Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977

С. Лифанов: Даже так?

АНС: Да! Это ребята из отдела почты «Комсомольской правды».

С. Л.: Это в «Комсомолку» пришло?

АНС: Да. Ну, а там написано еще: копия в «Правду», копия в ЦК, копия в Союз Писателей, копия еще куда-то. Я говорю: «А можно это взять, снять копию?» — «Нет, к сожалению нельзя. Мы же за то… что мы вам показали — это уже является преступлением». И кстати, они были правы. Через неделю их поувольняли всех. Именно из-за этого дела. Ну, тем не менее я пошел к знающим людям. В данном случае знающим человеком была Беркова Нина Матвеевна. Она подала хороший совет: «Немедленно напиши два письма. Одно письмо в Союз писателей, в Президиум съезда, а другое письмо в КГБ». Я так и сделал, поехал в Союз писателей. Там Верченко[210] заседал, меня там не пускали. Я наорал на секретутку, стерва поганая. Вот, подбирают же там кадры!

С. Л.: Умеют.

АНС: Да. И она, оскорбленная, побежала, вызвала Верченко. Я Верченко дал эту бумагу и говорю: прочтите, мол. Он прочел, вытаращил глаза. А написал я вот что. Меня мало задевают эти дела. Но вот интересно, что здесь же фактически наши подписи, так? Подписи наши. А во-вторых, значит, съезд завтра, и вы здесь впопыхах возьмете да и исключите меня… нас из Союза Писателей. И возможны провокации всяческие. Тут предмет такой. Он сказал: «Правильно, правильно, спасибо, что это сделали очень своевременно. Пока еще мы не получили эту копию. А может, уже и получили, но сейчас не до этого. Значит, вперед будем знать». Ну и прекрасно. Ну, как вы знаете, на съезде ничего ни слова об этом не говорилось, и никто не обратил внимания. А я поехал в приемную ГБ. 210 Верченко Юрий Николаевич — секретарь СП СССР по организационным вопросам.

Приехал в приемную ГБ, мне там толстый прапорщик какой-то говорит: «А вы опустите ваше письмо…»

С. Л.: В долгий ящик.

АНС: В дубовый сундук. «Хорошо, — сказал я, — товарищ прапорщик, но имейте в виду, что если случится несчастье, вы будете отвечать». — «А, — говорит, — тогда другое дело». (Смех.) Углубился в какой-то коридор, поманил меня пальцем — зайдите. Сидит какой-то хмырь. Как это у Яна сказано: «С физиономией, забывшей улыбку»[211]. Я ему подал эту бумагу, он прочитал и спросил лениво: «Чего же вы хотите?» — «Как — чего я хочу? Вы кто? Вы — государственная безопасность, то есть вы охраняете и нас тоже. Так ведь?» — «Ну, так». — «Ну, — я говорю, — храните. Вот выясните, кто это сделал». — «Это ваша подпись?» Я говорю: «Подписи наши, а письмо писали не мы». — «Ну, ладно, оставьте. Разберемся». С тем я и удалился. Я уже и забыл об этой истории, но тут, значит, приходят двое молодцов оттуда. Озабоченно меня стали спрашивать… И тут я вспомнил, в чем дело, что мне показалось в этих подписях интересного. Дело в том, что в Москве все договоры подписываю я и за себя, и за Бориса. В Ленинграде — Борис подписывает. А здесь договор подписан, значит, моей рукой — и за Бориса, и за меня. Они, дураки эти самые, не учли этого обстоятельства. Уж такое письмо, конечно, должен был Борис сам подписать. Вот я им вспомнил это дело. «А, — говорят, — это интересно, это интересно. А где ваша подпись есть?» Я говорю: «Мы заключали шесть или восемь договоров с „Молодой гвардией“. На каждом договоре…»

211 В. Ян, «Чингиз-хан»: «Всякому городу, проявившему покорность, окажите снисхождение и оставьте там небольшую охрану и правителя, забывшего улыбку…» (кн. 2, ч. 3, гл. 1).

М. Шавшин: Все нити ведут в «Молодую гвардию».

АНС: Да. Ну, это нетрудно было… Больше некому. Вот так оно примерно и кончилось. Потом мне позвонили и сказали, чтоб я успокоился, все расследовано. Я говорю: «А кто это все-таки сделал?» — «Аркадий Натанович! Вы о чем просили нас? Вы просили нас разобраться. Мы разобрались». (Смех.)

Об этом же вспоминал БНС.

Из: АНС-энциклопедия

Комментарий Бориса Стругацкого: <…> совершенно реальная история, когда от нашего имени и с нашими подписями разослано было (по инстанциям и в редакции некоторых газет) несколько фальшивых писем вызывающе диссидентского содержания. Нюанс состоял в том, что подпись АНа была подделана безукоризненно, что же касается моей, то это оказалась безукоризненно подделанная подпись, которую АН ВМЕСТО МЕНЯ ставил на договорах с «Молодой Гвардией». Нам сразу же стало ясно, откуда пошли в свет эти письма (это был период максимального ожесточения в титанической борьбе за сборник «Неназначенные встречи»). АН взбеленился и вызвал КГБ. Пришли двое молодых, вежливых, забрали все материалы и исчезли надолго. АН через несколько месяцев позвонил им: было многозначительно сказано, что дело движется и что «следы ведут в Ленинград». Еще через несколько месяцев: мы разобрались в этом деле, виновные предупреждены, К ВАМ У НАС НИКАКИХ ПРЕТЕНЗИЙ НЕТ!.. Больше АН им не звонил.

Вспоминает Николай Иванович Никандров, в то время сотрудник КГБ, один из кураторов Союза писателей СССР, специально для этого издания.

Никандров Н. Воспоминания

Скажу сразу — расследования как такового в связи с обращением братьев Стругацких в КГБ не проводилось. Но, по правилам ведомства, отвечать заявителям по существу поставленных вопросов было делом серьезным. Вот мы с Геннадием Геннадьевичем Зареевым и получили задание рассмотреть заявление известных фантастов и «дать ответ заявителю лично».

Изготовление подложных писем и рассылка их в различные инстанции в то время — явление заурядное, особенно в среде творческой интеллигенции. Как правило, анонимно запущенные «новости» о неприглядных сторонах жизни и деятельности удачно издавшего однотомник коллеги интенсивно обсуждались в домах творчества и в ЦДЛ.

Обратиться в КГБ братья Стругацкие решили, как помнится, в связи с писаниями некоего анонима, который «сигнализировал» в различные инстанции об их намерении после издания очередного романа покинуть СССР. Братья просили оградить их от наветов и заверяли, что свою жизнь и творчество не мыслят за пределами Советского Союза.

Чтобы списать обращение Стругацких в архив, достаточно было после телефонного звонка заинтересованному лицу уведомить секретариат ведомства: «заявителю в личной беседе сообщено, что никаких претензий со стороны органов госбезопасности к нему не имеется».

Но, поскольку один из нас был страстным поклонником творчества знаменитых фантастов, мы, проявляя «разумную инициативу», отошли от формального ритуала и решили установить точку, из которой рассылались в различные средства массовой информации эти подметные письма. Следы привели в один из отделов известного московского молодежного издательства. Мы сочли возможным предупредить руководство издательства о неблаговидных действиях одного из редакторов, фамилию которого уже и не упомнить. Разоблачать и предавать огласке инициаторов разного рода «сигналов» было не принято. По крайней мере, аноним, активно распространявший грязные слухи о Стругацких (и не только о них), вынужден был издательство покинуть.

Оставалось пригласить заявителя в Приемную КГБ, что на Кузнецком мосту, объявить об отсутствии к нему каких-либо претензий со стороны ведомства и пожелать всего хорошего.

Однако Аркадий Натанович, не отвергая варианта возможного прихода на Кузнецкий, напротив, пригласил нас к себе. В спальном районе (в Ясеневе или Теплом Стане) он принял нас без натужного в подобных ситуациях радушия, пригласил в свой рабочий кабинет. Скромная, даже по тем временам, обстановка двухкомнатной квартиры: шифоньер, стол, пишущая машинка, диван, два-три стула и дружелюбный, без тени снобизма хозяин располагали к неформальному общению.

После нашего уведомления «об отсутствии каких-либо претензий» и т. п. А.Н. тут же сказал, что он вполне удовлетворен ответом, и пригласил нас к столу.

После пары рюмок пошел весьма оживленный разговор на общие темы. Аркадий Натанович с юмором вспоминал эпизоды из своей службы на Дальнем Востоке. Он, оказывается, был военным разведчиком, и ему, надо сказать, было что вспомнить.

Кстати, адрес и облик своего анонимного недоброжелателя А.Н., по-моему, представлял не хуже нас, но каких-либо претензий к нему не имел. Перед нашим уходом он, помнится, сказал что-то относительно «стреляющих из-под ковра». Наш визит к нему остался в памяти скорее всего из-за того, что атмосфера «неформального» общения была создана радушным, без налета обычного для «творцов» снобизма, человеком. К сожалению, детали разговора вспоминаются с трудом. Да и речь шла не о чем-то «возвышенном» или «заумном», а о самом обыкновенном, что ныне называют «трепом». Этим-то и запомнилась наша нестандартно прошедшая «беседа с заявителем».