Поль Верлен

Мог ли Верлен думать, что дорога счастья, на которую он ступил, таила столько опасностей?!

Эжени, о которой он было забыл, и не думала сдаваться. Вероятно, от Ванье она узнала о пребывании Верлена в Англии, а точнее, в Оксфорде. Так он зарабатывал там деньги, распоряжаться которыми будет ее соперница! Какая чудовищная несправедливость! Раздобыв адрес Ротенштейна, Эжени послала ему предостерегающее письмо, в котором советовала ему держать в секрете все перемещения Верлена, дабы уберечь его от происков третьего лица. Ротенштейн пожал плечами и порвал это бессвязное послание.

Но это был лишь пробный камень. Эжени написала письмо Верлену, вероятно, сделав пометку на конверте «просьба передать через Ротенштейна», так как именно он переслал Верлену это письмо из Оксфорда в понедельник 27 ноября. На этот раз Эжени без обиняков и намеков сообщала Верлену беспощадную правду: «Раскрой глаза! Пока ты там за границей разглагольствуешь, Эстер живет припеваючи, проматывая твои голландские денежки, да не одна, а со своим двадцатидевятилетним дружком Альфредом, который живет на улице Гласьер, дом 20».

Эти подробности, выдуманные или сообщенные Биби, поразили Верлена, словно кинжалом. Он так верил «своей женушке», что накануне даже попросил Казальса зайти к ней сказать, чтобы она запаслась терпением, что нужно подождать еще совсем немного. И вдруг такое предательство, возможно ли это? Ну да, он же прекрасно знал эту шлюху, знал, на что она способна. Как он мог быть таким наивным?

Охваченный гневом, Верлен написал жестокое письмо, пересказав изменнице все, что он узнал о ее возмутительном поведении, и требуя сознаться в предательстве или доказать свою невиновность. Но, поразмыслив, он решил, что сухая официальная записка встревожит Филомену куда больше и вызовет именно ту реакцию, по которой он поймет, виновна она или нет. В сдержанных выражениях, в которых сквозило притворное равнодушие, Верлен сообщал, что посылает ей небольшую сумму денег (один фунт). Зато постскриптум был просто-таки пронизан намеками: «Ты же будь благоразумной и не допускай анархии в нашем маленьком хозяйстве, которое скоро пойдет совсем по-другому. Ты будешь счастливой королевой, а я буду зарабатывать для тебя деньги, для тебя и ни для кого другого. (…) Как тяжело быть вдали от тебя и изнывать от ревности».

Филомена тотчас поняла, что кто-то (а уж она-то знала, кто именно) посеял сомнения в душе ее возлюбленного. Однако она еще не вполне отчетливо представляла себе, как обстоят дела, и решила подождать. На следующий день Филомена получила то самое письмо, которое Верлен решился-таки отправить, и все стало на свои места. Это был настоящий ультиматум: скажи, что это правда, или докажи, что это ложь.

Для Верлена безмятежная жизнь в Лондоне закончилась. Яд Эжени произвел желаемое действие. Несчастный поэт, находясь на грани нервного срыва, готов был совершить любое безумство, вплоть до самоубийства. Он внезапно исчез, чем доставил немало беспокойства своим друзьям, и вернулся лишь через несколько дней, потратив все свои деньги, а именно шестьсот франков, в Сохо и Ист-Энде. Это подтверждает его следующее письмо Филомене от 2 декабря 1893 года: «Впрочем, я все уладил таким образом, что разные мелкие неприятности, вроде давешних, впредь не возникнут, а я, по получении шестисот франков, больше не окажусь через два дня без су в кармане».

Очевидно, это были отнюдь не мелкие неприятности, а сильное потрясение, иначе Верлен бы так не терзался, с трепетом ожидая и страшась письма Эстер.

Именно тогда он начинает «сепаратные переговоры» с Эжени, которой пишет осторожное письмо, давая понять, что ветер переменился. Неверная Филомена будет сурово наказана за свое предательство.

Укрепив таким образом тылы, «несчастный обманутый» мог теперь безо всякого риска уверять Филомену в том, что любит ее больше жизни. Чтобы позабавить «суженую», Верлен вложил в следующее письмо рисунок: он на коленях вымаливает прощение у своей красавицы, восседающей в кресле и вопрошающей:

— Так все это вранье — правда?

Между тем наступил день, на который была назначена лекция в Манчестере, — 1 декабря 1893 года. Верлен уже собирался уезжать, когда ему вручили долгожданное письмо Эстер. Разумеется, в ответ на обвинения она отпиралась и возражала, но скорее сдержанно:

— Да нет же, я тебе не изменяю.

Вялое возмущение, больше похожее на признание вины.

Туманный, мглистый Манчестер был созвучен настроению поэта. Молодому пастору Теодору Лондону было поручено принять Верлена. В кармане пастора лежало письмо Артура Саймонса с описанием внешности поэта. «Старый господин, сильно хромающий на левую ногу, с огромными глазами, в черной фетровой шляпе, старом длинном пальто и выцветшем пестром галстуке» ^[698].

Вместе с пастором Верлена встречал профессор из Женевы Эмиль Балли. Они усадили поэта в фиакр. Кучер взгромоздился позади седока, и экипаж покатил по дороге в Салфорд, пригород Манчестера. Там, в доме 23 по Вест Хай-стрит супруга пастора и его младшие брат и сестра встретили поэта со всей теплотой, на которую были способны их юные сердца, но Верлен, как только ему указали его комнату в нижнем этаже, заперся там и стал писать ответ Филомене:

— О, не изменяй мне! Не будь жестокой. Поверь, в эти дни я был сам не свой. На какое-то время я… сам не знаю, что на меня нашло!

Лекция состоялась в учебном заведении, открытом при одном из храмов, в слабо освещенном зале. Зрителей было человек пятьдесят, все они плохо понимали французский. Не пришел ни один журналист. Верлен прочел лекцию на свою извечную тему, упомянув также о Шекспире и Расине в ответ на «спич» Балли. Зрители сочли своим долгом поаплодировать этой нудной речи, после которой был устроен скромный прием в доме священника. На приеме некоторые студенты и даже студентки подходили к Верлену и горячо пожимали ему руку. В целом, итог выступления был таков: максимум усталости, полууспех и минимум угощения.

Разумеется. Верлен не стал задерживаться в Манчестере и не горел желанием взглянуть еще раз на знаменитую картину Фантен-Латура «Угол стола», выставленную в городской галерее ^[699]. В самом деле, не стоило себя утруждать ради этих допотопных парнасцев!

В Лондоне несчастному поэту снова не дают покоя сердечные переживания. «Все будет хорошо, если ты сейчас так же откровенна, как и я», — пишет Верлен Филомене, получив от нее еще одно письмо, в котором она уверяла его в своей искренности. Поразительно! Ведь именно сейчас Верлен ведет тайные переговоры с врагом Филомены Эжени, от которой требует лишь молчания, в противном случае, говорит он, все кончено ^[700].

Чем больше Верлен обо всем этом думал, тем больше убеждался, что был прав, решив пожертвовать Эстер, которая никогда его не любила. Говоря о любви, она всегда думала о деньгах. В ожидании его возвращения обманщица развлекалась с молодыми пройдохами и наверняка думала, как бы половчей его обобрать. Как он мог быть таким слепцом! И тогда Верлен написал длинное и злое письмо. «По всему видно, что у тебя есть любовник, что ты живешь с ним и что он издевается надо мной, а заодно и над тобой! Ведь в твоем возрасте ты сама должна платить любовнику, если ему двадцать девять!»

«Давай расстанемся, — написал он в заключение, — ведь мы уже никогда не сможем жить вместе».

На прощание он не отказывает себе в удовольствии в последний раз оскорбить Филомену: «Не ты ли без конца повторяла, что я для тебя лишь очередной клиент! Ну же, имей мужество сознаться, что живешь с этим Альфредом с улицы Гласьер!»

Противоречивость последних строк свидетельствует о том, что в момент их написания Верлена охватило сильнейшее волнение. Он пишет: «Если мы все же должны жить вместе, давай поженимся» и т. д.

А Эжени тем временем получила награду за свои услуги.