Шаляпин

Социальная напряженность конца 1920–1930-х годов распространялась практически на все сферы бытия. Власть управляла искусством и частной жизнью цензурными, экономическими и административными рычагами. В ходе обысков изымались домашние архивы. Дневники, интимные записи, фотокарточки, почтовая переписка в условиях тотального сыска и доносительства могли в любой момент стать серьезными обвинительными документами. Предпочтительнее оказывалось их уничтожить заблаговременно. Писатель Михаил Пришвин оставил в своем дневнике 1930 года примечательную запись: «Нельзя открывать своего лица, нужно все время носить маску». Маска в эту пору выступала как средство защиты от произвола власти и одновременно как инструмент тотальной театрализации власти.

Незадолго до самоубийства В. Маяковский поэтически изложил свою эстетическую и гражданскую программу:

Мечта Маяковского оборачивалась явью. Партия и ее аппарат осваивали механику централизованного управления страной и манипулировали сознанием, поэтическое и прозаическое творчество образно уравнено со штыком, сводки о художественных достижениях входят в отчетные доклады партийных съездов, по «вопросам искусства» часто высказывается Сталин, и его суждения ложатся в основу правительственных постановлений, крепят монополию большевистской идеологии.

…До 1922 года в диалоге с Горьким Шаляпин почти всегда уступает, после — все увереннее настаивает на своем. Горький же круто меняет позицию обличителя режима на его аллилуйщика, принимает от Сталина почетный пост «первого писателя», основоположника «социалистического реализма». Горького триумфально возят по СССР, имя его присваивают городам, улицам, театрам, библиотекам, заводам, колхозам, совхозам, кустарным артелям, исправительно-трудовым колониям, стадионам, избам-читальням и пр. Но теперь Горький лукавит, притворяется, понуждает ко лжи литературных соратников и, конечно, Шаляпина.

Глава 2

ОКРУЖЕНИЕ ШАЛЯПИНА

В эмиграции Шаляпин не стремится расширять круг знакомств, в основном сфера его общения ограничивается домом, семьей, художественной средой, преимущественно соотечественниками. Большую часть времени он проводит на гастролях в разных странах мира, и встречи с С. В. Рахманиновым, М. А. Чеховым, К. А. Коровиным, И. А. Буниным, С. П. Дягилевым, Анной Павловой, актерами Художественного театра, с тем же Горьким эпизодичны, часто зависят от причудливых гастрольных маршрутов и произвольных перемещений по миру друзей и знакомых. В Париже артист поддерживает дружеские и деловые отношения с певцами русской оперы князем А. А. Церетели, антрепренером М. Э. Кашуком, артистами А. Д. Давыдовым, Г. М. Поземковским, журналистом С. Л. Поляковым-Леонтьевым, писателем Дон Аминадо (Д. Шполянским), встречается с представителями советского посольства — давним знакомым Л. Б. Красиным и новым — X. Г. Раковским. В разных концах света судьба сталкивает Шаляпина с гастролирующей труппой Художественного театра, К. С. Станиславским, Анной Павловой, в столице Уругвая Монтевидео он встречается с артистами Камерного театра и А. Я. Таировым. Но самая прочная дружба связывает его в эти годы с Сергеем Васильевичем Рахманиновым.

Рахманинов покинул Россию в 1917 году, Шаляпин — в 1922-м. Это пятилетие оказалось испытанием для обоих. Не склонному к путешествиям Рахманинову необходимо было освоить новый образ жизни музыканта-гастролера, Шаляпин же оставался в стране обособившейся, разрушенной экономической нестабильностью, Гражданской войной, политическим террором. Для обоих художников эти годы стали трудным периодом выживания — и профессионального, и экономического, и духовного, периодом переосмысления важных жизненных координат, определения новых ценностных ориентиров.

Еще в предреволюционные годы Рахманинов и Шаляпин активно участвовали в благотворительной деятельности. Федор Иванович открыл два лазарета для солдат, выступал с концертами в пользу жертв войны и их семей, в пользу артистов-воинов, амнистированных заключенных. В 1917 году Сергей Васильевич исполнил свой Первый концерт для фортепиано с оркестром и сообщил газете «Русские ведомости»: «Свой гонорар от первого выступления (после Февральской революции. — В. Д.) в стране отныне свободной, на нужды армии свободной при сем прилагает свободный художник С. Рахманинов».

Весной 1917 года Временное правительство призвало граждан России, владеющих земельными наделами, всемерно способствовать посевной кампании и помочь собрать хоть какой-нибудь урожай — крестьянских сил не хватало, множество солдат полегло на русско-германском фронте.

Рахманинов послушно прожил в своей тамбовской усадьбе Ивановка три весенних месяца, мирно беседовал с крестьянами окрестных деревень. После одной из таких посиделок несколько стариков вернулись: «Какие-то люди, Господь ведает, кто они, мутят и спаивают народ. Уезжай, барин, лучше от греха».

Совет оказался своевременным — в деревнях начались погромы, в Ивановке крестьяне в эйфории борьбы за равноправие сбросили со второго этажа рояль, а спустя четыре года спалили и дом…

15 декабря 1917 года газета «День» сообщила: «С. В. Рахманинов отправляется в концертное турне по Норвегии и Швеции. Турне продлится более двух месяцев». На Финляндском вокзале пустынно. Служащий таможни бегло осмотрел багаж, пожелал успешных выступлений. В Россию Рахманинов не вернулся.

Войдя в руководство Мариинского театра, Шаляпин чувствовал себя ответственным не только за художественную его деятельность, но и за выживание труппы. В 1918–1919 годах он дает концерты в пользу мастерских и рабочих сцены. Федора Ивановича тревожит судьба старых российских лицедеев, которых опекают Российское театральное общество и Профсоюз актеров, он дает в их пользу восемь благотворительных спектаклей и концертов. Желающих вовлечь Шаляпина в разного рода акции несметное число — его участие всегда обеспечивает высокие сборы, он вынужден сопротивляться наглому напору разного рода ловких проходимцев — его тут же обвиняют в своекорыстии и жадности. Федор Иванович вынужден оправдываться, писать в официальные инстанции заявления: