Записки натуралиста

Большое значение в жизни и работе станции имели все более крепнущие связи с зоологами и ботаниками Москвы и Ленинграда. Для изучения древоточцев на станцию прибыл Лев Александрович Зенкевич. Выполнив работы, он уехал, но наша дружба оставалась неизменной, а кафедра зоологии беспозвоночных Московского университета, которой руководил Зенкевич, стала для нас родным домом, как, впрочем, и кафедра ихтиологии, возглавляемая Владимиром Викторовичем Васнецовым. Многолетняя дружба связала нас с эволюционными морфологами Борисом Степановичем Матвеевым и Сергеем Григорьевичем Крыжановским. Они проводили на станции большие исследования, связанные с изучением пелагических стадий развития рыб. Нам было очень приятно встретиться с Арвидом Либорьевичем Бенингом. Знакомя Бенинга со станцией, мы показали ему и заветные три тетрадки, с которых она началась. В дальнейшем мы часто виделись с ним в Ленинграде в неизменной дружеской компании у Вячеслава Михайловича Рылова, известного зоолога и гидробиолога, который с необыкновенной сердечностью покровительствовал, как мог, нашей молодой станции. Такая же дружба установилась у нас с Владимиром Ивановичем Жадиным и Екатериной Степановной Неизвестновой. Нас сближало то, что они тоже вдвоем организовали Окскую биологическую станцию (г. Муром), которая успешно развернула исследования биологии рек. Жадин и Неизвестнова провели некоторое время в Новороссийске и побывали вместе с нами на озере Абрау, особенно заинтересовавшись реликтовым характером его фауны. Посещали нас Иван Иванович Шмальгаузен (тогда еще профессор Киевского университета) и профессор Константин Михайлович Дерюгин (в то время директор Мурманской биологической станции), чрезвычайно активно поддерживавший нашу деятельность. Из Симферополя приезжал профессор Иван Иванович Пузанов вместе со своим учеником Владимиром Дмитриевичем Гордеевым, будущим директором Карадагской биологической станции. Крепли наши связи с ботаниками. Академики Борис Лаврентьевич Исаченко и Георгий Адамович Надсон, профессора Николай Михайлович Гайдуков, Константин Игнатьевич Мейер и Лев Иванович Курсанов буквально окружили Нину Васильевну заботой и вниманием, всячески помогая ее исследованиям. Нельзя не вспомнить с величайшей признательностью поддержку, которую мы чувствовали тогда со стороны многих ученых старшего поколения. Да, в сущности говоря, и доверие, оказываемое нам официальными органами, которым подчинялась станция, расценивалось как аванс под возможные успехи.

Понемногу на станции начали появляться штатные научные сотрудники — биологи. В 1926 г. по рекомендации К. М. Дерюгина был принят лаборантом Семен Михайлович Малятский. Он начал усердно заниматься ихтиологией и провел серию хороших исследований. В дальнейшем Малятский стал организатором Батумской рыбохозяйственной и биологической станции, директором Новороссийской биологической станции, защитил докторскую диссертацию.

В середине 20-х годов в Новороссийске еще вели крупный лов сельдей. Осенью и весной, во время миграций сельди из Азовского моря вдоль Кавказского побережья и обратно, рыбу ловили большими волокушами, которые вытаскивали на берег с помощью воротов. Главным местом лова была Галацкая бухточка, вблизи Биологической станции. Выяснилось, что в Новороссийске сохранились данные об уловах сельдей за много лет.

Их-то и обработал С. М. Малятский, получив интересные результаты как об общем характере миграций черноморско-азовских сельдей, так и об особенностях хода каждого из трех видов этой рыбы.

Его работа вышла в Ростове отдельной книгой. Она открывалась любопытным редакционным предисловием. В нем, в частности, говорилось, что работа содержит ценные фактические данные, но автор стоит на метафизических позициях, так как связывает миграции сельдей с изменениями температуры воды в море. В действительности же, подчеркивалось в предисловии, миграции зависят от внутренних биологических причин. Теперь нам понятно, что важно и то и другое, но в то время официальная биология выступала против «внешних факторов», особенно против влияния периодических изменений солнечной активности. Последнее считалось полнейшей ересью и грубой метафизикой.

Очень активно работала на станции и группа местных жительниц. Они пришли к нам, не имея специальной подготовки, но быстро освоились с практической работой. Многие из них затем заочно завершили свое высшее образование. В их числе были Е. Г. Косякина — пианистка и языковед, с успехом занимавшаяся зоо- и ихтиопланктоном, З. Н. Михайловская, быстро освоившая специальность фитопланктониста, З. М. Пчелина, проявившая большие способности в изучении ихтиопланктона, М. Г. Каптаренко, работавшая с Ниной Васильевной по макрофитам. Все они оставили заметный след в деятельности станции; опубликованные ими работы не потеряли значение и до настоящего времени.

Несколько позже к нам пришел Владимир Петрович Воробьев, имевший хорошую зоологическую подготовку: по окончании Кубанского пединститута он три года работал ассистентом у выдающегося зоолога профессора Э. М. Мейера, который много лет был сотрудником Неаполитанской зоологической станции. С необыкновенной энергией принялся Воробьев за изучение бентоса бухты и фауны полихет. Его большие работы, к сожалению, остались неопубликованными: по какой-то причине они не вышли из набора, а рукописи во время войны погибли. Недюжинные способности Воробьева и приобретенный им опыт хорошо проявились позднее, когда он уже работал в Керчинском институте рыбного хозяйства. Здесь он провел ряд важных работ и среди них великолепное исследование бентоса Азовского моря, за которое получил степень доктора биологических наук.

В качестве гидрохимика и санитарного биолога на станции работал Евгений Ананьевич Потеряев. Санитарный врач и микробиолог, он быстро зажил нашими гидробиологическими интересами. Потеряев обладал большим административным опытом и в дальнейшем заменил меня на посту директора.

По-видимому, описываемый период деятельности Новороссийской биологической станции благоприятно сказался на творческом росте ее сотрудников. Из их числа вышло много будущих докторов биологических наук, работавших до войны в черноморских научных учреждениях. Некоторые из них были даже приглашены на руководящие должности в Севастополе, Батуми, Керчи. Были и такие, как Н. В. Морозова-Водяницкая. Она не занимала никаких высоких постов, однако оказала большое влияние на развитие исследований фитобентоса и фитопланктона.

Библиотечный фонд в Новороссийске 20-х годов был довольно скромный. Это, естественно, не могло не отражаться на уровне подготовки специалистов. Но сотрудникам нашей станции большую услугу оказал опыт самостоятельной работы. Важную роль в становлении их как ученых сыграли дружба и коллективизм.

Между тем в Совете обследования и изучения Кубанского края назревали реформы. Его преобразовали в более специализированное учреждение технолого-агрономического направления, и некоторые его подразделения должны были перейти в подчинение других ведомств. В это же время происходил общий пересмотр сети научных учреждений. К нашему удивлению, Новороссийскую биологическую станцию отнесли к высшей категории, в которую по всему Союзу включили только 70 учреждений. В 1929 г. наша станция перешла в подчинение Главнауки. Все мы воспрянули морально: этим решением как бы официально признавалась значимость деятельности станции. Главнаука поддержала станцию и материально, увеличив ее штат и выделив средства для постройки моторного судна.

Мои работы по ихтиопланктону дали некоторые интересные результаты, и я решил выступить с докладом на Первом Всесоюзном зоологическом съезде в Киеве (1930). Съезд явился крупным научным событием. На нем собрались не только корифеи зоологии, которыми гордилась советская наука, но и талантливая молодежь, представлявшая все отрасли зоологии — теоретические и прикладные. Собравшиеся выслушали ряд блестящих докладов и сообщений. Н. К. Кольцов говорил о хромосоме как гигантской молекуле, в структуре которой заложены наследственные зачатки; А. Н. Северцов и И. И. Шмальгаузен излагали дискуссионные вопросы теории эволюции; Ю. А. Филипченко провозглашал новейшие достижения в теории наследственности и изменчивости; Д. Н. Кашкаров сообщил о новом развитии аналитической экологии. Очень насыщена была и работа многочисленных секций.