Новиков

В Комиссии участвовали депутаты от Сената, Синода, от коллегий и канцелярий, от каждого уезда и города и по сословиям — от каждой провинции — депутаты однодворцев, казаков, пахотных солдат, государевых черносошных и ясашных людей, некочующих народов, крещеных и некрещеных. Им назначалось жалованье, и были объявлены льготы — депутат, в какое бы прегрешение ни впал, освобождался от смертной казни, пыток и телесного наказания. А тот, кто депутата, пока Уложение сочиняется, ограбит, прибьет или убьет, получал по суду вдвое больше против того, что в подобных случаях следовало. Депутатам раздавались особые знаки — золотые медали с надписью: «Блаженство каждого и всех», и датой: «1766 года декабря 14 дня». Дворянам дозволялось, как закончат проект, поставить изображение медали в свои гербы.

Все сословия были представлены в Комиссии — все, кроме помещичьих крестьян. А ведь они составляли почти половину населения России! Самый многочисленный и бесправный слой русских людей совсем отстранили от обсуждения законов, ибо голоса его боялась императрица, не хотели слушать дворяне.

В мае — июне 1767 года Екатерина со свитой в две тысячи человек путешествовала по Волге, посетила Тверь, Ярославль, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, откуда направилась в Москву. По пути жители вручали ей челобитные.

Более шестисот жалоб привезла императрица, и почти все они были от помещичьих крестьян. На воевод просьб не писали, на взятки не пожаловался никто — видно, понимали просители, что сделать тут ничего нельзя. Екатерина осталась очень довольна, когда секретари доложили ей результаты. «Моя администрация хороша, — решила императрица, — и взяток никто не берет, правосудие отправляется бескорыстно». Слезные же крестьянские челобитные с описанием жестокостей, чинимых помещиками, и жалобы на непосильные поборы она распорядилась возвратить тем, кто их подавал, с приказанием, чтобы впредь государыню бездельными просьбами не утруждали.

Можно было делать вид, что крестьяне довольны своими господами, но закрывать глаза на растущее возмущение народа не приходилось. Волновались рабочие на липецких заводах, крепостные Измайловского сержанта Собакина в Шуйском уезде прикончили мать помещика и смертным боем били отца. Крестьяне помещика Фролова-Багреева ушли в лес, и сысканы были из них только два человека. Крестьяне барина Олсуфьева в Кашинском уезде просили освободить их от помещиков, воевода уговаривал быть в послушании, но мужики ответили, что у таких помещиков в послушании быть не хотят, и против них отправили воинскую команду…

Императрица приказала Сенату придумать благопристойные средства утишить беспорядки. Сенат приговорил распубликовать печатный указ и читать его во всех церквах, чтобы крестьяне и дворовые люди отнюдь не осмеливались жаловаться на своих помещиков, а дерзнувших бить кнутом. Но не оставить и господ — секретно поговорить с ними, чтобы они последовали человеколюбию и входили в рассуждение крестьянских сил, накладывая оброки и задавая работу.

Все, однако, знали цену этим разговорам. Роста человеколюбия в России не предвиделось.

2

Через полгода после объявления манифеста в Москву съехались четыреста шестьдесят избранных депутатов, и Екатерина приказала 30 июля 1767 года открыть заседания Комиссии о сочинении Нового уложения.

В этот день депутатов собрали в Чудовом монастыре и парами отвели в Успенский собор. Они принесли присягу, обещав употребить в трудах чистосердечное старание, и под командой генерал-прокурора князя Вяземского строем были отведены во дворец.

Там депутаты выслушали митрополита Димитрия и речь Екатерины, прочитанную князем Голицыным, приложились по очереди к монаршей ручке и были распущены по домам.

Дни первых заседаний Большого собрания посвящались чтению Наказа, выборам маршала и поднесению императрице титула Великой, Премудрой, Матери отечества, ею по рассчитанной скромности не принятого. Затем Комиссия стала слушать чтение депутатских наказов, но сразу выяснилось, что с ними можно просидеть до скончания века. Только от однодворцев, пахотных солдат, государственных крестьян и прочих хлебопашцев депутаты привезли тысячу шестьдесят шесть наказов, пунктов в них, трактовавших каждый о своей материи, набралось больше девяти тысяч! А сколько было еще других сословий, городов, уездов, канцелярий и коллегий!

Екатерина, понимая, что затевает небезопасное дело, — кто знает, как могут пойти разговоры в Комиссии? — установила строгий порядок заседаний и перечислила обязанности руководителей. Депутаты могли только обсуждать статьи Наказа, никаких решений им принимать не полагалось. Генерал-прокурору Вяземскому Екатерина передала «Обряд управления Комиссией» и «Генерал-прокурорский наказ», где все определила подробно: сколько времени говорить ораторам, как записывать их речи и куда отдавать дневные записки, то есть протоколы.

Но и этого ей показалось мало. Она изготовила для директора дневной записки — начальника протокольной части Комиссии — секретный наказ, в котором велела ему следить за протоколами всех частных комиссий, и назначила в Большом собрании место за председательским столом с маршалом и генерал-прокурорам. Маршал Александр Ильич Бибиков был должностным лицом, выбранным депутатами, и хотя Екатерина ему доверяла, но постоянное наблюдение за Комиссией поручила и генерал-прокурору князю Александру Алексеевичу Вяземскому, человеку, ей безусловно преданному. Сначала они командовали вместе, а скоро к ним подсадили и директора дневной записки — графа Андрея Петровича Шувалова: теперь они втроем управляли Большим собранием, и Екатерине стало спокойнее.

Для того чтобы сохранить потомкам речи депутатов о статьях сочиненного императрицей Наказа и вообще вести письменную часть, понадобился немалый штат. Депутаты обсуждали статьи, а при сем присутствовали и слова заносили на скрижали истории сочинители, их помощники, держатели дневных записок и писцы, старшие и младшие. Жалованье: сочинителям четыреста рублей в год, держателям двести либо триста, писцам от восьмидесяти до ста двадцати, смотря по человеку.

Для трудов по Комиссии было велено отнюдь не брать приказных людей, а командировать из гвардейских и полевых полков хорошо грамотных офицеров и сержантов — дворян. И само собой произошло, что среди них оказалось много таких, кто окончил гимназию при Московском университете либо два-три года учился в ней. Пишущего народа потребовалось немало: семьдесят обер— и унтер-офицеров да полсотни студентов Московского университета, а при них восемь сторожей и три курьера. Хозяйственная часть покупала чернила десятками ведер, сургуч — пудами…

К секретарской службе императрица приказала определить особливых людей из дворян со способностью.

В зале Большого собрания для них ставили налои — конторки — перед первым рядом депутатских мест. Каждый записывал все, что ему видно и слышно, — какую статью разбирают, кто что говорит, занося подлинные слова, как были сказаны. Но, кроме того, держатели отмечали, кто в каком часу пришел на заседание и кто когда вышел, тихо ли в покое, как долго рассуждали и прочее.

Свои протоколы держатели представляли Андрею Шувалову, он их редактировал и составлял общий отчет о заседании, прилагая все усердие, чтобы дневная записка была таковой, как желается. Директор внимательно следил за работой всех секретарей, не скупясь на выговоры за неполноту и небрежение.

Во вторую партию отправленных из гвардии сотрудников для Комиссии попал и Николай Новиков. Дежурный генерал-адъютант граф Кирилл Разумовский 17 августа 1767 года сообщил генерал-прокурору Вяземскому, что в его распоряжение назначено еще двадцать два человека для исправления письменных дел у сочинения проекта Нового уложения, в том числе князь Федор Козловский Преображенского полка, Петр Соймонов, Федор Шишков, Петр Толбузин, Николай Новиков — Измайловского, Николай и Федор Карины — Конной гвардии.

Новиков очень серьезно отнесся к этой командировке. Работа в Комиссии представлялась ему достойным поприщем общественного служения. Ему доведется быть летописцем депутатских прений по вопросам, жизненно важным для всей страны, он будет разбирать наказы с места, привезенные депутатами, узнает о нуждах и требованиях русских сословий. Он был доволен своим назначением — быть держателем дневной записки в Комиссии о среднем роде людей, а в свободные от ее заседаний дни вести записку в Большом собрании.