Время надежд (Книга 1)

"Так это Жуков, - подумал Андрей. - Командующий фронтом здесь".

Сверху, из черноты, наплывал гул моторов. Андрей оглянулся. У вагонов кишела, двигалась темная масса бойцов. Слышались команды, выкрики.

- Куда с телегой прешь? Раз-зява!

- Третья рота, стройся!

- Братцы, помогите кухню скатить... Эх, дышло тебе в рот! Ослеп, что ли?

А в чернильной гуще неба сверкнули маленькие звездочки, быстро разгораясь, залили окрестность неестественно зеленым светом. На миг застыли в этом свете повозки, артиллерийские лошади, колонна бойцов.

- Во-оздух!

- Торопитесь, - добавил полковник. - Без пехоты я горю!..

Андрей теперь разглядел, что длинное, носатое лицо его было в густой копоти и поэтому казалось черным, как вылепленное из смолы.

- Ну, черт! - выругался Самсонов. - Артиллерия еще на платформах. Начальник штаба, ты кого ждешь?

Грузный, пожилой капитан Рубака заморгал толстыми веками:

- Да, да. Я попрошу...

Он козырнул, неловко ткнув полусогнутой ладонью себе в щеку, и засеменил к артиллеристам.

- Дал же мне бог начальника штаба, - глядя ему вслед, пробормотал Самсонов, а затем срывающимся голосом крикнул: - Бегом! Уводите людей!

И штабные командиры, стоявшие чуть поодаль, нагнувшись, как под обстрелом, бросились выполнять приказ.

Из вагона с шинелью в руках прыгнула Нина Владимировна.

- Алексей, - проговорила она, - ты забыл...

- Что? - рявкнул Самсонов. - Почему здесь? Марш в часть!

- Шинель надень, - тихо сказала Нина Владимировна. - Простудишься. И не кричи.

Танкист-полковник вскинул брови, удивляясь то ли спокойствию этой миловидной санитарки, то ли безапелляционному тону, каким она разговаривает с командиром полка, и, неопределенно хмыкнув, побежал к броневику.

- Черт знает, Нина! - выговорил Самсонов. - Посторонний человек рядом. Бомбить вот-вот начнут.

А ты?..

Он стал торопливо надевать шинель и увидел Андрея.

- Лейтенант, где твои разведчики? Бегом к артиллеристам! Пушки спасай!

Орудия уже скатывали на землю. Лошади вырывались из рук ездовых, напуганные мертвенно-зеленым светом и треском зенитных пулеметов.

Капитан Рубака с бледным, потным лицом суетился у платформ, хватаясь то за одну, то за другую пушку.

- Очень вас прошу, - говорил он артиллеристам. - Нажмем, ребятушки. Очень прошу.

Наткнувшись на Андрея, он схватил его за руку:

- Очень прошу, лейтенант...

А Лютиков уже забрался на платформу и командовал:

- Шевелись! Поминать святых можно, а в небо глядеть дома будем. Ну-ка, еще раз!

Неподалеку гаубица завалилась в канаву, наполненную густой, перемешанной с мазутом грязью.

- Видите что, - дергая Андрея за руку и указывая на бойцов, толкавших пушку, сокрушенно говорил капитан. - Не вытащат же...

- Ну-ка, давай! - приказал Андрей разведчикам, которые еще стояли возле него.

Тяжелая гаубица плотно засела в канаве. И, хотя людей прибавилось, ее не могли сдвинуть.

- Пушкари хреновые! - ругался Копылов. - Завалили орудие. Лапотники!..

Матрос теперь был, как все пехотинцы, только шинель расстегнута и под ней синели полоски тельняшки.

- А ты чего? - огрызался заляпанный грязью пожилой артиллерист. - Умник нашелся. Кто ее видел, яму-то?

Толкая гаубицу, Андрей прислушивался, когда засвистят бомбы.

- Не так, - сказал кто-то рядом. - За колесо берись!

Андрей поднял голову и увидел Жукова.

- Да возьмись, - буркнул окончательно разозленный пожилой артиллерист. - Холера тя задави! Командовать и мы горазды.

Жуков молча шагнул в канаву. Лишь сейчас артиллерист заметил его генеральскую фуражку и оторопело попятился. Два штабных командира, стоявшие у здания станции, раньше будто и не замечавшие эту застрявшую пушку, теперь, когда Жуков ступил в грязь, бросились помогать и как бы от рвения старались залезть поглубже, не обращая внимания на то, что пачкают новенькие шинели.

- Ну-ка разом! - берясь за спицы утонувшего в грязь колеса, хрипловато и весело скомандовал Жуков: - Са-ама пойдет.

И в этот же момент Андрей как-то спиной ощутил визг бомб. То ли чувство опасности удвоило силы, то ли добавились еще три пары рук, но гаубица выкатилась из канавы. Бомбы упали в хвосте эшелона. Сразу же там вспыхнул огонь, и дымное пламя быстро ширилось.

- Что горит? - спросил Жуков.

- Сено там, - объяснил артиллерист. - А что покрыл я вас, уж извиняйте.

- Бывает, - усмехнулся Жуков.

Подбежал и вытянулся комендант станции:

- Разрешите?..

- Где остальные эшелоны дивизии? - перебил его Жуков.

- За Тулой стоят. Путь разбит... В укрытие, товарищ командующий, я отведу.

- Какое укрытие? - хмуро глянул на коменданта Жуков. - Один самолет. А вы мне панику тут развели.

Эшелоны принимать не хотели!

- Сообщили же, что немцы прорвались.

- Еще будет паника, - сказал Жуков, - отправлю в трибунал.

- Слушаюсь! - вскинул голову комендант.

Когда откатили все пушки, Андрей разыскал Самсонова. Броневичок и машина командующего фронтом уехали. За водокачкой строились батальоны.

- Как же это? - сказал Андрей. - Думали, в Москву...

- Прорыв, - ответил Самсонов. - Немецкие танки в шести километрах.

- А я рассчитывал домой забежать.

- Три дня отпуска получил?

- Да... Но как теперь?

- Как? - рассердился Самсонов. - Документы есть? Бегом!

IX

Андрей громко постучал и, услыхав торопливые шаги за дверью, представил себе, как обрадуется мать его появлению. Но дверь открыла соседка.

- Здравствуйте, Елизавета Петровна, - весело сказал Андрей. - Мама дома?

Эта старая бездетная женщина всегда относилась к нему, точно к сыну. А сейчас глядела растерянно, испуганно. Была она в телогрейке, валенках. Лицо, густо покрытое морщинами, утратило прежнюю веселую приветливость. И губы у нее вдруг задергались:

- Похоронили... еще в сентябре.

- Как? - Андрей прислонился к стене, и не от слабости, а от какой-то внезапной усталости. - Я писал...

из госпиталя.

- Письма уж потом стали приходить, - вытирая ладонью слезы на щеках, ответила соседка. - Там, в комнате они.

Андрей прошел в комнату. Его письма лежали на столе. Он увидел и свой школьный дневник за четвертый класс, видимо сохраненный матерью. Кроме пяти отправленных им писем здесь были еще другие, с мелким, незнакомым почерком. И он даже не сразу понял, что это письма Ольги.

Тихо вошла соседка и, постояв немного, села на жалобно скрипнувший стул.

- Дожидала твою весточку. Ох как ждала!.. Школу эвакуировали, учителей тоже. Осталась... Говорит, будет письмо, а меня нет. На заводе работать стала. Вечером, бывало, сядем... она все дневник твой смотрела.

И поплачем вместе... Ну а в тот день пришла, и лица нет... Лиза, говорит, что-то с Андрюшенькой плохо.

Сердцем знаю... Успокаиваю, а она дрожит вся, только повторяет: "Андрюшеньке плохо..." И без сил упала.

Я за доктором сбегала, за Николаем Васильевичем. Любил ведь он ее.

- Любил? - переспросил Андрей.

- Еще ты маленький был, когда они собирались пожениться. А ты увидишь, что Николай Васильевич ее за руку берет, крик поднимал. Из-за тебя и отказалась, хотя тоже любила...

Андрей знал этого пожилого доктора с коренастой, плотной фигурой, жившего через дорогу, но о том, что рассказывала соседка, даже не имел представления и удивился.

- Николай Васильевич сразу прибежал... Да что?.. Сердце плохое было.

- Когда же? - спросил Андрей. - Какого числа?

И та назвала день, час, когда шел бой в окружении, затем Андрея ранило и контузило. Потрясенный этим совпадением, он молчал.

- Похоронили мы ее, - говорила соседка, - на Ваганьковском кладбище... Днями там была. Завалило снегом все. Расчищать-то некому. И могилку не отыщешь. До весны теперь... Посиди, а я чай согрею. Накормлю тебя хоть.