Партизанский комиссар

Агитаторы посмотрели на Руднева с нетерпеливым интересом. Комиссар поправил портупею и продолжал, постукивая коротким, совсем уже исписанным карандашом по корочке своего потрепанного блокнота:

- Вся соль в том, что каждая псевдоукраинская продажная газетенка, издаваемая в том или ином оккупированном районе той же Сумщины, клевещет и сочиняет "факты", как только может, по-своему. А если так, то они, следовательно, противоречат одна другой. Давайте раздобудем экземпляры газет, издаваемых в зоне нашего действия: то есть в Путивле, Глухове, Конотопе, Шостке. Затем подберем номера по датам. И вся брехня в этих "сообщениях с фронтов" выплывет сама.

Эффект от предложенного комиссаром сопоставления превзошел все ожидания.

Четыре газеты, издаваемые фашистскими ставленниками в смежных районах Сумщины, умудрялись в один и тот же день давать такие противоречивые, взаимоисключающие "сводки с фронта", что сами невольно опровергали себя. И местные жители плевались и хохотали одновременно, собственными глазами прочитав эти газетенки, принесенные партизанским пропагандистом Николаем Курсом на тайную сходку.

- Вот это заврались немецкие холуи! В одной газете пышуть, шо вчора войска фюрера за день пидбыли два танка и збылы пять самолетив. В другой пышуть, шо за той же дэнь подбылы аж двадцать два танка и девяносто сим самолетив!

- А в этой газете, смотрите, бабоньки, фюрер уже готовится въехать на белому кони в Москву...

- Этому коню уже перебили на фронте ноги! - заметил Николай Курс. - И не видать Гитлеру Москвы, как свинье - неба!..

Потом он рассказал собравшимся о положении на фронтах.

- Вот спасибо, родной, что ты открыл нам глаза! - благодарили его на прощанье женщины, у которых сыновья или мужья тоже воевали сейчас где-то под Москвой, Ленинградом, Севастополем...

Так работали партизанские пропагандисты, восполнявшие на оккупированной врагом территории нехватку точной информации с Большой земли. Ведь обещанной рации все еще не было в отряде.

Новости на войне порой сваливаются, как снег на голову.

Находясь на заставе со стороны хутора Зезюлин, сержант Федор Карпенко заметил вдруг на опушке леса подозрительного человека, который ехал прямо в расположение партизан. Опасливо озираясь по сторонам, этот человек слез с саней, с топором в руке походил между деревьев. Потом, будто раздумав, поехал дальше в лес.

- Стой! Куда прешь?! - крикнул ему Карпенко, выходя из-за дерева.

Человек, стараясь держаться спокойно, слез с саней. Оглянулся.

Карпенко, прищурив глаза, спросил в упор:

- Зачем пожаловал?.. Кто ты?

- А ты кто? - с вызовом ответил дровосек, видимо, ершистый по натуре. - Что, уже и дров заготовить нельзя?!

- А вот я тебе сейчас сделаю "заготовку"! - крикнул сержант. И вскинув на руку трофейный автомат, грозно скомандовал: - Руки вверх!.. Обыщите его, - кивнул он двум своим партизанам, тут же вынырнувшим из-за кустов орешника.

Карпенко был уверен, что схватил шпиона, посланного немцами в лес. А задержанный, увидев в руках парня немецкий автомат, принял его за полицая.

- Распрягите лошадь! - продолжал Карпенко. - Мы ее конфискуем.

- Да вы что, сдурели?! - рванулся дровосек на Карпенко. - Я буду жаловаться...

Это окончательно утвердило сержанта в мысли, что он поймал фашистского холуя. И Карпенко для острастки двинул задержанного по скуле.

- Вяжите его! - приказал Карпенко. - Шпионить за нами приехал, сволочь?!.

Партизаны связали арестованного.

Как раз в эту минуту на дороге, ведущей из штаба, появился Руднев со своим сыном. Карпенко бросился к комиссару.

- Товарищ комиссар! Поймали шпиона!

- Отец! Да это же дядя Костя! - Радик стал обнимать связанного Константина Васильевича. - Откуда ты, дядя Костя? Здоров ли, не ранен? Наших видел? Как там мама с Юриком?

- Дай мне поздороваться сначала! - сказал, усмехаясь в усы, комиссар. И увидев, что у брата скручены за спиной руки, повернулся к Карпенко: Что он делал?

- Да бузил... - виновато ответил сержант. - Драться вздумал со мной!.. Вот я его и связал.

- Я думал, что к полицаям попал, - угрюмо отозвался Костя.

- Ну, раз личность установлена, у меня вопросов больше нет. - И Карпенко сам развязал Константину Рудневу руки.

Комиссар обнял меньшего брата. Снова на мгновение оттолкнул его от себя, вглядываясь в Костины глаза. Потом строго спросил:

- А почему не на фронте?!

Константин рассказал все по порядку: из родной Моисеевки он ушел 27 июня, формировали их полк под Москвой. Потом этот полк был изрядно потрепан противником под Трубчевском на Брянщине. Отошли под Карачево, переформировались и опять на фронт, под Смоленск, в тяжкие бои. Оставшихся в живых, а их было примерно рота, послали на охрану мостов под Почеп. Так Костя Руднев оказался вместе со своей частью в окружении. Места были ему хорошо знакомы: свои, родные! Обходя стороной Путивль и Моисеевку, где семью коммунистов Рудневых знали все, Константин свернул в Глуховские леса.

Там он набрел на партизанскую группу Петра Леонтьевича Кульбаки, бывшего заведующего райпотребкооперацией.

- Тебе сейчас одна дорога - в партизаны! - сказал ему Кульбака, сам партизанивший еще в годы гражданской войны вместе со старшим братом Николаем. - Только ищи, Костя, своих - путивлян, к родным местам поближе. Там тебе каждый куст знаком.

О комиссаре Путивльского отряда, Семене Васильевиче Рудневе, осторожный Кульбака не обмолвился ни словом: вдруг да похвалится Константин кому-нибудь любимым братом? А встретиться ему могут разные люди, и такие, что нарочно в партизанский район подосланы.

Кульбака верил: братья Рудневы найдут друг друга.

Наконец Константин все же добрался до своей Моисеевки, встретил родных сестер. Погоревали вместе, обсудили, как жить дальше. И конечно же, он расспросил о братьях. Но сестры, увы, ничего о них не знали.

Утром Костя пошел к невестке - Розе, жене старшего брата Василия.

- Сеня здесь, в нашем районе, - озираясь, будто у стен могли быть уши, прошептала невестка. - Ищи его, Костя, или в Новослободском или в Спадщанском лесу.

На следующий день Константин, заткнув топор за пояс, взял на колхозной конюшне лошадь (немцы пока еще не тронули колхоз) и поехал в урочище Спадщина будто по дрова.

Рассказав о том, что пережил сам, Константин пристально поглядел в глаза брату.

- К кому же мне теперь идти, как не к тебе, Сеня?! Я тут останусь! Эти санки и все снаряжение я только для виду взял, для маскировки. Партизанить с вами буду. Что тебе выпадет на долю, то и мне. Пусть одна судьба у нас будет!

Но комиссар, подумав, сказал после паузы:

- Нет!.. Сейчас тебе сюда еще нельзя. Поезжай к тетке в деревню Алеевку: там скрывается Ньома с младшим сыном. Переправь ее к себе и пусть она будет у тебя до моего особого распоряжения. - Потом снова крепко обнял младшего брата, которому заменял когда-то отца, и повторил строго: Сейчас еще тебе сюда рано. Это, Костя, приказ!

Догадливый Карпенко уже впрягал обратно в сани "конфискованного" Серка.

Партизаны дружно взялись рубить сушняк и складывать в сани. И Константин Руднев, как ни в чем не бывало, возвратился к себе в село, так что все выглядело обычно. Сгрузив дрова, он под вечер направился в Алеевку за семьей комиссара.

Особую, очень активную силу в пропагандистской работе с местным населением видел комиссар Руднев в сельских учителях, которые вынуждены были остаться на оккупированной врагом территории. Комиссар охотно, несмотря на огромную занятость и риск, встречался с педагогами из села Яцыно. Там работала подпольная комсомольская организация во главе с директором школы Александром Григорьевичем Николаевым.

Преподаватели, в основном женщины, бескорыстно, не считаясь с опасностью, продолжали учить ребятишек.

Оккупанты в первые месяцы войны еще делали вид, что поощряют просвещение. Однако запретили включать в школьную программу такой предмет, как история, а главное - упоминать обо всем, что связано с законами и границами СССР.