Эрнесто Че Гевара

Даниель Джеймс от ответа на эти патетические во­просы воздерживается. Ибо ответ на этот вопрос может быть только один: причина того, что Че избрал путь со­циальной революции, — в политике порабощения и произвола, которую на протяжении десятилетий прово­дят в Латинской Америке империалисты Соединенных Штатов. Американские монополии, банки, тресты захва­тили основные богатства стран Латинской Америки. Пен­тагон, госдепартамент, ЦРУ превратили в норму вмеша­тельство в политическую жизнь этих стран. Правящие круги Соединенных Штатов боялись не только коммуни­стической революции в Латинской Америке, они боя­лись любой серьезной буржуазной реформы, ибо она за­девала интересы их монополий, била по карману магна­тов Уолл-стрита.

На любую попытку реформ Вашингтон отвечал эко­номическими санкциями, вооруженными интервенциями. Реформистов — даже самого умеренного толка — по при­казу из Вашингтона свергали специально выдрессирован­ные для этого «гориллы». Иных «приручали» — шанта­жом, угрозами или жалкими подачками. Это по приказу Вашингтона были убиты такие политические деятели, выступавшие с независимых позиций, как Гитерас на Кубе и Гайтан в Колумбии, свергнут демократический президент Гальегос в Венесуэле. «Приручены» такие «ре­форматоры», как Гонсалес Видела в Чили и Перон в Ар­гентине. Поставлены у власти такие преданные Пента­гону «гориллы», как Одриа в Перу. На протяжении десятилетий местные тираны в угоду Вашингтону и оли­гархии загоняли в подполье, гноили в зловонных казема­тах, пытали, уничтожали коммунистов и других борцов за подлинную демократию и счастье своих народов. Все это видел и знал молодой аргентинский врач Эрнесто Гевара, как видели и знали его сверстники, товарищи и друзья. Однако не все они делали из этого однознач­ные выводы. Будущий Че сделал для себя единственно правильный вывод. Он понял: чтобы добиться справед­ливости, нужно изменить социальный порядок.

Нельзя сказать, чтобы этот вывод был личным откры­тием Че. Задолго до него к этому призывали коммунисты, основываясь на великом марксистско-ленинском учении. Разумеется, юный Эрнесто читал и Маркса, и Ленина, и не только их, но и их противников. В буржуазных жур­налах он читал не только, вернее не столько, хвалу Совет­скому Союзу и коммунистам, сколько клевету и самые дикие вымыслы о них. У него была возможность выбо­ра. Что же заставило его выбрать революцию? Его соб­ственный опыт и благородное стремление служить обез­доленным.

Значит ли это, что тогда, прощаясь с близкими на вокзале «Бельграно», будущий солдат революции считал себя коммунистом? Вовсе нет. К коммунизму приходят разными путями. Для одних это светоч, который сразу открывает им путь из царства тьмы в царство свободы. Иные приходят к коммунизму, разуверившись в прежних своих идеалах, пройдя сквозь мучительную переоценку ценностей, преодолев национальную ограниченность, пред­рассудки, свойственные их окружению, эгоцентризм. Эр­несто Гевара в отличие от многих других представите­лей средних слоев не был отягощен багажом заскорузлых привычек или взглядов, которые отделяли бы его ки­тайской стеной от восприятия новых, революционных идей. Более того, он начал свою духовную жизнь с нис­провержения этих привычек и взглядов. Но позитивная программа формировалась в нем медленно, зрела посте­пенно. Вот почему этот будущий солдат революции пока что направляется к своему другу Гранадосу в Каракас лечить прокаженных.

Но тогда почему он не в порту или не на аэродроме, а на вокзале и садится в поезд, идущий в столицу Бо­ливии — Ла-Пас?. [11] Своим родным и друзьям он объяс­няет выбор столь необычного маршрута в Венесуэлу от­сутствием денег на покупку авиа или пароходного би­лета. Действительно, у него в кармане не густо, и он са­дится в «молочный конвой», как называют в Аргентине поезда, останавливающиеся на всех полустанках, где обычно фермеры грузят бидоны с молоком. Но неужели врач, которого ждет в Каракасе солидный месячный оклад в 800 долларов, не мог занять у кого-нибудь 200 долларов, чтобы добраться до Венесуэлы самолетом или пароходом? Нет, здесь что-то не то. Что же?

Че едет в Боливию потому, что он еще там не был, а он задался целью познакомиться со всеми латиноаме­риканскими странами. И все же сейчас в Боливии его привлекают не руины древних индейских храмов и да­же не голодные и нищие индейцы кечуа. Ему не терпит­ся увидеть своими глазами боливийскую революцию.

Боливию называют «нищим на золотом троне». В нед­рах этой страны неисчислимые богатства — нефть, олово, золото, но все эти сокровища были захвачены иностран­ными монополиями, получавшими от их эксплуатации огромные прибыли. Народ же жил в беспросветной нуж­де и невежестве, забитый, терзаемый болезнями, отрав­ляемый кокой. Жизненный уровень миллионов жителей этой страны, в основном индейцев и метисов, был до не­давнего времени одним из самых низких в мире, а дет­ская смертность самой высокой.

До начала 50-х годов Боливией за ее пределами мало кто интересовался, за исключением агентов оловянных и нефтяных монополий. Столица Ла-Пас, расположенная на высоте около 4 тысяч метров над уровнем моря, почти недоступна европейцам, ее называют «кладбищем ино­странцев». Иностранцы посещали страну столь же редко, писал в начале 60-х годов боливийский писатель Луис Луксич, как дебри Центральной Африки или Тибет. Ино­странцу был противопоказан ее климат — и физический, и политический. Ежегодно в среднем там происходили по две «революции», как правило, сопровождавшиеся весьма обильным кровопусканием.

Вот как описывает боливийскую столицу современ­ный шведский писатель Артур Лундквист: «Крутые ули­цы ведут к площади Мурильо, вокруг нее — дворец пре­зидента, дом правительства и собор. Фонарные столбы словно специально приспособлены для того, чтобы ве­шать на них президентов и министров. Вы как бы чутьем угадываете тайные выходы, скрытые на окраинных ули­цах города: через них в самый последний момент улепе­тывают всякие важные господа, прихватив с собой государственную казну или еще более солидную сумму де­нег. Горняки устраивают на этой площади демонстрации, набив предварительно свои карманы динамитом, предъ­являют здесь ультиматум правительству. Нередко слу­чается и так, что государственных деятелей разрывают на куски или просто пристреливают, а потом выбрасы­вают с балкона на каменную мостовую».

Этот необычный город не мог не заинтересовать моло­дого, жадного до новых впечатлений аргентинского док­тора. Но как бы ни привлекали его контрасты боливий­ской столицы, на этот раз он больше всего стремился ознакомиться с тем новым, что происходило в этой стра­не в последнее время.

9 апреля 1952 года здесь произошла очередная, 179-я по счету революция. В отличие от 178 предшествующих эта революция и в самом деле продвинула Боливию по пути прогресса. В ней участвовали шахтеры, крестьяне. К власти пришла партия Националистическое револю­ционное движение, лидер которой Пас Эстенсоро стал президентом страны. Новое правительство национализировало оловянные рудники, правда, выплатив иностран­ным компаниям щедрую компенсацию. Стало осуще­ствлять аграрную реформу, организовало из шахтеров и крестьян милицию. Эти меры при всей их ограниченно­сти были весьма обнадеживающими. В Боливию за опы­том потянулись многие прогрессивно настроенные интел­лектуалы, политические деятели. Следуя их примеру, Эр­несто Гевара проложил свой маршрут в Каракас через Ла-Пас.

В Боливии Че встречался с представителями прави­тельства, бывал в шахтерских поселках, горных индей­ских селениях. Некоторое время он даже работал в управ­лении информации и культуры и в ведомстве по осуще­ствлению аграрной реформы.

Разумеется, и тут, в Боливии, он интересовался археологическими древностями и посетил развалины ска­зочных индейских святилищ Тиауанаку, что вблизи озера Титикака. Завзятый фотограф, он снял десятки снимков «Ворот солнца» — храма, где некогда индейцы поклоня­лись Виракоче — богу огненного светила.