Стендаль

Зачем думать о будущем, если имеет значение только «здесь» и «сейчас»? Анри затаил обиду. Тем более что мучительный недостаток уверенности в себе он объясняет именно привычной нехваткой денег.

20 мая 1803 года Бонапарт нарушил Амьенский мирный договор, который был подписан им 25 марта 1802 года. Три дня спустя Англия объявила войну Франции. Париж живет в постоянной тревоге. 24 июня Анри покинул неспокойный город и отправился обратно в Гренобль, где его ждали приятные встречи с друзьями. Вдали от парижских соблазнов он ведет экономный образ жизни, затем возвращается в столицу проездом через Женеву, посетив заодно ситцевую фабрику в компании с земляками Альфонсом Перье, Александром Малеэном и Феликсом Пане. В Париж он вернулся 20 марта 1804 года — накануне принятия Гражданского кодекса, который укрепил власть буржуазии, утвердил семью как скрепляющий элемент общества и провозгласил незыблемой частную собственность. Анри мало интересуется всем этим — как и большими строительными работами, развернувшимися в Париже, и новой городской планировкой. Он посетил своих кузин Ребюффель, как только узнал о смерти мужа Мадлены, но осудил их за неуместную веселость. Было ли это воспоминанием о смерти матери? Особенно Адель показалась ему ужасающе бесчувственной.

Анри возобновляет интеллектуальные дебаты с Фортюне Мантом, Луи Крозе, Луи де Барралем и идеологом Жозефом Рэем; встречается с военным медиком Урбеном Филиппом Сальмоном, чьи суждения имеют на него влияние, — он даже выглядит более рассудительным, чем прежде. К списку посещаемых им библиотек добавляет библиотеку Пантеона — ныне библиотека Сен-Женевьев — и библиотеку Медицинской школы. Его интеллектуальные аппетиты по-прежнему безграничны. Поскольку он намерен стать «простым, естественным и настоящим в этом мире», то читает Альфьери «как противоядие от зловония низости»: он полагает, что слишком часто бывает ею окружен. Он страдает от периодических приступов лихорадки, но его парижская жизнь входит в свою обычную колею. В театре он с восторгом наблюдает, как самые некрасивые актеры могут преображаться под воздействием чувств и страстей — становиться по-настоящему красивыми. Он не любит театр Лувуа: «…все в нем плохо — пьесы, актеры и зрители»; не слишком жалует театр Монтансье (он будет переименован в 1807 году в Театр варьете), зато преданность знаменитому «Комеди Франсез» награждает его возможностью восторгаться самыми великими актерами того времени. Это мадемуазель Конта — известная в недавно ушедшем веке своими любовными связями с графом д’Артуа, графом де Нарбонн, герцогом Лихтенштейном и маркизом де Money; это мадемуазель Марс — равно обольстительная и как трагическая любовница, и как бунтарка, будущая эгерия романтической эпохи; это Флери; это Франсуа-Жозеф Тальма — любимый актер революционного Парижа, и еще якобинец Анри Гурго по прозвищу Дюгазон. Почти наизусть зная репертуар, Анри начинает уже разбираться в театральных тонкостях, но при этом не отказывается от сложившихся предпочтений. Он превозносит «Баязета», скучает на «Ифигении в Авлиде», дает высшую оценку представлению мольеровского «Тартюфа», на котором актеры превзошли сами себя, и при этом всегда остро реагирует — и свистками, и аплодисментами.

В начале XIX века театральные представления вообще были бурными: они разыгрывались не только на сцене, но и в зрительном зале. Публика не скупилась как на шум и насмешливые свистки, так и на искренний восторг. Когда случилось возникнуть полемике между двумя лагерями поклонников двух трагических актрис-соперниц мадемуазель Дюшенуа (Катрина Жозефина Рафуэн) и мадемуазель Жорж (Маргерита Жозефина Веймер), оркестр бывал опрокинут, а кулисы взяты приступом. Вот один из типичных эпизодов тех театральных войн: «Как в битвах, описанных Гомером, сначала один из „воинов“ бросился в одиночку на сцену и, прорвавшись к кулисам, под изумленными взглядами машинистов сцены взялся диктовать актерам волю партера. Его схватила полиция. Тогда на помощь этому герою ринулись и остальные». Но вот конфликт остался в прошлом — теперь можно было узнать, на какие же роли будут приняты эти две актрисы в «Комеди Франсез». Первая триумфально выступает в ролях Федры, Андромахи, Роксаны — ее поклонники неистовствуют в зрительном зале. Вторая, которой покровительствует влиятельная мадемуазель Рокур, дебютирует в роли Клитемнестры — и пользуется больше поддержкой критиков. Анри, для которого существовала только мадемуазель Дюшенуа, включился в борьбу. Под псевдонимом Жуниус он направил свое мстительное перо против Жюльена (Луи Жоффруа) — знаменитого автора театральных фельетонов в «Журналь де Деба». В конечном счете обе актрисы, удостоенные членства в театральном обществе 17 марта 1804 года, получили одни и те же роли. Страсти утихают. Крозе представил Анри — своего друга детства — обожаемой им мадемуазель Дюшенуа. Принятый сначала в ее ложе, Анри вскоре становится завсегдатаем в ее доме. Их отношения, впрочем, не выходят за рамки дружбы: в жизни актрисы не столь блистательны, как в огнях рампы, а театральные восторги — святы.

Сенатским указом от 18 мая 1804 года управление Республикой было доверено Наполеону Бонапарту, уже наследственному императору, — возник интересный исторический казус. Был также восстановлен титул маршала — чин, упраздненный Конвентом 21 февраля 1793 года. Четырнадцать действующих генералов были представлены к этому званию уже на следующий день. Времена Консульства закончились: Генерал революции преобразился в монарха. Анри уже более не восторгается Бонапартом, которого изредка видит в Тюильри, — он называет императора лицемером: «Он приветствует и улыбается. Но это театральная улыбка: зубы видны, а глаза не улыбаются…» В далекое прошлое кануло то время, когда Анри гордился своей принадлежностью к армии, совершившей Итальянский поход.

Для молодого человека, вновь ставшего штатским лицом, 1804 год был отмечен совсем другими событиями. 30 июня покинул этот мир Ноэль Дарю: «Есть одно дело, за которое никогда не хвалят мертвых, и в то же время это единственное, из-за чего им возносят хвалы, — то, что они мертвы». Отдавая дань обычаям, Анри присутствует на заупокойной службе в церкви Сен-Тома-д’Акен и отмечает: «У священников выражение лица низменное, иногда даже злое. В лучшем случае — просто глупое».

21 августа вместе со своим кузеном Марсиалем он берет первый урок декламации у актера Ла Рива (Жан Модюи): «Вообще, чтобы хорошо делать что-то большее, надо сначала научиться хорошо делать меньшее. Так, чтобы красиво ходить, надо уметь танцевать; чтобы красиво произносить слова в разговоре, надо уметь петь; так же, чтобы хорошо читать стихи, надо немного уметь декламировать». Эти уроки были для него наиболее удобным способом приблизиться к миру кулис. На уроках Ла Рив призывал его всегда быть естественным: «В вас уже есть что-то, что заранее располагает к вам, привлекает к вам внимание, стоит вам только войти».

2 декабря Анри присутствовал при торжественном прохождении императорского кортежа. «В воскресенье 11 фримера, в день коронации, случилось так, что ни у меня, ни у Манта не было в карманах ни единого су. Он зашел за мной в половине восьмого, и мы пошли — просто так — на улицу Сент-Оноре к кафе „Франсе“; там мы случайно встретили депутацию Национальной гвардии от Изера… так что мы, заодно с ними, видели процессию целиком: сначала, в четверть одиннадцатого, маленького болвана, который нес папский крест, затем самого папу, а часа через полтора — кортеж императора и самого императора… Весь день потом я размышлял об этом — столь очевидном — союзе шарлатанов всех мастей между собой: религия берется освящать тиранию, и все это делается, конечно, во имя счастья людей. Чтобы отбить дурной запах, я затем немного почитал Альфьери».

Таким образом, к двадцать первому году своей жизни Анри окончательно становится убежденным противником как монархии, так и церковных кропильниц.

12 декабря Анри покинул курсы драматического искусства Ла Рива и перешел к Дюгазону: он считает его мастерство более совершенным и у него будет заниматься вплоть до своего отъезда из Парижа. Занятия проходили на дому у актера — в проезде Виган. Там Анри и познакомился с начинающей актрисой Мелани Гильбер (по сценическому псевдониму — Луазон). Она была на три года старше его. Между ними возникают серьезные отношения: они рассуждают даже о «близости больших душ, понимающих друг друга с полуслова». Впрочем, пока ее мысли заняты только предстоящим театральным дебютом и она не торопится обременить себя любовником. Анри сдерживает свое нетерпение и привязывается к ней с каждым днем все более. У нее есть дочь, но это нимало его не смущает.