Льюис Кэрролл

Ричмонд находится недалеко от Крофта, и все каникулы и праздники, которых за год набиралось немало, Чарлз проводил дома. Приезжая домой, он с радостью погружался в тот особый мир, который царил в семье. В школьные годы он начал издавать для своих братьев и сестер рукописные журналы. Поначалу в них принимали участие члены семьи — братья, сестры, а подчас и сестра матери тетушка Люси, но понемногу они полностью перешли в руки «редактора». Всё в них — «романы», забавные заметки из «естественной истории», стихи и хроники — сочинял сам Чарлз. Он не только переписывал журналы от первой до последней страницы своим мелким и четким почерком, но и украшал их собственными иллюстрациями, оформлял и переплетал. Он неплохо рисовал, особенно удавались ему всякие комические и гротескные персонажи.

Нам известны восемь домашних журналов, изданных Чарлзом: «Полезная и назидательная поэзия», «Ректорский журнал», «Комета», «Розовый бутон», «Звезда», «Светлячок», «Ректорский зонт» и «Миш-мэш» (слово, по собственному признанию редактора, заимствованное в несколько искаженном виде из немецкого языка [20]). Первый из них появился в 1845 году, когда Чарлзу было 13 лет; последний выходил отдельными номерами на протяжении 1855–1869 годов, когда, будучи сначала студентом, а затем и преподавателем Оксфорда, Чарлз приезжал на каникулы домой. Сохранились два первых и два последних номера; четыре средних были утеряны. Уже в ранних опусах юного автора явно ощущается его склонность к пародии и бурлеску.

Пробовал он свое перо и в лимериках, юмористических пятистишиях, с давних пор любимых в Англии, с которыми он, возможно, познакомился по сборникам, вышедшим в начале 1820-х годов (впрочем, лимерики передавались и из уст в уста). Он называл их «мелодиями» и также «печатал» в домашних журналах. Сохранились четыре «мелодии», написанные им в тринадцатилетнем возрасте.

Вполне возможно, что в этом стишке нашла отражение история, приключившаяся с одной из сестер Чарлза. Юный поэт использует классическую форму лимерика: рифмует первую, вторую и последнюю, пятую строки (рифма а) и третью и четвертую строки (рифма b), так что общая схема рифмовки выглядит так: aabba.

А вот другой его лимерик, где в последней строке он повторяет название города первой строки. Это одна из традиционных форм лимерика:

Однажды вместо географического названия в первой и последней строках он повторил последнее слово, не имеющее никакого отношения к географии:

Чарлз написал еще и двойной лимерик, связанный родственностью героя и героини:

Казалось, Чарлз поставил перед собой задачу употребить различные формы лимериков.

Эти пятистишия были написаны за год до того, как вышла прославленная «Книга бессмыслиц» (1846) Эдварда Лира, давшего лимерику права гражданства в английской литературе и в иллюстрации, чему немало способствовали его замечательные рисунки.

Больше (кроме одного-единственного случая) Чарлз лимериков не писал. Видно, эта игра его не увлекла.

Юмористическому переосмыслению и переиначиванию он подвергал известные строки классиков — Шекспира, Милтона, Грея, Маколея, Кольриджа, Скотта, Китса, Диккенса, Теннисона и др. В этих первых литературных опытах юный автор обнаруживал широкую начитанность и несомненную одаренность. Отметим сразу же, что его пародии этого времени редко носят сатирический характер — это скорее бурлески и травестии, где исходные тексты, по меткому выражению Ю. Тынянова, используются скорее как «подмалевки» для создания юмористического эффекта. Впрочем, подробнее об этом поговорим позже, когда речь пойдет о зрелых произведениях Кэрролла.

Три года, проведенных Ричмонде под крылом мистера Тейта, пролетели быстро. Чарлзу исполнилось 14 лет, настало время переходить из Ричмонда в публичную школу. Название это, сохранившееся в Англии по сей день, обманчиво. Публичные школы — это вовсе не школы, открытые для широкой публики; напротив, это закрытые и часто весьма привилегированные частные школы-интернаты для мальчиков. Обучение в них стоило совсем не дешево, и если бы преподобный Доджсон оставался в Дарсбери, он не сумел бы послать старшего, а затем и других сыновей в подобную школу. Школа в Регби, куда Чарлз поступил в середине 1846 года, хотя и обладала прекрасной репутацией, весьма отличалась атмосферой от почти домашней школы в Ричмонде. По странному совпадению фамилия ее директора также была Тейт, мистер Арчибалд Кэмпбелл Тейт — правда, писалась она иначе (Tait), чем фамилия «доброго старого учителя» из Ричмонда, которого так полюбил Чарлз (Tate). Впрочем, это было не единственное их различие.

Почему Чарлза послали не в Вестминстер, где учился его отец, а в Регби, так и остается неясным. Возможно, на решение родителей повлияла репутация Томаса Арнолда, прежнего директора школы, при котором она получила широкую известность. Однако доктора Арнольда уже не было в живых, а школа попала в жесткие руки мистера Тейта, позже сделавшего блестящую карьеру на богословском поприще и ставшего в конце концов архиепископом Кентерберийским. (Лишь в последний год пребывания Чарлза в Регби его сменил на директорском посту доктор Гулбёрн.)

Учебное заведение гордилось тем, что воспитывало джентльменов и будущих строителей империи; на первом месте здесь стояли спорт, дисциплина и подчинение суровой школьной иерархии. Жизнь в Регби сильно отличалась от спокойной жизни в Ричмонде. Порядки в школе царили суровые. За малейшую провинность учеников наказывали — чаще всего заставляли переписывать сотни строк на латыни, при этом строго следили за тем, чтобы всё было сделано в срок и собственноручно; в случае нарушения этих требований давалось дополнительное задание.

В ходу были и розги, и некая башенка, куда вела винтовая лестница, где, по словам Коллингвуда, «разыгрывались сцены, кои лучше не описывать». Впрочем, Чарлзу, насколько известно, посещения этой башенки удалось избежать.

Надо признать, что и старшие ученики, наделенные различными правами и привилегиями и потому уверенные в собственном превосходстве и безнаказанности, по давней традиции помыкали младшими и разыгрывали над ними всевозможные — и далеко не невинные — шутки. Одним из любимых развлечений было схватить какого-либо новичка или ученика помоложе и подбрасывать его на одеяле до потолка, пока не надоест или пока бедную жертву не уронят на пол. Когда по вечерам в огромном дортуаре, где спали ученики, тушили свет, старшеклассники срывали с младших одеяла, чтобы укрыться потеплее, оставляя их дрожать ночь напролет в нетопленом помещении. Вообще говоря, нравы в школе царили жесткие, а зачастую и просто жестокие. Строго определенное положение в школьной иерархии, устанавливаемой частично школьными правилами, а частично сильнейшими учениками или старшим из них, называемым проктором, не подвергалось сомнениям. Агрессия, как словесная, так и физическая, была в порядке вещей.