Захарий Зограф

Военные поражения поставили Блистательную Порту перед необходимостью реформ. В 1826–1829 годах султан Махмуд II реорганизовал армию: вместо своенравных и необузданных янычар было создано регулярное войско — низам и запасные части — редиф; ликвидация корпуса сопровождалась страшной резней взбунтовавшихся в последний раз янычар. Распущен был и дервишский орден бекташей, покровителей янычар.

Султанский гнет был, вероятно, наихудшей формой феодальной деспотии, вошедшей в непримиримый конфликт с логикой исторического развития. «Турецкое, как и всякое другое восточное владычество, — писал К. Маркс, — несовместимо с капиталистическим строем; извлеченная прибавочная стоимость ничем не обеспечена от хищных рук сатрапов и пашей; нет налицо первого основного условия буржуазного приобретения — обеспеченности личности купца и его собственности» [1, с. 22].

А вот непосредственное свидетельство очевидца — французского посланника, посетившего Болгарию в 1849 году: «Когда я миновал Дунай, чтобы видеть и исследовать Болгарию, с сожалением удивился величайшей бедности, которая господствует в области, находящейся под непосредственным управлением государства. <…> Никогда ни один христианин не может получить удовлетворения со стороны правительства за сделанное против него злодеяние. Чтобы доказать наличие преступления, ему необходимо свидетельство двух мусульман. Болгарин работает, а пришедший без всякого опасения в его дом мусульманин может похитить все, что он заработал» [37, т. 1, с. 255].

Накапливались гнев и возмущение народа, однако условия для политического выступления еще не созрели. Пока что, по словам Д. Благоева, «национальные стремления получили непреодолимую силу, найдя свое реальное выражение в борьбе с фанариотами, в борьбе за церковную самостоятельность». И далее: «Церковная борьба была национальной политической борьбой не только потому, что имела целью признание болгарской национальности в Турции, но и потому, что в нее была вовлечена вся нация, вся болгарская народность» [56, с. 27].

Еще в 1572 году султан провозгласил константинопольского патриарха «руммилет башти» — духовным главою всех христиан Османской империи. Власть высшего греческого духовенства распространялась не только на обрядовый быт; церковь, школа, личный статус болгарина, в значительной степени общественная жизнь находились в ведении константинопольского патриарха, митрополитов, архиереев. Все, от мала до велика, должны были платить «мирию» и «владычицу» — налоги в их пользу; водосвятие в доме обходилось в двести пятьдесят грошей (прядильщицы и чесальщицы шерсти получали в день по два — три гроша), развод супругов стоил полторы — две тысячи, а примирение их — до пятисот грошей; если село не могло заплатить владыке, то всех крестьян предавали анафеме, церковь закрывали на замок, а дома грабили без пощады. Очень уж напоминало это «ягму» — неписаный закон, по которому победители получали неограниченную власть над побежденными, право бесчинствовать, грабить, убивать.

Первая схватка с угнетателями вспыхнула во Братце в 1824 году: местные торговцы во главе с купцом Димитром Тошевым отказались платить владычину греческому епископу Мефодию и потребовали заменить его болгарином. Народ, впрочем, еще оставался в стороне, а Тошева схватили и казнили в Видине. Через три года конфликт разгорелся в Тырнове, а потом в родном городе Захария — Самокове. 9 июня 1829 года пьяный турок (по другим версиям, убийца, нанятый управителем Самокова Хусрефом-пашой) зарезал на улице самоковского епископа Игнатия. Йован Иконописец написал портрет убиенного, а Неофит Рильский откликнулся «Стихами надгробными». Самоковцы отправили в Константинополь петицию с просьбой поставить епископом болгарского священника, но прислали греческого митрополита Игнатия II. В 1833 году самоковчане снова потребовали сменить греческого владыку и назначить Неофита Бозвели, видного просветителя, публициста, поборника церковной независимости. Эти события стали началом упорной и затяжной борьбы, в которой Самокову и самоковчанам, а в их числе и Захарию Зографу, довелось сыграть не последнюю роль.

Назревали и другие перемены, к которым так или иначе оказалась причастной молодость Захария.

В 1828 году самоковский учитель и просветитель Никола Карастоянов, сын погибшего при защите города от кирджалиев первомастера абаджийского еснафа (ткацкого цеха), привез из Белграда невиданный здесь ранее ручной пресс: возникла первая в Болгарии типография — печатница, или щампарня. Тем самым было положено начало самоковской школе гравюры, выдвинувшей таких мастеров, как сам Никола Карастоянов и его сыновья — Сотир, Димитр, Владимир и, самый одаренный из них, Атанас, Георгий Клинков и другие. Впоследствии, с 1835 года, в самоковской печатнице Карастоянов начинает впервые в Болгарии — и до 1847 года тайно от турецких властей — издавать книги, указывая при этом, что напечатаны они в Будиме или Венеции. Дело это не оставит Захария Зографа равнодушным, тем более что он был свидетелем, а возможно и участником его зарождения; во всяком случае, возникновение в его родном городе такого очага искусства и просвещения становилось частицей той атмосферы, в которой Захарий формировался как личность и художник. Никола Карастоянов прожил девяносто шесть лет; многие годы он и его сын Атанас поддерживали дружеские отношения с Захарием и, в частности, будучи тесно связанными с болгарскими эмигрантами в России, снабжали его русскими и переводными книгами.

Между тем Неофит в 1831 году покидает Самоков и возвращается в Рильский монастырь. Его преемником становится ученик и последователь Захарий Икономов Круша, однокашник и близкий друг Захария Зографа, торговец, учитель и переводчик на болгарский язык басен Эзопа. Неофиту Рильскому же предстояло сыграть важную роль в создании первой в Болгарии светской школы нового типа.

Инициатором ее был одесский коммерсант Васил Априлов родом из Габрова. В Россию он попал в ранней юности, учился в Москве, был ярым грекофилом и участником подготовки греческого восстания 1821 года. Оставив торговлю, Априлов занялся в Одессе лекарской практикой, писал стихи и не без влияния Ю. Венелина обратился к общественной деятельности: «Первый том г. Венелина, возбудивший общий энтузиазм среди славян, впервые побудил меня к работе».

Создать в родном городе светское болгарское училище на уровне русской и европейской образованности, школу, которая бы стала образцом и примером для подражания, — вот идея, целиком захватившая Априлова. В 1831 году Априлов едет в Константинополь, хлопочет о дозволении открыть училище. К нему присоединяется еще один одесский купец, Никола Палаузов; ежегодно они выделяли из своих средств по две тысячи грошей; значительную сумму пожертвовали габровцы братья Мустаковы и Бакаоглу из Бухареста. Обращение Априлова и Палаузова к габровским богачам успеха не имело: «недостаточно озаренные лучами просвещения», они в помощи отказали. Мелкие торговцы и ремесленники, рядовые горожане, крестьяне, беднота безвозмездно возили на строительство школы камни, песок, бревна, и здание было возведено. Это был весьма скромный двухэтажный дом с открытой галереей наверху, двумя классными комнатами и еще одной для учителей, столовой внизу и складами в цокольном этаже.

По рекомендации тырновского митрополита Иллариона Критского возглавить новую школу Априлов приглашает Неофита Рильского. Почти весь 1834 год тот проводит в Бухаресте, изучает там так называемый ланкастерский метод взаимного обучения, слывший в те времена самым прогрессивным и эффективным, заканчивает составление болгарской грамматики, переводит на болгарский язык присланные ему Априловым из Одессы русские таблицы взаимного обучения. 2 января 1835 года в Габрове состоялось торжественное открытие бесплатного Училища взаимного обучения для мальчиков и девочек всех сословий, и этот день стал днем рождения новой болгарской школы. На печати габровской школы был изображен поющий петух — символ пробуждения народа к свету знаний.