Карл Маркс: Мировой дух

В постскриптуме он добавил:

«Пожалуйста, дорогой отец, простите меня за дурной стиль и неразборчивый почерк. Сейчас почти четыре часа утра, свеча догорает, глаза мои устали, мною овладело чрезвычайное возбуждение, и я не смогу унять этих неугомонных призраков, пока не окажусь вместе с теми, кто мне так дорог. Пожалуйста, расскажите о моих мыслях моей нежной и чудесной Женни. Я перечел ее последнее письмо двенадцать раз и каждый раз открывал в нем новые услады, в том числе стиль. По-моему, это самое прекрасное письмо, когда-либо написанное женщиной».

Маркс отправил свое письмо и стал ждать ответа от отца. Ответа не последовало. Он остался в Берлине на Рождество и продолжал учиться всю зиму, беспокоясь о том, что происходит в Трире и о чем молчит Женни.

Десятого февраля 1838 года отец, наконец, ему ответил: это было волнующее письмо с двумя постскриптумами: один от матери, другой от сестры Софии. Это письмо, на мой взгляд, задаст направление всей жизни Карла. Генрих, беспокоясь прежде всего об отношениях Карла с деньгами, просит не приезжать к нему, продолжать учебу и намекает на свое согласие по поводу смены направления. Процитируем это письмо почти целиком, учитывая, насколько велико его значение для последующих событий:

«Дорогой Карл… я надеюсь, что смогу сегодня продержаться на ногах несколько часов, чтобы написать письмо. Хотя рука и дрожит, у меня получается писать, но… нет сил вступать с тобой в теоретическую дискуссию. Если твое сознание худо-бедно гармонирует с твоей философией и подлаживается под нее, тем лучше. Только по одному вопросу ты мудро выдержал в своем письме аристократическое молчание: по мелкому вопросу о деньгах, ценность которых для отца семейства высока, даже если ты как будто этого не признаешь. Я злюсь на себя, что дал тебе чересчур большую свободу в этом отношении. Сейчас четвертый месяц учебного года, а ты уже просадил 20 талеров. А вот я не заработал столько за всю эту зиму. Напрасно ты говоришь, что я тебя недооцениваю или не понимаю. Напротив, я полностью доверяю твоему сердцу и совести. И всегда доверял им, даже на первом курсе юридического факультета, когда не потребовал у тебя объяснений по поводу того темного дела [дуэли]. Это было возможно именно из-за моей веры в твою высокую нравственность. И, слава Богу, она еще не утрачена. Однако я не слеп… Верь, что ты в моем сердце и что ты один из самых мощных рычагов моей жизни. Твое последнее решение [изменить направление учебы] похвально, благоразумно и заслуживает уважения; и если ты сделаешь, как обещал, это принесет наилучшие плоды. Будь уверен, что не ты один приносишь большую жертву. Это общая наша жертва. Но разум должен восторжествовать. Я устал, дорогой Карл, и должен прерваться… Твое последнее предложение, касающееся меня [приехать повидаться], наталкивается на большие трудности. Какое право я имею просить тебя об этом? Твой верный отец».

Вопреки всему, что злонамеренные биографы будут говорить о плохих отношениях матери Карла с сыном и Женни, мать добавляет:

«Мой дорогой, обожаемый Карл, из любви к тебе твой отец впервые снова взялся за перо. Твой добрый отец очень слаб; да будет Богу угодно, чтобы к нему поскорее вернулись силы. Я здорова, дорогой Карл, и спокойна, смирившись со своим положением. Милая Женни ведет себя как прелестная дочь и ободряет нас своим умонастроением, как если бы выросла в семье, где всегда стараются видеть во всем хорошую сторону. Напиши мне, как твое здоровье. Я больше всех расстроилась оттого, что ты не приедешь на Пасху. Я позволяю чувствам брать верх над разумом и жалею о том, что ты, дорогой Карл, слишком уж рассудителен. Мое письмо, надеюсь, позволит мне засвидетельствовать мою глубокую любовь. Бывают моменты, когда чувств много, а слов мало. Поэтому я говорю тебе: до свидания, мой дорогой Карл, поскорее напиши своему дорогому отцу, это наверняка поможет его скорейшему выздоровлению. Вечно любящая тебя мать».

Генрих явно выполнил просьбу сына и не показал жене ту страницу письма, где Карл просил о позволении приехать в Трир, поэтому она решила, что молодой человек по собственной воле решил остаться в Берлине.

Далее следует второй постскриптум, от Софии, которая в завуалированных выражениях сообщает, что финансовое положение семьи столь же непрочно, как и здоровье отца:

«Наш дорогой отец чувствует себя лучше. Все улаживается. Вот уж скоро будет восемь недель, как он не встает с постели, поднялся только раз несколько дней назад, чтобы можно было проветрить комнату. Сегодня он сделал над собой огромное усилие, чтобы написать тебе несколько строчек дрожащей рукой. Наш бедный отец теперь очень нетерпелив. Ничего удивительного: он всю зиму был отстранен от дел. Теперь его влечет к ним в четыре раза сильнее, чем раньше. Каждый день я пою для него и читаю ему вслух. Пришли же мне, наконец, тот романс, который уже давно обещал. Напиши поскорее. Это развлечет всех нас. Каролина нездорова. Луиза слегла; кажется, у нее скарлатина. Эмилия держится молодцом. Что же до Йетте [младший брат Герман], он как раз не в лучшем состоянии».

Стоит отметить, что Каролина и Герман вскоре умрут [13].

Это важное письмо, дающее Карлу благословение отца изучать, что пожелает («Я полностью доверяю твоему сердцу и совести. Твое последнее решение [изменить направление учебы] похвально, благоразумно и заслуживает уважения; и, если ты сделаешь, как обещал, это принесет наилучшие плоды»), содержит также, на мой взгляд, главнейшую фразу — ту, в которой говорится про «аристократическое молчание по мелкому вопросу о деньгах, ценность которых для отца семейства высока, даже если ты как будто этого не признаешь. Я злюсь на себя, что дал тебе чересчур большую свободу в этом отношении».

Манера отца смешивать аристократизм со способностью не говорить о деньгах предвещала, что деньги навсегда станут для Карла рабскими цепями, источником зависимости. И позже в обличении Марксом эксплуатации будет сквозить похожая идеализация знати. Эксплуатация, от которой нужно освобождаться, не зарабатывая денег, подобно буржуа, и не умалчивая о них, подобно дворянину, но по-пролетарски сражаясь с их властью.

Повинуясь отцу, Карл не поехал домой и провел Пасху в Берлине. Он больше не увидится с отцом: 10 мая 1838 года Генрих Маркс умрет от туберкулеза в Трире, в возрасте 61 года. Начиная с этого дня и вплоть до своей собственной смерти, Карл будет носить во внутреннем кармане жилета, у самого сердца, дагеротип, который отец подарил ему годом раньше при их последней встрече.

Эта смерть ознаменовала собой разрыв: Карл, похоже, не приехал в Трир на похороны, а мать не выплатила его долю наследства — неплохую сумму в 6 тысяч франков золотом, поскольку для этого пришлось бы продать дом, где всё еще проживала вся семья. По мнению иных биографов, Карл не присутствовал на похоронах отца из-за своей черствости, но переписка это опровергает. Отсутствие (если таковое имело место) можно объяснить тем, что извещение о кончине запоздало. Кроме того, разве отец в своем последнем письме не просил его настоятельно оставаться в Берлине и продолжать учебу?

Далее, если он не получил своей доли наследства, то не потому, что мать отвергла его или не любила Женни (это тоже неверно, о чем свидетельствует то же самое письмо), а потому, что сестрам и брату, очень больным, надо было выжить вместе с матерью на средства, оставленные отцом. Впрочем, Генриетта продолжала ежемесячно посылать сыну деньги и ясно осознавала, что должна ему его долю наследства.

Подобно тому, как его собственный отец дождался смерти матери, чтобы отречься от веры, Карл, хоть и получил согласие Генриха в последнем письме, все-таки именно после его смерти отказался от профессии адвоката и начал воплощать свою новую мечту: стать профессором философии.

Это также означало, что он займется политикой. Ибо критиковать Гегеля значило нападать на прусский режим. Именно тогда возникло странное выражение «настоящие социалисты», придуманное Карлом Грюном (псевдоним Эрнста фон Гайде) для обозначения младогегельянцев, которые высказывались тогда в основном в журналах типа «Зеркало общества» или «Трирская газета». Профессорский клуб, их берлинское прибежище, стал самым поднадзорным местом в столице. Там бывали два человека, которые сыграют важную роль в жизни Маркса.