Демидовы. Их жизнь и деятельность

Невьянский завод, главная резиденция Акинфия, на котором еще при жизни тульского кузнеца было 3 тысячи рабочих, – теперь одно из многолюднейших поселений на Урале: в нем более 15 тысяч жителей. Говоря о селении Невьянского завода, мы должны сказать, что как в нем, так и в Нижнетагильском (до 40 тысяч жителей), развились в обширных размерах кустарные работы из металлов, начало которым положили, конечно, демидовские мастерские. Сундуки, окованные железом, лакированные, расписанные рисунками подносы, шкатулки и прочие изделия, изготовленные кустарями этих местностей, известны всей России и сбываются в громадных количествах на Нижегородской и Ирбитской ярмарках. Здесь блюдется секрет приготовления особого лака, которым покрываются многие железные изделия, причем получаются красивые узоры, как на замерзшем стекле. Окованные или покрытые этим “мороженым железом” изделия имеют очень красивый вид, что и обеспечивает их продажу. С этими старинными русскими промыслами, частью занесенными на Урал раскольничьими выходцами из коренной России, неразрывно связана и живопись, так как многие изделия разрисовываются: иконы работы невьянских живописцев известны всему раскольничьему миру.

Невьянское железо когда-то было знаменито и ценилось наравне с нижнетагильским “старым соболем”. Но теперь производительность Невьянского завода ничтожна, и если бы не было в его дачах большого количества золотых приисков и в селении кустарного производства лакированных и “мороженых” изделий, то многочисленным обитателям Невьянска приходилось бы плохо. Заговорив о золотых приисках, мы, кстати, должны сказать, что в дачах Невьянского завода рассыпное золото в первый раз найдено было еще в 1764 году, но на него не обратили внимания, так как имели смутное представление о “россыпях” и не могли их работать; работали же только коренные месторождения, разыскивая обыкновенно “золотую жилу”.

К чести Демидовых мы должны прибавить, что разработка рассыпного золота в России начата впервые все-таки их потомками.

Во времена грозного заводчика посреди Невьянска стояла четырехугольная крепость, с башнями по углам. Внутри двора, образуемого крепостью, находился большой каменный дом с высокою башнею, о которой мы уже говорили и которая годилась бы к замку на Рейне какого-нибудь феодального барона-разбойника. На башне имелись часы с музыкою. Около селения, по рассказам тогдашних туристов, леса были на несколько верст расчищены и образовавшиеся таким образом поляны окружены изгородью для выпаса скота. Скот был крупный, породистый и разведен от нескольких экземпляров холмогорской породы, присланных Никите Петром I.

Излагая жизнь Демидова, по возможности, в хронологическом порядке, мы должны опять возвратиться к Татищеву, после 12-летнего отсутствия снова назначенному в 1734 году главным начальником уральских заводов с обширными полномочиями. Он теперь нашел возможность сильно допекать своего старого врага Акинфия, хотя, в конце концов, распря с неугомонным историком окончилась для заводчика вполне благоприятно.

Татищев был человеком несомненно решительным. Эту решительность он проявил как при усмирении “башкирских бунтов”, так и во многих других случаях: он сжег, например, одного башкирца за то, что тот, приняв православие, снова вздумал молиться пророку. И, конечно, таких случаев было немало, но сведения о них покоятся еще мирным сном в наших архивах.

Еще до второго приезда Татищева на Урал, вследствие доносов на Акинфия, что им изготовляется оружие для башкир и утаиваются металлы во избежание платежа пошлины, – в Невьянск были посланы в 1733 году суровые и придирчивые фискалы, которые навели на население такой страх, что заводские крестьяне и приказчики разбегались при их приближении. Ласковые следователи грозили “учинением смертной казни” за малейшие проступки! Положение Акинфия в эту пору представлялось печальным: это был момент, когда могли сойти на нет вся его сила, богатство и значение, добытые ценою редкой энергии и, может быть, тяжелых преступлений, а также и долгими годами заводской каторги его крепостных. С 1731 года берг-коллегия, где сидели благоприятели Демидова, была упразднена, и горные дела ведали коммерц– и камер-коллегии. Прежние доброжелатели или умерли, или отсутствовали, а новыми Акинфий еще не успел обзавестись. Самого его задержали без выезда в Москве ввиду возведенных на него тяжких обвинений. А между тем с далекого Урала шли печальные вести о хозяйничанье следователей. Но барон Шафиров, исследовав, по поручению императрицы Анны, все дело, нашел Акинфия невиновным в возводимых на него обвинениях (неизвестно только, какую сумму пришлось дать за эту “невиновность”), и указом государыни в 1735 году задержанный заводчик был отпущен в свои владения. Доносчики потерпели жестокие наказания.

Вот в это-то время, когда Акинфий не мог выехать из Москвы, Татищев взял построенные Демидовым лучшие медные заводы в казну, брал у него искуснейших мастеров для казенных заводов, заставлял плавить медь и сдавать в казну по 4 руб. за пуд, когда она заводчику стоила по 6 руб. 50 коп. Немудрено, что такие распоряжения Татищева, при отсутствии хозяина, даже в короткое время привели в расстройство некоторые из заводов Демидова.

Но Акинфий был ловкий человек: грозный со слабыми и равными себе, он умел угождать сильным мира сего и вскоре снискал расположение “его высокогерцогской светлости” любимца государыни – Бирона, и, вероятно, благодаря его всемогуществу все доносы на Акинфия рассыпались прахом: в вопросе о беглых людях, о пошлине с металлов и в споре с Татищевым Акинфий поставил на своем, и потом уже, насколько можно судить по документам того времени, историк был безопасен для сильного заводчика.

Благодаря ловкой политике Акинфий выпутался из бед. Прежде всего он угодил всесильному герцогу тем, что предоставил выписанному последним для управления всею горною частью России немцу Шембергу свои великолепные хоромы на Васильевском острове. Этот Шемберг, по свидетельству Татищева, самым бессовестным образом грабил казну. Затем нужно указать и на то обстоятельство, что заводчик ссужал Бирона деньгами.

Во всей этой истории обращает невольное внимание следующий эпизод: Акинфий в челобитных о притеснениях, “чинимых” ему, просил, чтобы в его заводах не было кабаков, от которых, по объяснению заводчика, рабочим приходилось плохо. Сенат разрешил: кабакам не быть, но сбор, который до сих пор от них поступал в казну, возложить на заводчика. Казалось бы, что этот поступок заслуживал полного одобрения и его можно было бы поставить в образец многим нынешним заводчикам, имеющим лавочки и шинки при своих фабриках для получения больших барышей. Но “умысел иной тут был” у хитрого Акинфия: ему просто хотелось избавиться от контроля гражданской власти, ведавшей кабацкое дело. Последнего он достиг, а кабаки, как кажется по всему, безмятежно процветали в его владениях и приносили ему изрядный доход.

Ко всему этому мы должны прибавить, что в 1738 году, когда Акинфию были окончательно дарованы все вышепоказанные милости, ему, кроме того, было предоставлено право, ввиду опасности от набегов соседних башкир, построить на заводах крепости с бастионами и вооружить их пушками. На каждую крепость для охраны давалось 60 человек солдат, с содержанием на счет заводчика. Акинфий вошел в силу: прежний тульский кузнец стал походить на владетельного князя. У него были подданные, войско и флот. Ко всем своим регалиям он уже самовольно и, конечно, тайно присоединил еще и право чеканить монету в своих невьянских подземельях, о чем мы сообщим подробнее в следующей главе.