Время далекое и близкое

Военному делу нас обучали умудренные жизненным и военным опытом преподаватели И. И. Смолин, Б. И. Рышковский, А. Н. Антропов, Е. А. Меньчуков, Н. Л. Федосеев и другие. Начальником и комиссаром курсов "Выстрел" в то время был К. А. Стуцка. На груди у него сверкал орден Красного Знамени. Из рассказов мы знали, что комиссар Стуцка во время гражданской войны командовал полком, бригадой, а потом латышской стрелковой дивизией. Это был с виду суровый человек. Но сколько обаяния скрывалось за его суровостью. Коммунист, преданный ленинской партии боец, он всю душу вкладывал в учебный процесс. Нередко появлялся у нас по вечерам, расспрашивал о жизни, о настроении, планах. Держался при этом ровно, внимательно выслушивал собеседника, сам интересно рассказывал.

Будучи уже в войсках, я не раз слышал от товарищей, как они тепло отзывались о комкоре Кирилле Андреевиче Ступке, ставшем впоследствии инспектором автобронетанковых войск РККА.

Под стать ему были и многие преподаватели. Подкупала в них обходительность и доступность. Большим уважением у нас пользовался руководитель учебных предметов В. В. Глазатов. Его эрудиция восхищала слушателей. Как-то, не очень уяснив сложную тему, я обратился к нему с просьбой уделить" несколько минут после занятий. Глазатов отложил все свои дела и около часа провел со мной в классе. Расставаясь, посоветовал впредь заглядывать чуточку вперед изучаемой темы. "Учитесь мыслить масштабно, товарищ Коньков", - посоветовал он тогда.

Наше командирское становление, стремление мыслить и решать самостоятельно, инициативно конечно же развили они, опытные и умные преподаватели. Чего греха таить, многим из нас, слушателей, недоставало элементарных знаний. Преподаватели проявляли завидную терпимость. Нет, они не были снисходительными. Их мудрости, житейского опыта, душевной щедрости хватало на то, чтобы в нужное русло направлять наше самозабвенное отношение к учебе. Весьма загруженные работой, преподаватели успевали и писать книги, и публиковать серьезные статьи в журналах "Военный вестник", "Пехота и бронесилы". Нам они были хорошим подспорьем в учебе. Хорошо помню, например, что целое поколение пулеметчиков обучалось по двухтомнику В. В. Глазатова, В. К. Алексеева и И. П. Хорикова "Подготовка пулеметчика-максимиста".

Пусть читатель не подумает, что вся наша жизнь на курсах проходила только в учебных классах и на полигонах. Да, учеба занимала основное наше время. Но мы проходили и большую школу нравственного воспитания. Крепкая дружба нас связывала с рабочими московских заводов, с жителями деревень, воинскими частями. Мы выезжали группами. Пропагандировали военные знания, руководили занятиями в кружках, помогали в обучении и подготовке допризывной молодежи, в проведении военных игр и походов.

Наша группа, например, шефствовала над заводом "Парстрой". Тем самым заводом Бари, на котором я начинал свою трудовую биографию. Мы помогли организовать десять стрелковых секций. Занятия в них проводились раз в неделю. А начиналось все с того, что на одном из совместных вечеров мои товарищи предложили заводским друзьям помощь в строительстве тира. Нами быстро были выполнены чертежи. Энтузиазма и задора у молодежи тогда хватало на многое. Вот и тир ими был построен в рекордно короткий срок.

Отношение к занятиям в секциях было самое серьезное. Составленный нами план на год утверждался дирекцией. Посещение занятий строго контролировалось. И мы старались проводить их интересно. Участники секций изучали материальную часть стрелкового оружия, тренировались в сборке и разборке, осваивали приемы стрельбы. Часто проводились соревнования, победителям которых вручались вымпелы, квалификационные билеты.

Мы, слушатели, с нетерпением ждали выходов в подвижные лагеря. Партийная организация курса, наперед зная, в каком населенном пункте нам предстоит остановиться, разрабатывала план мероприятий с местным населением. Насколько это делалось серьезно и основательно, говорит сам факт - такие планы рассматривались и утверждались в Московском комитете партии.

Мы помогали рабочим и крестьянам больше узнавать о жизни и быте Красной Армии, для них читались доклады о международном положении, Советской Конституции, кооперации, сельскохозяйственном налоге. В нескольких деревнях, расположенных вблизи Одинцова, наши слушатели при избах-читальнях организовали военные уголки, участвовали в совместных торжественных собраниях, концертах художественной самодеятельности. Наиболее подготовленные из нас входили в состав агитколлектива, выступали с лекциями и докладами, выезжая в деревни по путевкам райкома партии.

На курсах практиковалась еще одна интересная форма: работа слушателей с письмами крестьян. Нередко случалось так, что нам их передавали сами крестьяне во время выходов в подвижной лагерь. Мы обращались за помощью к руководству курсами. Если возникала необходимость, встречались с работниками райкома партии.

Вот такое живое общение с рабочими и тружениками села помогало нам теснее увязывать изучаемые науки с практикой социалистического строительства, глубже знать и разбираться в происходящих процессах многогранной жизни страны.

"Выстрелу" мы многим были обязаны. Что касается меня, то в его стенах я получил первые глубокие, твердые специальные знания.

...В августе 1931 года с курсов "Выстрел" вернулся в свой 2-й Вятский полк. Но случилось так, что тут же получил предписание отправиться в Кострому.

Здесь, в 145-м стрелковом полку, два года командовал школой младших командиров, а потом около четырех лет был начальником штаба полка. Очень пригодились знания, полученные на курсах "Выстрел". Именно там усвоил науку планирования и контроля за ходом боевой подготовки в подразделениях, за выполнением учебного плана. Работа потребовала и новых практических знаний, более масштабного взгляда на вещи. И пришлось снова учиться, прежде всего у опытных полковых начальников.

На них мне повезло. Командиром полка был умный и эрудированный человек с военной косточкой Николай Александрович Бусяцкий. Орденом Красного Знамени Родина отметила его заслуги в гражданской войне. Штабную работу командир чувствовал тонко. Нас, работников штаба, он приучал к четкости и штабной культуре. Ценил сообразительность, гибкость ума. Когда требовалось прояснить запутанную ситуацию на учениях, он обращался ко мне или моему помощнику Н. Карасеву:

- Послушаем, что на сей счет думает наш штаб.

Работали мы без срывов. Не боялись проводить на учениях рискованные эксперименты. В этом Бусяцкий всегда нас поддерживал, одобрял разумную инициативу.

Поддержку я находил и у комиссара Алексея Константиновича Чурсина. Рядом с ним ощущал себя особенно легко, надежно. Крепкой закалки, волевой человек, Чурсин не терпел равнодушия, нытья и успокоенности. В дождь, в мороз шел с красноармейцами на полигон, вместе с ними стрелял. Однажды мы совершали многокилометровый марш. На крутом спуске подвернул ногу один ив командиров взводов. Ему оказали помощь и предложили ехать на повозке. Но тут подошел комиссар.

- Сынок, - обратился он к взводному, - а ты с красноармейцами иди, они помогут тебе...

И "сынок" поднялся, вначале осторожно ступил на больную ногу, потом часто-часто заковылял к подчиненным. Те осторожно взяли его под руки, и взвод догнал ушедших вперед.

- Вот теперь люди пойдут за своим командиром и в огонь и в воду, удовлетворенно проговорил Алексей Константинович, обращаясь к нам, свидетелям этой сцены.

Комиссар Чурсин знал, что в ратном труде, в постоянном общении, в конфликтных ситуациях лучше всего проявляются человеческие характеры. Характер, говорил он, это не только способность человека быть энергичным или пассивным, темпераментным или хладнокровным, выдержанным или нетерпеливым, это - особенная система взаимоотношений человека с окружающими. Наш комиссар стремился понять человека, считал, что вся политическая работа начинается с познания душевных качеств красноармейца.

Я и теперь крепко дружу с Алексеем Константиновичем Чурсиным. Нередко в моей квартире раздается телефонный звонок. Звучит его бодрый и энергичный голос: