На службе военной

Неожиданно меня снова потащили в операционную. Она находилась по соседству, за дощатой стеной В щель я не раз наблюдал, что там творилось. Когда меня положили на операционный стол и объявили, что сейчас будут выпрямлять мои ноги, я категорически запротестовал. Дело в том, что я недавно видел точно такую же операцию - больной дико кричал, ноги его хрустели и в конце концов их ампутировали. Бедняга умер.

Мои протесты были, очевидно, настолько яростными, что меня оставили в покое. Русский врач из числа военнопленных научил приемам массажа. Я усердно следовал его советам и, нужно сказать, с большим успехом. Правая нога поправлялась быстро, и я уже вскоре смог передвигаться на костылях.

Наступила весна 1921 года. Солнце, тепло принесли нам небольшое облегчение. Я жил уже в землянке, где размещалось около сотни таких же выздоравливающих. Днем нам разрешали сидеть на воздухе.

Разнесся слух, что приехала советская делегация Красного Креста. Затеплилась надежда на скорое освобождение.

Среди обитателей нашей землянки создалась небольшая группа, человек десять, связанных крепкой дружбой. Почти все были коммунистами. Мы действовали очень осторожно, боясь, что в землянке могли оказаться провокаторы. Поддерживали слабых духом, вели беседы, рассеивали ложные слухи, вселяли веру в наше правое дело. Помню, как один военнопленный раздобыл где-то потрепанную газету. Из нее мы узнали о разгроме Врангеля нашей славной Красной Армией. Эта радостная весть придала силы, укрепила уверенность, что мы доживем до светлого дня освобождения из неволи.

Этот момент скоро наступил. Нас отправили в польском санитарном поезде на пограничную станцию Негорелое.

Весеннее апрельское солнце встретило нас на родной земле. Немногие сами вышли из вагона - большинству помогали сойти, а иных вынесли на носилках. Польский полковник долго нас пересчитывал и проверял по спискам. Наконец он подал знак, и к нам на перрон прибыла советская приемная комиссия. Красные офицеры были отлично обмундированы, имели превосходный воинский вид, держали себя с большим достоинством. У меня появились слезы на глазах.

В нашем присутствии были подписаны акты приема и сдачи.

Командиры из приемной комиссии объявили, что мы вновь стали советскими гражданами, и поздравили с возвращением на Родину. Они пожимали нам руки и обнимали нас.

Начался митинг. Рассказали о международной и внутренней обстановке, о политике партии и Советского правительства. Мы узнали много нового. Слова докладчика были для нас настоящим откровением.

После обеда мы отправились на поезде в Могилев на Днепре. Прошли регистрацию и медицинское освидетельствование. Меня здесь продержали недели две в госпитале. Когда окреп, получил направление в распоряжение начальника артиллерии 16-й армии, той самой, в которой я служил раньше.

Сердечно, со слезами на глазах прощался я со своими друзьями, с которыми переносил муки плена: многим из них еще предстояло долго лечиться.

На другой день я уже был в штабе армии. Взволнованный, вошел в кабинет, щелкнул каблуками тяжеленных сапог и представился, как положено по уставу. Начальник артиллерии Хандажевский помнил меня и встретил очень тепло.

- Товарищ Воронов, вы к нам с того света прибыли совсем или в командировку? - спросил он шутливо.

Он считал меня погибшим с августа 1920 года. Начались расспросы. Хандажевский в свою очередь рассказал много новостей из армейской жизни. Наконец он объявил о моем новом назначении. Я стал командиром батареи 2-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в районе Минска. В заключение начальник артиллерии пожелал здоровья и успехов в службе.

Раскрыв как-то издававшийся на Западном фронте военный журнал "Революция и война" No 4-5 за 1921 год, я нашел статью командира нашей 10-й стрелковой дивизии Н. Какурина "На пути к Варшаве". Из нее мне стал ясен ход событий в тот день, когда я попал в плен. Внимательно читая страницу за страницей, я дошел до описания боевых действий 28-й стрелковой бригады. Автор указывал, что к тому времени действия бригады уже не носили единого, цельного характера, а сводились к боям отдельных полков. 17 августа 1920 года во второй половине дня бригадный резерв - 83-й стрелковый полк - имел задачу сдерживать противника, чтобы дать возможность 82-му и 84-му стрелковым полкам пройти с артиллерией. С 83-м полком следовала первая батарея 1-го легкого артиллерийского дивизиона в составе двух орудий.

"Следуя на с. Земене, 83 стр. полк с батареей пришел около 17 часов в с. Ржахта; здесь к командиру полка прискакал разведчик первой батареи и доложил, что в тылу (?) по направлению на Юзефов и Земене идет сильная ружейная и артиллерийская перестрелка... Только тогда командир полка выслал вперед разведку на с. Юзефов. Только на основании звуков стрельбы командир полка вывел определенное заключение, что противник движется от Колбеля на Ново-Минек, а от Ново-Минска навстречу на Колбель, дабы отрезать полку путь отступления, и послал соответствующее донесение командиру бригады.

Последний тотчас прибыл к полку, который в это время подходил к с. Юзефов, полковые разведчики вступили в это время в перестрелку с противником у шоссе Колбель - Ново-Минек.

В с. Юзефов командир полка отдал приказание 1-му батальону цепью двигаться на юго-восток, а 2-му батальону цепью двигаться на северо-восток с целью, как говорит командир полка, "разрезать" цепь противника, оттеснить его и создать коридор - одним батальоном перерезать шоссе севернее Юзефов фронтом на Ново-Минек, а другим батальоном - южнее, фронтом на Колбель, рассчитывая пропустить коридором 84 и 82 стр. полки, обозы и артиллерию.

Нет никаких указаний в реляции командира полка о том, какую задачу он дал своей артиллерии, но из донесения командира 1-го легкого артиллерийского дивизиона усматривается, что батарея снялась прямо с передков в узкой улице с. Юзефов, куда она уже успела въехать.

Чтобы вполне оценить этот маневр, припомним, что 83 стр. полк к началу боя имел всего 186 штыков в своем составе, таким образом, для атаки на каждое расходящееся направление командиром полка предназначалось по 84 стрелка.

Припомним также, что приблизительно около этого же времени у с. Подрудзе занимал позицию 86 стр. полк, примерно такой же численности, а лесом южнее Ново-Минек на Мариянки пробирался 85 стр. полк с приблизительно таким же количеством штыков; не будем удивляться поэтому, что полк, занимающий позиции у Подрудзе, не чувствует присутствия другого полка своей дивизии, готовящегося атаковать противника, несмотря на расстояние между этими пунктами всего 3 - 4 версты. Не будем слишком строги и к полкам, которые, по существу, представляли уже роты половинного военного состава, к тому же истомленные продолжительными боями и переходами. Будем только помнить это при дальнейшем изложении и обращать внимание не на название "полк", а на то, сколько в этом полку было штыков в тот или иной момент боя.

Тогда нам станет ясно и понятно, что эти "полки" с их боевыми порядками даже в масштабе двухверстной карты, в сущности, являлись лишь точками, затерянными в лесистом треугольнике внутри железных дорог: Варшава - Пилява и Пилява - Ново-Минек - Варшава.

Развернувшись в эксцентричный боевой порядок, 83 стр. полк двинулся в атаку.

Несмотря на свою малочисленность, стрелки смело бросились вперед, встреченные сильным огнем противника, огнем двух бронемашин с шоссе и танка с орудием. После минутного успеха - отхлынули назад в с. Юзефов, понеся большие потери убитыми и ранеными. Бой был настолько скоротечен, что батарея, стоявшая в узкой улице с. Юзефов, едва успела дать один - два выстрела картечью по перешедшим в атаку полякам и была захвачена противником, так как подать передки и повернуться в узкой улице, забитой бегущими людьми и обозами, она не могла и не успела. Здесь смертью храбрых пал командир 1 батареи тов. Воронов, отстреливавшийся картечью и оставшийся один, чтобы испортить свои орудия".