к правильным выводам и, следовательно, иметь большее значение для жизни» (там же). Это и есть конкретное проявление пропагандистской, просветительской функции литературы.

Понимание Добролюбовым вопроса об отношении мировоззрения и художественного творчества писателя имеет определенную специфику. Он не сводил это отношение к отношению художественного метода и содержания произведений писателя (см. 52, 302). Не совсем адекватно выражена точка зрения Добролюбова и в том случае, когда утверждается, что «Добролюбов устанавливает возможность противоречия… между взглядом на мир, выраженным художником именно в качестве художника, т. е. системой художественных образов, и взглядом на мир, заключенным в системе теоретических идей, которой придерживается художник…» (78, 134). Такая трактовка упрощает метод художественной критики Добролюбова, так как центральным пунктом его становится выяснение соотношения идейности и художественности в художественном произведении; в действительности же Добролюбов считал центральной задачей критики выяснение отношения научности и художественности, что значительно расширяло возможности метода и делало его более диалектичным. Согласно Добролюбову, идейность должна необходимо вытекать из научного взгляда на мир. Если мы примем во внимание выделение Добролюбовым познавательной функций искусства, то становится оправданной точка зрения на критику Добролюбова Д. Н. Овсянико-Куликовского, который писал: «Вникая в его (Добролюбова. — В. Н.) критические приемы, мы легко убедимся в том, что основной фон его критической мысли был научный… Вспомним: он всегда отдавал предпочтение произведениям строго реалистическим, т. е. именно тем продуктам художественного мышления, которые так близко подходят к процессу научной мысли» (64, 205). Об этом же пишет В. С. Кружков: «В философских воззрениях Добролюбова, без преувеличения, пожалуй, можно сказать, центральное место занимает обоснование принципов соотношения научного и художественного творчества в познании реальной действительности…» (50, 291).

Добролюбов рассматривал русскую реалистическую литературу как неотъемлемый компонент революционно-демократической идеологии. Писатель-реалист, к тому же обладающий необходимой широтой воззрений, в состоянии отразить те существенные процессы, которые протекают в обществе, его произведение может быть и средством познания, и тем барометром, который покажет и начало движения в народе и обществе, и степень его развития. Такой подход к литературе, возможно, вызывал определенное преувеличение ее роли и значения в общественном движении, однако в специфических условиях жизни и борьбы русских революционеров-демократов и с учетом их отношения к изучению действительности это понимание литературы было в определенной мере оправданным. При этом важное значение приобретал, с точки зрения Добролюбова, вопрос о том, согласно ли общество с выводами, сделанными в «Современнике» на основе анализа реалистической литературы. Раскрывая характер этого вопроса, он говорил: «У ней (литературы. — В. Н.) во власти только теоретическая часть; практика вся в руках общества» (3, 4, 110). Отсюда задача литературной критики состоит в том, «стоит ли автор в уровень с теми естественными стремлениями, которые уже пробудились в народе или должны скоро пробудиться по требованию современного порядка дел» (3, 6, 312), ищет ли в реалистической литературе критерий практической истинности теоретических установок революционных демократов.

Глава II

ПРОБЛЕМЫ СУБЪЕКТИВНОГО ФАКТОРА РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЦЕССА: ТЕОРИЯ ЛИЧНОСТИ

Русские революционеры-демократы Чернышевский и Добролюбов прекрасно осознавали, что в истории общества действуют люди, одаренные сознанием и стремящиеся к определенным целям. Гуманизм и демократизм русских революционных демократов заключался в том, что они понимали проблему довольно широко, признавая любого члена общества в качестве исторического деятеля. Говоря об этом, Добролюбов отмечал, что существует два противоположных взгляда на права личности, ее значение в жизни общества. Оба они ошибочны в своих крайностях. Так, первый из них, «происходя из неуважения к личности вообще, от непонимания прав каждого человека, приводит к неумеренному, безрассудному поклонению нескольким исключительным личностям», т. е. исторически активными признаются только великие личности. Такое преклонение перед великими личностями, по мнению Добролюбова, возмутительно — в нем выражается неуважение каждой отдельной личности к самой себе. Второй взгляд предполагает вообще подавление личности, так как «важно развитие народа и человечества, а не развитие отдельных личностей». Такое рассуждение, объяснял Добролюбов, показывает неумение применить общее положение в конкретных областях (см. 3, 2,385–386).