Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Я дал понять пришедшему ко мне директору, что он предлагает мне очень опасную работу и, возможно, что большевистская власть будет считать меня изменником и мне придется понести высшую меру наказания. Он предложил мне подумать, об’яснив мне, что они не требуют от меня выдачи каких-нибудь военных или секретных тайн, и что это предложение в порядке вещей, и такие сведения будут собираться во всех странах; он обещал мне, что в непродолжительном времени, он посетит меня вместе с председателем английской миссии. Во время этого второго визита (вместе с офицером английской миссии) мне было указано, что за мою работу я буду получать 2.000 фунтов стерлингов в год, кроме расходов на раз’езды, печатание материалов, и т. п. В заключение нашего разговора они предложили мне познакомиться с генералом Пул и консулом Локкартом. Никакого ответа на сделанное предложение я не дал. В течении января и февраля 1918 года я познакомился с указанными выше английскими представителями, но после разговоров с ними я окончательно убедился, что вся эта работа мне совсем не подходит и, кроме того, связана с большим риском; я должен был бы во всяком случае просить у большевиков разрешения взять эту работу, — иначе, я мог бы подвергнуться большой опасности, если бы все это раскрылось.

Впоследствии я не раз вспоминал об этом предложении, и мне пришлось пережить неприятные минуты, когда большевики разгромили через несколько месяцев английское посольство в Петрограде и арестовали консула Локкарта. Я опасался, что при обыске могли найти переписку с Лондоном относительно привлечения меня к указанному делу, и что при недоброжелательном отношении новой власти к царским генералам, легко могло случиться, что не поверили бы моим об’яснениям, а сочли бы мое поведение за государственную' измену.

В январе 1918 года мною было созвано особое совещание Химического Комитета с приглашением многих профессоров химии, принимавших участие в химической обороне. На этом совещании я передал мой разговор с Л. Я. Карповым относительно участия Химического Комитета в работе по переводу военно-химической промышленности на мирное положение и по оказанию помощи дальнейшему развитию отечественной химической промышленности. Продолжительные прения по этим вопросам не дали вполне положительного результата, но из всего хода заседания я мог заключить, что в недалеком будущем удастся наладить совместную работу. Конечно, столь быстрая смена правительственной власти на новую советскую и неуверенность в ее солидности, не могли не влиять на умы людей, привыкших к старым порядкам, и не позволяли им быстро ориентировваться в создавшейся обстановке. Мои предположения вполне оправдались: перемена в настроениях моих

сотрудников происходила медленно, но ко времени ликвидации. Химического Комитета, в июне 1918 года, можно было направить часть моих сотрудников в Артиллерийский Комитет ГАУ, а другую часть препроводить на работу в Химический Отдел Высшего Совета Народного Хозяйства, под начальство J1. Я Карпова.

Что касается меня, то я был назначен председателем особой комиссии при Химическом Отделе В.С.Н.Х. для демобилизации и мобилизации химической промышленности; J1. Я. Карпов вошел в нее в качестве члена; другими членами были проф.

С. Ланговой, С. Д. Шейн, Л. Ф. Фокин и Филиппович (последний был назначен секретарем). Первое заседание комиссии происходило у меня на квартире в Москве, а затем заседания имели уже место в Химическом Отделе ВСНХ, помещавшемся в Златоустовском переулке, в доме бывшей Сибирской гостиницы. Для этих заседаний меня всякий раз вызывали телефонно из Петрограда, и мы обсуждали технические вопросы, связанные с демобилизацией военной химической промышленности, всегда при участии Карпова.

В декабре 1917 года состоялось преобразование Главного Артиллерийского Управления согласно тем директивам, которые обусловливались характером вновь образовавшейся советской власти. При ГАУ учреждался совет из 15-20 членов, который и решал все вопросы. Членами в этот Совет входили, главным образом, вновь назначенные начальники военных заводов или председатели заводских комитетов, — конечно, по большей части большевики или левые эс-эры (социалисты-революционеры). Для усиления технической мощи этого Совета, в него должны были войти представители рабочих всех военных заводов, два делегата от военных инженеров. Они должны были выбрать начальника ГАУ. Рабочие выбрали начальником Управления А. А. Маниковского, а членами Совета меня и Вадима Серг. Михайлова, который до революции был начальником Охтенского Завода взрывчатых веществ. Я был очень польщен таким избранием, так как видел, какое доверие питают ко мне рабочие, несмотря на мой генеральский чин.

Мне пришлось в течении 2-3 месяцев, до моего назначения в Военный Совет, бывать на этих заседаниях, и у меня осталось не худое впечатление о деловитости этого Совета, который сдерживал все революционные порывы рабочих и направлял работу заводов по надлежащему руслу. Это была очень не легкая задача и едва ли какому-либо другому органу удалось бы справиться с этим сложным делом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ МОЯ РАБОТА В ВОЕННОМ СОВЕТЕ

С конца 1917 года и в начале 1918 года, как известно, велись переговоры с немцами в Брест-Литовске о заключении сепаратного мира. Главным вдохновителем этих переговоров был Троцкий, который в то время возглавлял Комиссариат Иностранных Дел. Во время перерыва этих переговоров, когда Троцкий заявил: «Войны не вести, а мира не заключать», — в Петрограде было очень подавленное настроение. Ходили слухи, что немцы, которые были уже в Пскове, легко могут занять Петроград. Об этом говорили на улицах, и я сам был нередко свидетелем подобных толков, где прямо выражалась радость о приходе немцев и о водворении порядка и прекращении издевательства над мирными гражданами со сторны пролетариата. Петроград представлял тогда жуткую картину, в особенности по вечерам: улицы были пусты при очень слабом освещении и повсюду была грязь и неубранный снег, который почти сравнял тротуары с улицами.

Когда переговоры о мире снова начались, то большевикам пришлось пойти на большие уступки, чем это ранее предполагалось немцами; мы должны были уступить туркам Карскую область с крепостью Карс, столь доблестно взятую нами у турок в войну 1877 года. Эта область представляла большой интерес для нас, так как в ней находятся богатые мышьяковые руды, необходимые для производства мышьяковых препаратов, как для мирной, так и военной промышленности. Совет народных комиссаров, обсудив предложенные условия мира, согласился заключить этот «похабный» Брест-Литовский мир. Как известно на основании исторических данных, В. И. Ленин особенно настаивал на немедленном заключении мира с немцами, так как ясно видел, что большевики не располагали армией, которая могла бы оказать хотя бы малейшее сопротивление врагу. Одна рота немцев заняла Псков, и, понятно, им не стоило бы больших усилий занять также беззащитный Петроград.

То заседание Совнаркома, где окончательно обсуждался вопрос о заключении мира с немцами, продолжалось всю ночь и было очень напряженным, — я знал это со слов одного из участников заседания , Н. И. Подвойского. Он был в то время комиссаром по военным делам, и вызвал меня к себе в комиссариат для обсуждения вопроса о дальнейшей деятельности Химического Комитета как раз на утро после этого исторического заседания Совнаркома. Мне пришлось очень не долго ждать его приема. Передо мною предстал человек, вид которого ясно говорил о проведенной им бессонной и напряженной ночи. Я никогда ранее не встречал его и никогда не слыхал об его революционной деятельности; мое первое впечатление от знакомства с ним говорило в его пользу и располагало к дальнейшим разговорам. Его внешность, его длинные волосы, его небрежное одеяние сразу выдавали его, как революционера, напоминающего слегка тип Марка Волохова из «Обрыва» Гончарова. Подвойский был первый большой большевик, член советского правительства, с которым мне пришлось говорить. Наш разговор начался с того, что Подвойский сообщил мне, что он был на заседании Совнаркома, которое продолжалось всю ночь и на котором было решено заключить сепаратный мир с Германией.