Ураган. Последние юнкера

— Что ж, отлично. Вот только я умоюсь, переоденусь, и отправимся.

В обширной квартире присяжного поверенного Ше- лугина Наташа и застала светское общество.

— Боже мой! Зайчик приехал! — воскликнула Ольга Васильевна Шелугина, полная, пожилая женщина, заключая Наташу в свои объятия. — Коля! Коля! — звала она мужа. — Посмотри-ка, кто приехал!

Из дверей столовой показалась тучная фигура Николая Ивановича Шелугина.

— Батюшки, зайчик! — растопырив свои толстые руки, быстро зашагал он навстречу гостье. — Ну и слава богу, что приехали. Не такое теперь время, чтобы молодой барышне оставаться одной: да еще где? Среди разнузданных банд христолюбивого воинства. Идемте же в столовую. Вы там вам все по порядку расскажете.

За большим столом, в ожидании хозяев, сидело человек двенадцать гостей, большей частью Наташе не знакомых. Когда кончалась церемония представлений и приветствий, все с любопытством уставились на нее, ожидая рассказа о положении на фронте В кратких словах она передала им все, чему была свидетельницей.

— Да, — промолвил задумчиво Шелугин. — Дело идет быстрыми шагами. Может быть и можно было бы остановить всеобщий погром, но, к несчастью России, ею правит этот болтун и шалопай Керенский. Не ему успокоить взволновавшуюся стихию.

— Полноте, Николай Иванович, — возразил один из гостей, высокий блондин в статском костюме. — Вы уж слишком мрачно смотрите на положение вещей. Да и Керенский вовсе не так слаб, как вы думаете. Читали вы его последнюю речь? Железом и кровью, говорит, я...

— Железом и кровью, — презрительно фыркнул Ше- лугин. — Железом и кровью, а в Петербурге, под самым его носом, какой-то проходимец Ленин силой захватывает частный дом и открыто призывает к погрому. Железом и кровью, — продолжал он, — а солдаты не слушают своих офицеров, дезертируют, а иногда даже убивают своих командиров. Железом и кровью... слова, театральные позы и слова.

— Николай Иванович, — обратилась к нему Наташа. — Я тут ровно ничего не понимаю. Сделайте милость, расскажите, что такое творится?

— А никто, никто, дорогой мой зайчик, не понимает. Положение таково: есть у нас правительство во главе с Керенским, но есть и Совет рабочих и солдатских депутатов, самочинно принявший на себя роль контроля над правительством. Керенский, с одной стороны, из сюртука вылезает, чтобы заставить солдат воевать, а с другой — подрывает престиж офицерства и позволяет беспрепятственную пропаганду шайки разбойников, именующих себя большевиками, к прекращению войны и всеобщему погрому. Я вам вот что скажу, милый зайчик. Укладывайте-ка вы свои вещи да уезжайте поскорее домой, в ваш глухой городок. Авось предстоящая резня там не примет таких широких размеров.

— Николай Иванович, да перестаньте нагонять страх на барышню, — опять заговорил блондин. — Положение, правда, очень тревожно, но говорить о погроме, о резне как будто бы рановато.

— Ну да вы опять со своим Керенским, как курица с яйцом, — раздражительно заметил Шелугин.

— Что-то Мити давно нет из училища, — перевела разговор Ольга Васильевна. — Сегодня суббота, он к пяти часам должен был бы прийти, а сейчас уже шесть скоро.

— А Митя в каком училище? — полюбопытствовала Наташа.

— В пехотном Александровском. Не пожелал кончать университета. Загорелось на войну поскорее, — ответил ей Шелугин.

— Да и Лели тоже долго нет, — продолжала Ольга Васильевна. — Ох, хуже нет, как иметь взрослых детей в такое время.

В передней раздался звонок.

— Ну, слава богу, это верно кто-нибудь из детей.

В комнату вошли Митя в форме юнкера Александровского училища и Леля, молоденькая девушка, подруга Наташи по курсам.

— Зайчик! Вот не ожидала! — бросилась она целовать подругу. — Когда ты приехала? А у нас-то что творится! Прямо не приведи господи, — продолжала она, здороваясь с присутствующими. — Вы знаете, — обратилась она ко всем, — в Петербурге восстание. Керенский сбежал в Гатчино.

— Что? Что такое? — послышалось со всех сторон....

— Вот оно. Началось, — подавленным голосом произнес Шелугин.

— Да, папа, я только на минутку забежал домой, чтобы предупредить вас. Я должен ночевать в училище.

— Это еще зачем? — взволновался отец. — Уж не хотят ли и вас, юнкеров, втянуть в эту грязную историю?

— Да. В случае восстания юнкера всех училищ, под общим командованием, будут охранять Москву до подхода войск.

— Ну уж это дудки! Я не разрешаю тебе принимать участие в этой драке.

—Папа, не забывай, что я присягал временному правительству и должен исполнить свой долг, — тихо, но внушительно, отвечал юноша. — Леля правду говорит. Петербург захвачен большевиками. Керенский с частью войск отступил в Гатчино. К нему, говорят, идет подкрепление с фронта, но пока оно еще не подошло. Здесь, у нас, тоже ожидается восстание, а потому нам приказано не расходиться из училища и быть наготове.

Несчастный старик опустил голову, не находя, что возразить.

— Иди, господь с тобою,— наконец произнес он, целуя сына и незаметно смахивая непрошенную слезу.

— Да что вы? Белены объелись оба! — закипятилась Ольга Васильевна. — Мыслимое ли дело, чтобы ребенка заставляли принимать участие в усмирении мятежа. Даст Бог и без Мити найдутся защитники. Ни за что не пущу! И слушать ничего не хочу.

— Не могу, мама. Никак не могу. Вы лучше успокойтесь и дайте мне чего-нибудь перекусить, так как я голоден, как волк. В училище же я все равно пойду. Лучше об этом и не разговаривать.

Зная настойчивый характер сына, Ольга Васильевна печально умолкла.

— Ах, да, папа, у меня к тебе есть важное поручение, — торопливо пережевывая пирог, продолжал Митя. — Я принес тебе письмо, которое завтра, во что 6т то ни стало, надо доставить по адресу. Я потом объясню тебе, в чем дело.

Не желая мешать хозяевам в такую минуту, гости стали расходиться.

Наташу и Женю Ольга Васильевна упросила не покидать их и остаться ночевать.

г' Все гости уже разошлись, только один блондин чего- то мешкал в передней. Видимо, ему хотелось что-то сказать, но он не решался. Наконец, прощаясь с Митей, он предложил оказать услугу и доставить письмо по адресу, чтобы не беспокоить Николая Ивановича. Доверчивый юноша уже расстегнул свой мундирчик, но Николай Иванович остановил его.

— Не беспокойтесь, Филипп Павлович. Для меня не составит труда занести письмо. Даже полезно будет. По крайней мере, прогуляюсь немножко.

Пожав плечами, Филипп Павлович еще раз раскланялся и вышел.

- • — Не нравится мне этот господинчик, — заговорил Николай Иванович, лишь только тот вышел. — Что-то- естъ в нем этакое противное. В глаза не смотрит, а сам как будто бы в душу к тебе влезть хочет. Ну давай письмо, — обратился он к сыну, — да расскажи, в чем дело.

‘ — Письмо это имеет огромное значение, — начал Митя. — Наш начальник, предвидя восстание, пишет в ставку о срочной присылки подкрепления. Так как он сегодня занят каждую минуту, то поручил мне доставить его письмо его родственнику-летчику, чтобы тот, не теряя времени, вылетел бы в Могилев.

— Понимаю, — протянул Николай Иванович. — Только не верю я, чтобы ставка вам помогла. Сама бессильна ставка.

— Так-то оно так, — возразил Митя. — Да дело в том, что, по сведениям нашего командира, в Могилеве сейчас находится N казачья дивизия. Вот на нее то мы и надеемся, так как казаки еще верны Керенскому.

— Дай бог, дай бог, — задумчиво произнес старик. — Но я вижу, что письмо необходимо доставить сегодня же. Бог знает, что будет завтра, а рисковать, таким образом, прямо преступление. Ты когда идешь в училище?

— Через полчаса.

— Ну и я с тобой выйду. Ведь если завтра, почему- либо, окажется невозможным доставить письмо, так я себе места не найду. Уж лучше сейчас сделать это дело.

Притихшие женщины с тревогой следили за разговором:

— Митенька, Митя, — вдруг всхлипнула Ольга Васильевна. — Ну пожалей ты свою старуху-мать. Не ходи, останься дома. Скажись больным.