Эдгар По. Сумрачный гений

Было ли тому причиной послание миссис Уитмен или отчетливое осознание, что миссия провалилась и дальнейшее пребывание в Ричмонде только во вред и репутации, и планам (да и творчеству: за без малого два месяца на Юге По ничего не написал — рецензия на книжку «Стеллы» не в счет), но в самом начале сентября он уехал в Нью-Йорк.

5 сентября Эдгар По в Нью-Йорке и пишет в Провиденс. Это была, конечно, игра: укрывшись за псевдонимом «Эдвард С. Т. Грей», он представляется миссис Уитмен коллекционером автографов:

«Будучи увлечен собиранием автографов наиболее заметных американских авторов, я, конечно, очень хотел бы обзавестись и вашим, и, если вы удостоите меня ответом, пусть даже самым кратким, я был бы исключительно польщен».

Позднее в бумагах миссис Уитмен данное послание было обнаружено. На его оборотной стороне имеется ее собственноручная запись: «Послано Э. А. П. под вымышленным именем, с целью выяснить, нахожусь ли я Провиденсе».

Трудно сказать, когда была сделана запись — тогда или позже. Последнее больше похоже на правду, поскольку просьба «коллекционера» осталась без ответа.

Таким образом, «выяснить» поэту ничего не удалось. Но отсутствие отклика, видимо, только подогрело его интерес к прекрасной даме.

Наконец По вернулся в Фордхэм. Судя по всему, ему удалось преодолеть себя и засесть за сочинительство — именно тогда была написана (или начата?) новелла «Mellonta Tauta» [396]. Но уже 15 сентября он снова в Нью-Йорке, встречается с одной знакомой и запасается рекомендательным письмом к миссис Уитмен. Ее образ явно все сильнее бередит его душу.

И вот 21 сентября он уже в Провиденсе, стоит перед домом на Бенефит-стрит, 76 — «у входа в сад», где прежде «вдохнул роз благоуханье», и вручает миссис Уитмен рекомендательное письмо от ее нью-йоркской подруги. Встреча состоялась…

Можно только вообразить те чувства, что владели поэтом и поэтичной вдовой. Но похоже, что первое — очное — впечатление ни ту, ни другую сторону не разочаровало. Скорее, наоборот.

Конечно, мужчина должен дарить даме цветы. Но… это так банально. Тем более когда встречаются два поэта. И По дарит своей симпатии две собственные книги: сборник рассказов и поэтический сборник «„Ворон“ и другие стихотворения». Обе книги специально переплетены вместе, в тканевый переплет, на котором начертаны слова:

«То Mrs. Sarah Helen Whitman — from the most devoted of her friends. Edgar A. Poe» [397].

Но этого По, видимо, показалось все-таки недостаточно. И он вручает «Елене» еще и два переплетенных полутома «Бродвей джорнэл» за 1845 год. Свои собственные — наиболее значительные — публикации он в оглавлении собственноручно пометил карандашом, написав букву «П» [398].

На следующее утро они встретились вновь. Как и подобает натурам артистическим и литературным, они отправились… в местную библиотеку. Никому постороннему не известно, о чем они разговаривали, но много лет спустя Уитмен утверждала, что среди прочего она поинтересовалась, читал ли Э. По «Улялюм» — анонимное стихотворение, опубликованное в декабрьском номере «Америкэн ревью» за 1847 год.

«К моему величайшему удивлению, — вспоминала она, — По сказал, что он его автор. Достав из шкафа переплетенный том с выпусками журнала, нашел [нужный] и подписал текст своим именем» [399].

На конец дня миссис Уитмен запланировала «вечеринку друзей», чтобы отметить приезд поэта в город. Тогда же, утром, они навестили Анну Блэквелл, гостившую в Провиденсе писательницу, с которой оба были знакомы, и пригласили ее прийти. Она обещала, но позднее прислала письмо с отказом. В нем кроме извинений содержались предостережения миссис Уитмен и просьба избегать общения с поэтом.

Увлеченная поэтом, скорее всего, — уже влюбленная, «Елена», конечно, не обратила внимания на предупреждение.

А вечером состоялась та самая «вечеринка друзей». Чувства, которыми были охвачены оба, не могли укрыться от приглашенных. Одна из них вспоминала:

«По и миссис Уитмен сидели в разных концах комнаты напротив друг друга… Взгляды всех присутствующих были устремлены на По, глаза которого сверкали, а речь была яркой и образной. Его взгляд был устремлен к миссис Уитмен… Внезапно все осознают, что По и Хелен очень взволнованы. Одновременно оба поднимаются со своих стульев и идут к центру комнаты. Встретившись, он заключает ее в объятия, целует, на мгновение они замирают, затем он ведет ее туда, где она сидела. Все время, пока разворачивалась эта странная сцена, в комнате висела мертвая тишина» [400].

Конечно, то, что увидели гости, было неожиданно — ведь они пришли поглазеть на нью-йоркскую знаменитость, а тут такое…

Весь следующий день он и она, разумеется, провели вместе. Сначала встретились у нее дома на Бенефит-стрит. Много и долго разговаривали. Повествовал в основном поэт, а Хелен слушала. Чуть больше десяти лет спустя в одном из писем миссис Клемм Хелен Уитмен вспоминала, что Э. По пересказал ей всю свою жизнь. Она слушала его рассказы о матери, о миссис Фрэнсис, об отношениях с мистером Алланом, о юношеском романе с Эльмирой и т. д. [401] Потом гуляли: сначала по берегу реки Сиконк, затем — долго — пробыли на местном кладбище (Swan Point Cemetery).

Читателя, возможно, удивит избранное ими место — среди надгробий и могил. Но ведь они были поэтами! А что может быть поэтичнее кладбища?

Здесь она услышала от По то, чего, должно быть, не ожидала: он предложил ей выйти за него замуж…

«Он пытался… убедить меня, — вспоминала она, — что мое присутствие рядом с ним, мое влияние смогут вдохнуть жизнь в его существование, вывести из того оцепенения и отчаяния, в котором он пребывает, и вдохновить его гений на новые свершения» [402].

Предложение льстило, но случилось уж очень внезапно. Хелен была готова к отношениям, но не к замужеству. Потому, отговорившись, что не настолько «принадлежит себе» — у нее мать и сестра, предложила ему «отложить решение» и «писать ей».

С тем они и расстались.

По должен был уехать на другой день, но паром отменили, и он остался до следующего. А затем, уже из Фордхэма, написал миссис Уитмен:

«Наутро после этой встречи я вновь посетил кладбище… Не могу объяснить вам — ибо и сам не понимаю, — что за чувство побудило меня не увидеться с вами еще раз перед отъездом, не сказать вам еще раз „прощайте“. Сердце мое томило печальное предчувствие. В кладбищенском уединении вы сидели подле меня — на том самом месте, где рука моя, трепеща, впервые обвилась вокруг вашего стана» [403].

После нескольких дней раздумья она написала ему, видимо, раскаиваясь, что позволила слишком многое: «…Вы должны знать, что я очень переменчива и неизбежно разочарую вас, если надеетесь, что завтра я останусь такой же, какой была вчера…»

Интересно, что она имела в виду? «Руку, трепеща, обвивающую ее стан»? Или что-то другое? Тем не менее: «…мое преклонение перед вашим интеллектом и мой восторг вашей гениальностью заставляют меня чувствовать себя совершенным ребенком в вашем присутствии…» Но: «Вы, быть может, не знаете, что я на много лет вас старше…»

Она действительно была старше на шесть лет. Человека нашей эпохи такие мелочи, конечно, не смущают. Но тогда — тем более для женщины — то была целая пропасть. К тому же: «Здоровье миссис Уитмен (тут она переходит на речь от третьего лица. — А. Т.) мешает ей выйти [за вас] замуж. У нее слабое сердце и расстроены нервы».

Все-таки, видимо, тогда, на кладбище, она наговорила (и, возможно, позволила) поэту лишнего: «Думаю, что теперь я уже не смогу повторить все то, что обещала». Но прекращать игру явно не хотела: «Могу только сказать вам, что, если бы у меня были молодость, здоровье и красота, я бы смогла жить для вас и умереть с вами…»