Джон Леннон, Битлз и... я

Наше питание, может быть, было не слишком регулярным, зато наш сексуальный аппетит был более, чем удовлетворен. Тем не менее, было одно существенное обстоятельство: отсутствие денег! Мы все время говорили о них и строили планы, как бы получить побольше. Но наши насущные потребности настойчиво напоминали о себе, и было невозможно растягивать решение на длительный срок. Надо было найти средства к существованию, не откладывая дела в долгий ящик.

Случай представился однажды вечером, когда в «Кайзеркеллер» пожаловал один клиент, настоящий толстосум. Это был немецкий моряк, и его бумажник, должно быть, был самым объемистым в Гамбурге, — здоровенный тип, лет тридцати пяти — сорока, косая сажень в плечах. Наша музыка так ему понравилась, что он предложил нам выпить вместе с ним по стаканчику. Потом еще по одному и еще… Он был фаном как раз в том роде, который нужен, когда финансы дышат на ладан. Вечер только-только начался, и он посылал нам пиво и шнапс — нашу привычную микстуру.

— Ему так нравятся БИТЛЗ, — сказал нам официант, — что он хочет пригласить вас на ужин после представления!

Четверо из нас приняли приглашение. Стью, как обычно, решил отправиться домой вместе с Астрид. У нас текли слюнки от предвкушения большого бесплатного развлечения. В ресторане морячок нализался, и атмосфера стала более, чем оживленной. Он положил на стол свой бумажник, который, казалось, вот-вот лопнет. Загипнотизированные, мы уставились на него вытаращенными глазами. Мы еле справились с соблазном протянуть руку и схватить его. В Гамбурге моряки, засиживавшиеся за выпивкой до утра, становились жертвами карманников и обслуживающей бары братии. Если уж кому можно было пощипать перышки, так это нашему морячку.

Он вышел на несколько минут из-за стола, и мы с Джоном использовали его отсутствие, чтобы потолковать об одной хорошей идее, и, надо сказать, мы достигли взаимопонимания. Однако Пол и Джордж были более нерешительны, напоминая нам об опасности подобной операции.

— Да ведь это же настоящий простофиля! — твердили мы с Джоном. — Все, что от нас требуется по выходе отсюда — это проводить его до какого-нибудь тихого местечка, там его поприжать, отдубасить чуток, и его бумажник — наш.

Пол и Джордж не были в этом уверены, но все-таки, скрипя сердце, согласились поучаствовать.

Было около четырех часов утра, когда наш морячок решил, что вечеринка окончена и собрался отправиться спать домой на поезде (мы так никогда и не узнали, куда).

Все вчетвером, мы вышли на ноябрьский лютый мороз, делая вид, что собрались проводить его до вокзала. Наш путь пересекал несколько автостоянок. План заключался в том, чтобы сделать морячку подножку, немножко его оттузить, расстегнуть куртку и, достав бумажник, умчаться на всех парусах. Но каждый раз, как нам казалось, что настал подходящий момент, что-нибудь мешало, откладывая исполнение нашего плана: внезапно возникавший откуда ни возьмись прохожий, заставлял нас продолжать путь вместе с нашей жертвой, как будто ничего не происходило.

С приближением к одному закоулку, как нельзя более подходившему для небольшой потасовки, Пол и Джордж несколько поотстали, однако Джон и я не собирались упускать нашего морячка. До нас доносились стенания Джорджа, жаловавшегося на усталость. Оба отставали все больше и больше, пока мы наконец не услышали долетевшее из ночной тьмы:

— Чао, ребята!

Перетрусив, Пол и Джордж сматывали удочки!

Мы приближались к вокзалу, и время начинало поджимать, если мы хотели осуществить задуманное. Нужно было действовать быстро. Неожиданно у входа на автостоянку Джон и я собрались с духом и прижали нашего матроса к стене у самых ворот. Он сразу понял, что ему предстоит. Несмотря на весь тот алкоголь, который он поглотил в течение вечера, он совсем не казался пьяным. Он отбивался, как бешеный. Джон ему врезал как следует кулаком, отчего он упал на колени, тогда как я пытался добраться до его бумажника. Но это было не так-то просто. Морячок явно был тертый калач, и контратаковал нас с упорством человека, повидавшего немало в разных частях света. Он очень быстро оказался на ногах. Леннон получил такой пинок, что отлетел на несколько метров. Затем морячок принялся за меня. Тем не менее, в свалке я старался овладеть его бумажником. Но в тот момент, когда Леннон снова поднялся, морячок сунул руку в задний карман, и в слабом свете раннего зимнего утра мы различили зловещий контур револьвера!

Невозможно было понять, был ли то газовый пистолет, или же оружие, стрелявшее настоящими пулями, да и не время было проверять. В мгновение ока его пальцы оказались на спусковом крючке, готовые произвести выстрел.

Джон и я, как два быка, головой вперед бросились на него, больше следуя инстинкту самосохранения, чем из героизма, сбили его с ног и прижали к земле в тот самый момент, когда раздался выстрел!

В ночной тишине выстрелы оглушали, переворачивали все чувства. Мы с Джоном молотили нашего моряка, по чему придется, пока не настала его очередь. Все, чего нам хотелось в тот момент, — это смыться. Броситься наутек со всех ног. Пистолет оказался газовым, и мы чувствовали ужасную резь в глазах. На бегу стало только хуже. Морячок выстрелил еще раза четыре или пять в нашем направлении, но мы уже были на безопасном расстоянии и даже не обернулись узнать, поднялся ли он и не собирается ли нас преследовать.

Мы неслись, как бешеные, по улицам Гамбурга, не останавливаясь даже чтобы перевести дух, пока наш топот не растаял наконец в тишине раннего утра.

Мы покрыли расстояние в четыре километра, прежде чем достигли Гроссе Фрайхайт; наши легкие готовы были разорваться. Ввалившись в комнату Джона за «Бамби Кино», мы рухнули. Джордж и Пол были там, с нетерпением ожидая подробного рассказа о драке, но также и рассчитывая на свою долю добычи.

— Сколько у тебя? — поинтересовался Джордж со своей кровати.

— Ни единого паскудного гроша! — выдавил Леннон с несчастным видом.

— Но зато мы получили хорошую взбучку! Расквашенный нос и парочку фингалов, — ответил я, тоже совершенно убитый.

Затем я поведал им душераздирающую историю о нашем великом сражении: об ударах головой, полученных морячком, когда он захотел нас развлечь своей газовой игрушкой; о том, как я уронил бумажник в свалке, и как морячок снова им завладел. Двое других битлов не выразили ни малейшего сострадания. Они едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Единственный шаг, предпринятый БИТЛЗ на пути искателей фортуны, завершился полным фиаско. Наше дыхание постепенно восстанавливалось, пока мы подсчитывали потери, вроде порванных джинсов, и приходили к убеждению, что это еще далеко не конец.

Слезоточивый газ все еще ел глаза, но это было гораздо лучше, чем предвкушение расплаты. Наш матрос, конечно же, не забудет так просто четырех «скузеров», которых он столь любезно пригласил на ужин, — парней, которые выдавали такую прекрасную музыку, и которые нашли воистину уникальный способ его отблагодарить. Мы были уверены, что он вернется с бандой дружков, чтобы спустить с нас шкуру.

Леннон и я ложились спать в полном оцепенении. Я вернулся в темноту своей каморки, и единственной моей мыслью перед тем как заснуть, была та, что завтра мы предстанем перед нашим Последним судом!

Весь следующий день мы с Ленноном были на взводе и бросали вокруг пытливые и подозрительные взгляды. На сцене мы каждую минуту ждали появления в толпе нашего матросика, со стиснутыми зубами прорывающегося к нам. Но он никогда больше не вернулся. Слава Богу, никакие пиратские банды, жаждавшие крови Джона Леннона и Пита Беста, не брали «Кайзеркеллер» на абордаж ни этим вечером, ни на другой день, ни, тем более, в последующие дни.

Наши опасения понемногу рассеялись, и жизнь вернулась в нормальное русло (если только жизнь в Сент-Паули можно считать нормальной). Моряк, может быть, снова отправился в плавание, и у него не было времени взять реванш. Как ни странно, за все то время, что мы провели в Гамбурге, он ни разу больше не появился.