Из одного котелка

Резкий зигзаг подписи прочертил бумагу. Гитлер положил ручку.

— За дело, Кейтель! Эта операция войдет в века!..

Кейтель по-солдатски склонил седую голову и вышел, мягко ступая по пушистому ковру, держа под мышкой папку с утвержденной директивой № 45.

Гитлер встал, подошел к огромному глобусу, стоявшему в углу кабинета имперской канцелярии.

«Кавказ, Кавказ… История с Наполеоном не должна повториться. Я докажу это всему миру. К началу новой зимы я победоносно закончу эту войну… — В его болезненном воображении рождались все новые и новые безумные планы. Дрожащий палец скользил по территории Азербайджана, останавливался на городах Махачкала, Майкоп, Баку… — Нефть — это горючее для танков, транспортеров, автомашин. Нефть повысит маневренность моих танковых войск, — мечтал Гитлер. И снова дрожащий палец устремлялся от Ростова на юг, задержавшись ненадолго на Кавказских горах, приближался к Турции. — О, тогда им не отвертеться. Я спущу с привязи на большевиков эти 26 отборных турецких дивизий… А затем генерал Фельми [11] двинется на Иран, дойдет до Персидского залива, встретится там с Роммелем. А потом? Потом должны нанести удар японцы…»

Гитлер уселся поудобнее в глубокое кресло. Протер покрасневшие глаза, пригладил прядь редких волос. Он не видел своего серого, почти землистого лица и опухших век. Человек, олицетворявший собой все зло и несчастье, создавший настоящий ад для угнетенных им народов, погрузился в свои дикие, безумные мысли.

Тем временем начало светать. Это пробуждался новый день — 24 июля 1942 года, день начала осуществления плана «Эдельвейс».

В этот день, после почти двухнедельных упорных боев, войска Красной Армии оставили Ростов и отошли за Дон. Отсюда началось и наше отступление. «К началу боевых действий численное превосходство в силах было на стороне противника. Войска Южного фронта к 25 июля располагали лишь 17 танками. Артиллерийское усиление войск Южного фронта было очень слабое. Числившиеся в его составе 17 артиллерийских полков не могли быть эффективно использованы из-за крайне недостаточного количества боеприпасов. Кроме того, из-за ограниченного количества переправ артиллерийские части при отходе на левый берег Дона оторвались от своих войск… Количество авиации, которой располагал Южный фронт, также было крайне ограниченным. В 4-й воздушной армии, входившей в состав Южного фронта, насчитывалось всего 130 самолетов разных систем» [12].

Такова была обстановка на этом участке фронта в те дни, правдиво описанная на страницах книги «Битва за Кавказ» Министром обороны СССР Маршалом Советского Союза А. А. Гречко, командовавшим тогда 12-й армией, в составе которой сражалась и моя батарея 76-миллиметровых пушек.

Положение советских войск, прикрывавших кавказское направление, было по-прежнему тяжелым.

А тем временем в соответствии с планом «Эдельвейс» «для захвата Кавказа предназначались 1-я и 4-я танковые и 17-я армии группы армий «А». Всего на рубеже нижнего течения Дона немецкое командование сосредоточило 13 пехотных, 5 танковых, 4 моторизованные, 3 кавалерийские дивизии и более 1000 самолетов 4-го воздушного флота. Противник превосходил войска Южного фронта по пехоте — в 1,4 раза, по артиллерии и минометам — почти в 2 раза, по танкам — в 9,3 раза, по авиации — почти в 8 раз» [13].

«Ближайшей задачей группы армий «А» было окружение и уничтожение советских войск, отошедших за Дои, в районе южнее и юго-восточнее Ростова…

После уничтожения наших войск южнее Дона гитлеровцы намеревались овладеть всем восточным побережьем Черного моря и этим парализовать порты Черноморского флота…

Другая сильная группировка, имевшая в своем составе главным образом танковые и моторизованные соединения, имела задачу захватить Грозный и Махачкалу, а частью сил перерезать Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги. Конечная цель наступления на этом направлении — захват Баку.

Кроме того, командование противника предполагало развернуть наступление через перевалы Главного Кавказского хребта на Тбилиси, Кутаиси и Сухуми.

Как видим, по плану «Эдельвейс» немецко-фашистское командование намерено было осуществить захват Северного Кавказа, а затем овладеть Закавказьем путем обхода Главного Кавказского хребта с запада и востока и проникновения с севера через перевалы.

Немецкое верховное командование надеялось, что после выхода в Закавказье Турция нанесет удар по советскому Кавказу с юга. К тому времени на советско-турецкой границе уже были развернуты 26 дивизий турецкой армии» [14].

Завязались кровопролитные бои. Мы переживали тяжелые дни.

Спустя примерно две недели после того как соединения армий Южного фронта, оказывая упорное сопротивление, отошли за Дон, командующий 17-й немецкой армией генерал-полковник Руофф шел по высокому берегу реки в сопровождении японского военного атташе. Сопя от усталости, коротконогий толстяк, показав на клубы дыма, поднимавшиеся над Батайском, радостно захрипел:

— Господин генерал! Это ворота на Кавказ! Они раскрыты настежь. Я считаю, что недалек тот день, когда храбрые немецкие войска встретятся в Индии с не менее храброй армией вашего императора. Победа!..

Японец угрюмо смотрел и молчал.

Так в общих чертах выглядела обстановка на этом участке фронта, известная в то время в деталях, пожалуй, лишь командованию и штабу Южного фронта и Ставке.

НА КУБАНИ

Степные курганы, редко встречающиеся станицы и перелески, разбросанные, как муравейники, холмы — это уже Кубань.

Мы снова в пути. Солнце стоит почти в зените и немилосердно печет.

Полдень. Время для отдыха и обеда. Но не для нас, солдат. Мы по-прежнему едем и едем. Изредка небольшие стычки с врагом — и так уже не первый день. Мы все еще отступаем. Вскоре наступает предпоследний день июля. В этот день нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего.

Я хорошо помню то раннее утро. Наша батарея построилась на южной окраине станицы. Солнце медленно выкатывалось из-за далекого горизонта. Омытое росой утро звенело прозрачной тишиной. Приказ Верховного Главнокомандующего № 227 от 28 июля 1942 года зачитал командир батареи. Голос лейтенанта Сапёрского звучал как металл. Мы внимательно слушали его, вытянувшись по стойке «смирно».

— «…Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у Северного Кавказа, немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами». — Командир читал медленно, выделяя каждое слово. В выстроившихся полукругом шеренгах царила мертвая тишина. Я слышал тяжелое дыхание стоявшего рядом со мной повара Вани Малашкевича. Командир батареи остановился на минуту, вытер белым носовым платком потный лоб и снова принялся читать. Три последние фразы приказа глубоко запали всем нам в душу:

— «Отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем пашу Родину… Ни шагу назад без приказа высшего командования. Таков призыв нашей Родины» [15].

Огромный кровавого цвета солнечный шар поднялся уже над горизонтом. Сердце мое сжала боль, комок подступил к горлу. Может быть, мы перестанем наконец отступать. Я ненавидел эти отступления, которые все отдаляли меня от моей родины, от родного дома. Я чувствовал, как слезы наворачиваются мне на глаза. Я взглянул на худые почерневшие лица моих боевых товарищей — они были сосредоточенны. Некоторые с трудом сдерживались, чтобы не заплакать. Кому из нас не довелось тогда испытать на себе горечь поражений и отступлений?..

После этого состоялось открытое партийное собрание. Я был тогда еще беспартийным, но с интересом ждал начала собрания. Председательствовал парторг Наумов, коренастый, невысокого роста мужчина в возрасте немногим более пятидесяти лет, которого все очень любили.