XX век. Исповеди

Но один эпизод на этой телевстрече поразил меня. Ведущий, сам ничего не знающий в атомной энергетике и ее судьбе, естественно, перешел к Чернобыльской трагедии - тема-то злободневная всегда! И вот тут посыпались всевозможные выводы, предложения, осуждения, прогнозы и комментарии. Причем от желающих высказаться отбоя не было. Но тянули руки только те, кто был в "зеленом секторе", а их оппоненты молчали. А ведь большинство из них прошло Чернобыль от "А" до "Я", а такие, как Е.И.Игнатенко - он был в зале - работали там два года, с первого дня… Или Армен Артаваздович Абагян. член-корреспондент РАН, профессор, директор Всероссийского научно-исследовательского института по эксплуатации атомных станций (ВНИИАЭС)… Почему же они молчали, не полемизировали? И это был первый вопрос, с которого началась наша беседа с Арменом Артаваздовичем.

- Но вы ведь тоже молчали? - ответил он вопросом на вопрос.

- Не хочется спорить с людьми, которые сами не пережили Чернобыль…

- Для них он только "предмет для дискуссий" и "политика", а для нас это боль и трагедия в жизни, за которую заплачено дорогой ценой… И не словами…

- Сколько лет вы занимаетесь делом, которое называется "атомная энергетика" ?

- С 1 марта 1956 года. Я закончил МИФИ.

- Почему именно выбор пал на ядерную физику?

- Чтобы понять, надо вернуться в то время. Это был общий порыв: молодежь шла в технику, в частности, в атомную энергетику. Я колебался: а не пойти ли в авиацию? Я увлекался авиамоделированием, и даже был победителем всесоюзного первенства… Но все-таки страсть к физике взяла верх, тогда это была самая популярная область, и я поддался "моде".

- Помню, в МИФИ тогда был "страшный конкурс", не так ли?

- Конкурс был большой. Однако я закончил школу с медалью, так что конкурс я прошел легко.

- Учились в Москве?

- Нет, школу я кончил в Ереване. А родился я в Нагорном Карабахе в Степанакерте, но потом родители переехали в Ереван. В 50-м году закончил школу и сразу поступил в МИФИ. Впрочем, тогда он назывался "Московским механическим институтом", а еще раньше "Институтом боеприпасов". Общая атмосфера была романтической, а потому и поступал туда… После института я был направлен сразу в Обнинск, где я проработал ровно двадцать лет. Когда я поступал туда, то институт назывался "Объект МВД СССР", а когда уходил, то «Физико-энергетический институт». Ну а в 76-м году меня перевели в Москву, чтобы я организовал ВНИИАЭС. Вначале я был заместителем по науке, а с 84-го года директор. Вот и вся моя биография…

- На первый взгляд, простая: всю жизнь в атомной энергетике?

- Действительно, всю жизнь…

- Праздники были?

- Вы имеете в виду работу? - Да.

- В Обнинске мы начали работать над установками, которые использовались на космических аппаратах. Тогда исследования в этой области велись весьма интенсивно… Мы общались с людьми из авиации, космонавтики.

- С кем именно?

- С Андреем Николаевичем Туполевым, к примеру.

- Невероятно!

- И, тем не менее! На шестой день моего пребывания в Обнинске, то есть я был еще совсем молодым специалистом, Александр Ильич Лейпунский взял меня к Туполеву. Робел, конечно, поначалу - ведь Туполев это Туполев!.. Но оказалось, что общаться с такими великими людьми приятно, полезно и просто…

- Он хотел поставить атомный реактор на самолет ?

- Да. Это была достаточно сложная техническая проблема. Кстати, в процессе ее решения появилось много новшеств, идей, которые потом пошли в другие области атомной энергетики.

- Крупных ученых всегда объединяет увлеченность?

- А как же без этого жить!

- Придумываете фантастические вещи, а потом их осуществляете?

- Не всегда все получается… Ядерная установка на самолете не появилась, но для космических аппаратов она широко использовалась. Это были бортовые электростанции. Вес там был ограничен, а потому защита ядерной установки была весьма компактной. Это была большая наука, и я этой проблемой тоже занимался…

- Насколько я знаю, мы до сих пор в этом направлении лидеры?

- Американцы до сих пор ничего подобного сделать не могут…

- И это праздник?

- Когда наши установки пошли, конечно… Мы переживали, страдали, а потом - успех! Это и есть праздник, потому что в большом деле есть частица и твоего труда. Это свойственно человеку: если его деяния востребованы, то он получает удовлетворение. А вот когда они обществу не нужны, то он начинает искать сферу своего применения, причем иногда даже появляются неестественные пути, которые ведут к удовлетворению потребностей человека. Именно в таких ситуациях появляются аномальные личности…

- … что характерно для нашего времени?

- Это есть всегда, но сейчас заметнее.

- Значит, вам повезло в науке?

511

- Безусловно! Я работал с замечательными людьми, у которых я прошел исключительно хорошую школу. Первым своим учителем я называю Александра Ильича Лейпунского, но были

и другие.

- А другие праздники?

- Их много было! Дети рождались, заканчивали школу, поступали в институт, женились, - все это праздники!

- Внуки?

- Я очень богатый человек - у меня пять внуков!

- Они собираются идти по стопам деда?

- Сын закончил Физико-технический институт. В то время уже чувствовалось, что ядерная энергетика становится больше промышленностью, чем наукой… Впрочем, он "ушел в сторону" - он специалист по молекулярной биофизике, эта область науки весьма перспективна. Дочь тоже кончила МИФИ, но институт, где она работала, развалился, и она вынуждена была переучиваться и стала бухгалтером. Так что у детей и отца разные пути, ну а внуки, естественно, выберут свои… А жена у меня тоже физик. Нас обоих направили в Обнинск… Вот живем вместе уже 43 года.

- Вы упомянули о том, что ситуация вокруг атомной энергетики изменялась еще до Чернобыля. В нем это выражалось?

- То были другие изменения…После Чернобыля - они носили политический, социальный, эмоциональный характер, а до - совсем иного рода. Эта отрасль становилась все более и более промышленностью, более технической, где не требовались глобальные фундаментальные исследования. Наука всегда необходима, но характер ее изменяется, она становится прикладной.

-Исследователь передает свое дело инженеру?

- После защиты кандидатской я стал "кандидатом физико-математических наук", а докторский диплом - "технических наук". До Чернобыля была, конечно, борьба мнений в обществе, но она

обычной…

- Об одном празднике вашем я все-таки хочу напомнить.. Я знаю, что он был для вас, когда вновь, второй раз пускали Армянскую АЭС. Разве не так?

- Это был большой праздник. И по многим причинам. Люди на очень тяжелом примере поняли, что они заблуждались. Чтобы масса поняла свое заблуждение, ее надо довести до крайнего состояния. К сожалению, в "промежуточном состоянии" она не способна принимать эффективные решения, лишь кризисное, крайнее состояние вызывает нужную реакцию… Я не имею в виду революцию, войну, разрушение, нет, речь идет о сознании, об осмысленном выборе. В Армении поняли, что атомная энергетика нужна, что ее безопасность можно обеспечить. И пуск Армянской АЭС - это разумный выход из кризисного положения. Я непрерывно, на самых разных этапах говорил, объяснял, доказывал, что не надо останавливать станцию, надо ее пускать… Меня обливали грязью, всячески обзывали в печати…

- Неужели?

- Даже такие определения были: "проводник колониальной политики России"… Даже в непрофессионализме меня обвиняли!

- В 88-м году будучи редактором "Правды" по науке я выступал против закрытия Армянской АЭС…

- Я даже не упрекал в том, что закрыли. Было землетрясение, шок был у народа, а потому такое решение и было принято. Тогда победил чисто эмоциональный порыв… Но прошел год, другой, можно было и одуматься. А ведь мы пустили станцию через шесть с половиной лет! Столько лет держать несчастных людей в жутком состоянии: ни тепла, ни света, ничего! Лифты не работают, водопровод бездействует, промышленность встала… Неужели нужно было ставить такой жуткий эксперимент над народом? Но, тем не менее, такой эксперимент был проведен… И конечно же, пуск Армянской станции -это был для меня праздник. Я приезжал к родной сестре, видел, что она и ее близкие счастливы.