Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Негодование у всех за эту неудачу было настолько велико, что каждый из нас, самолично, хотел отколотить этого бездарного и трусливого комбата, так опозорившего всю дивизию.

Из штабной землянки мы выходили как пришибленные. Словно черная туча опустилась на командный пункт нашей дивизии. Вышли все, словно ожидая, что Климент Ефремович еще раз отчитает нас за столь печальный провал операции.

Почти стемнело. Климент Ефремович молча ходил взад-вперед, заложив руки назад, лицо суровое, злое, ни на кого не глядел, казалось, заговори с ним сейчас, опять хлынет ярость негодования.

Вскоре подошли машины командующего фронтом Кулика. Уже стоя у машин, командующий отдавал последние распоряжения командиру дивизии, а Климент Ефремович все так же молча сел в одну из машин и первым уехал с нашего КП.

НАШ ЛЕВЫЙ СОСЕД

Командование противника продолжало накапливать силы на нашем участке фронта. Очертя голову враг рвался к Ладожскому озеру. Давление изо дня в день усиливалось, дивизия с величайшим напряжением сдерживала напор. Видя это, командование нашей 54-й армии приняло меры к усилению позиций. Участок обороны нашей дивизии был значительно сокращен, и теперь у нас появились правый и левый соседи. Положение облегчилось. Но не надолго. Дело в том, что нашим правым соседом была действительно боевая дивизия, дрались они по-гвардейски, а вот с левой стороной — 125-й горно-стрелковой дивизией, дело было плохо, оказалась она очень слабой: стоило немцам нажать, как она без особого сопротивления откатывалась на несколько километров, открывая для немцев наш левый фланг. Уже несколько раз нам приходилось спешно перестраиваться и бить немцам во фланг, выручая эту несчастную дивизию. Однако могло произойти и наоборот: упредив нас, немцы смогли бы ударить по открытому флангу — и тогда катастрофа. Вот почему в нашей дивизии все больше и больше росло возмущение таким позорным поведением нашего левого соседа.

В один из воскресных дней сентября (которых, кстати, мы тогда не замечали и никогда не использовали их для отдыха) на небольшой высотке, покрытой вековыми деревьями, проходило дивизионное собрание партактива. День выдался теплый, днем стало даже жарко, и президиум разместился за небольшим столом, сооруженном из досок на четырех кольях, вбитых в землю, на таких же кольях возле стола уложили доску скамейки. На стол водрузили уцелевший каким-то чудом графин с хвойной болотной водой и стакан, рядом лежали бумаги докладчика и карандаш. Красная скатерть едва закрывала поверхность стола, потому присутствующие «в зале» могли свободно созерцать ноги членов президиума, обутых кто в хром, кто в кирзу. Остальные участники собрания разместились перед президиумом — веером, прямо на земле, покрытой толстым настом из сухой листвы, хвои и мелких сучьев: сидели по-азиатски, подобрав ноги под себя, устраивались по-русски, обхватив руками торчащие перед носом колени, кто-то лежал на брюхе, а иные просто на боку — словом, разместились кто как мог и где кто мог.

Расчистив местечко, я тоже уселся лицом к президиуму, опершись спиной о толстый ствол большой старой ели. Подбежавший подполковник Мелкадзе Ш. И. с разбегу плюхнулся рядом. И тут же вскочил как ужаленный.

— Вай! Тшорт! Тшорт! — Схватился сзади за брюки и отодрал сухую растопыренную, как ежик, еловую шишку. Повертел ее, со злостью отшвырнул подальше и пожаловался: — Наверно, до крови всю ж... оцарапал. — И теперь уже осторожно, кряхтя и поглаживая все ту же часть тела, уселся рядом.

После доклада командира дивизии «О положении на фронтах Великой Отечественной войны и задачах коммунистов дивизии» начались прения. Все выступавшие говорили страстно, давая клятву не пропустить фашистских захватчиков к берегам Ладожского озера, не допустить мертвой блокады нашего героического Ленинграда!

— Ляжем костьми на пути фашистов, но никогда не позволим им захватить наш славный Ленинград! — говорил политрук Зайцев, который спустя несколько дней героически погиб в одном из ожесточенных боев.

От общих задач выступающие постепенно переходили к обсуждению конкретных вопросов и критике недостатков, мешающих успешному ходу борьбы. Многие выступавшие с возмущением осуждали недостойное поведение в бою нашего левого соседа, который уже не раз ставил нашу дивизию под удар немцев. Вот тут и развернулись оживленные, нет, ожесточенные прения! Желающих выступить было много. Некоторые даже предлагали ударить по этой дивизии, если она снова позволит себе несогласованное отступление. Вскочивший горячий Мелкадзе закричал прямо с места:

— Кагда адна трус бежит с поля боя, ми его стрелаем! А бежит целай дивизия — ми ему не стрелаем? Какой такой парадка?!

Горячились многие выступавшие, немало вносилось предложений применить самые суровые меры воздействия. И наконец поступило предложение: избрать авторитетную делегацию и поручить ей немедленно пойти к левому соседу. Делегаты должны поговорить с людьми и выставить им наши требования, потребовать исправления положения. И предупредить: в случае повторного бегства с поля боя мы будем стрелять по ним, как по трусам и паникерам, изменникам и предателям Родины, согласно приказу Верховного Главнокомандующего.

Однако были не только такие острые и негодующие выступления, были и другие — более умеренного, спокойного и более оптимистического характера. Эти выступления, в основном, сводились к тому, что, дескать, необходимо еще подождать, что посылкой делегации с подобного рода требованиями мы нанесем оскорбление офицерскому составу дивизии, ее командованию и партийной организации, что командный состав той дивизии, вероятно, сам уже принимает необходимые меры к наведению порядка в боевых рядах и наши поспешные и невыдержанные меры способны лишь повредить делу и т. д., и т. п.

В конце концов чаша весов постепенно склонилась в сторону «умеренных» и собрание закончилось хорошей деловой резолюцией.

Время шло. Бои продолжались с неослабевающей силой. И постепенно мы перестали узнавать своего левого соседа.

Его будто подменили.

Словно по чьему-то заказу немцы продолжали наваливаться именно на эту дивизию, пытаясь, как прежде, сломить ее сопротивление и обратить в бегство. Не тут-то было! Массированная артиллерийская и минометная канонада гремела беспрерывно, дым и пыль круглые сутки огромным облаком стелились над нашим левым соседом — но он упорно и мужественно отбивал все атаки противника.

Видя эту геройскую стойкость, артиллерийский полк нашей дивизии решил помочь соседям — открыл интенсивный огонь по батареям противника. Сначала немцы ослабили обстрел, а затем и вовсе прекратили. Мы заставили их замолчать. Наблюдатели доложили, что фашисты спешно перебрасывают артиллерию и живую силу на наш участок фронта.

«Умеренные» оказались правы. Командование дивизии, офицеры и партийная организация нашего левого соседа сами навели должный порядок в своей дивизии, и теперь она дралась самоотверженно — геройски!

НА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ

Формирование боевого подразделения

За два месяца непрерывных боев дивизия сильно поредела. Пополнения мы почти не получали. Да и откуда могло быть пополнение, если фронт растягивался все длиннее и длиннее. Враг вводил все новые и новые дивизии, собранные со всей Европы. На нашем участке стали появляться австрийцы и испанцы, венгры и финны. Фронт войны растянулся на многие тысячи километров, от берегов Белого моря до берегов Черного, и на всем этом громадном протяжении шли непрерывные жестокие и кровопролитные бои. Госпитали были переполнены. Медсанбаты и прифронтовые госпитали не успевали обрабатывать и эвакуировать раненых в тыл. На местах скапливались сотни и тысячи раненых. Наши врачи, медработники, выбиваясь из сил, не отдыхая по несколько суток, самоотверженно боролись, чтобы спасти жизнь как можно большему числу раненых. Но ведь каждая, даже самая небольшая рана требовала для лечения десять — пятнадцать дней.