Жизненный путь Марины

«Поти, 23 ноября 1933 года.

…Благополучно прилетели в Поти. Здесь точно лето. Великолепная тропическая природа. Всё зелено». «Севастополь, 25 ноября 1933 года.

…Вот я снова в Севастополе. Полёт прошёл хорошо. Всего пробыла сегодня в воздухе шесть часов, но чувствую себя совсем крепко. Полёт был из Геленджика на Керчь, пересекли Азовское море на Геническ, оттуда через Гнилое море на Скадовск, затем перерезали на Ак — Мечеть, а дальше — на Севастополь. Облетели Крымский полуостров с северной стороны и с запада подошли к Севастополю.

Мой большой перелёт закончен: задание выполнено…

Необычайно радостно было возвращаться в Севастополь. Во время полёта мы имели с этим городом связь по радио; я рассчитала и дала точно час нашего прилёта, и ровно минута в минуту мы сели в бухте. На вышке стояло почти всё командование, нас встречали и выразили удивление «ашей точности. Сейчас же подали шлюпку и переправили на берег. Осталось два полёта на Одессу — один днём, другой ночью. Уже виден конец работы. Так много впечатлений, что не описать в письме».

«Одесса, 4 декабря 1933 года.

…Вчера прибыла на пароходе «Аджаристан». Ночью был такой шторм, что почти всех на пароходе укачало. Ужинала в столовой совсем одна. В кают — компании сидело два человека, а на палубе и вовсе никого. Я ходила одна по пустым коридорам, салонам и кают — компании. Затем поднялась на верхнюю закрытую палубу и оттуда смотрела на море. Я никогда в жизни не видала такого шторма. Качка была такая, что ходить можно было, только держась за стены.

Когда мы приехали в Одессу, наш пароход оказался покрытым льдом. На трапе висели огромные сосульки. Было очень красиво…»

Когда Марина вернулась из Черноморской экспедиции в Москву, ей предложили сделать доклад «а штурманской кафедре Военно — Воздушной академии.

На докладе присутствовали все лучшие штурманы — авиаторы. Слушали Марину и её учителя — Кривоносое, Беляков, Спирин.

После доклада Беляков сказал:

— Ну что ж, товарищ Раскова, поздравляю от души! Теперь остаётся только оформить вас как штурмана.

Экзамен был сдан экстерном. Марина первой из советских женщин получила звание штурмана воздушного флота.

МАРИНА — ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ШТУРМАНСКОГО ДЕЛА

Женщина — штурман, да ещё преподаватель академии, — в то время это выглядело особенно необычно.

В академию съехалась группа опытных, пожилых командиров запаса; в расписании они прочли: «Штурманское дело — преподаватель Раскова».

Командиры посмеивались:

— Забавная опечатка: одна лишняя буква, и уже вызывает недоумение!

— Представьте себе — женщина, обучающая «ас штурманскому делу!

— Несомненно, это опечатка! Расков, а не Раскова.

Но опечатки в расписании не было. Командиры убедились в этом на первой же лекции.

Слушатели с любопытством приглядывались к Марине. Иногда задавали каверзные вопросы, стараясь «подловить» её. Но у Марины были большие и серьёзные знания, она умела «айти подход к людям, и очень скоро лётчики стали относиться к ней просто и сердечно. Они уважали её за уменье держаться в воздухе, за ровное настроение и работоспособность при любой болтанке. Необычный преподаватель был высоко оценён своими слушателямй…

Помню, перед самым выпуском группы Марина пришла вечером домой с огромным букетом цветов в руках.

— Насилу довезла, неудобно в трамвае! — сказала она, бережно кладя букет на стол. — Надо же, столько цветов одному человеку!..

Когда букет был поставлен в самую большую вазу, какая только нашлась в нашей комнате, Марина рассказала мне:

— Самое трогательное, как они мне его дарили… Я раздавала зачётные работы. Когда все работы были розданы, командир отделения обратился ко мне: «Товарищ Раскова, а моей работы вы не вернули». Я пошла в лабораторию, думая, что забыла работу там. В лаборатории работы не оказалось. Я поняла, что надо мной подшутили, и собралась уже рассердиться. Но едва я вошла в аудиторию, раздалась команда: «Смирно!» — и командир отделения подошёл ко мне с этим букетом… Помнишь, мамочка, как в первый день они даже не хотели отдавать мне рапорт? — Марина рассмеялась. — А сегодня они мне подарили ещё вот это… — Марина протянула мне фотографию: — Это «аш выпуск. Ты прочти, мамочка, что написано на обороте.

Надпись гласила:

«На добрую и долгую память преподавателю штурманского дела товарищу Расковой Марине Михайловне дарим мы эту фотографию и просим тех, кто будет смотреть её, заметить, что это благодарность за хорошую подготовку по специальности».

За первой группой последовала вторая, потом третья. Преподавание штурманского дела в академии стало привычной работой. И когда А. В. Беляков, готовясь к перелёту Москва — Париж — Варшава, поручил Марине преподавание в своих отделениях, она приняла на себя эту нелёгкую работу. Она знала, что будет трудно — Беляков занимался с высшим командным составом, — но она понимала: доверие Белякова — большая честь для неё.

Приняв от Александра Васильевича мелко исписанные тетради, по которым легко можно было проследить за всей работой слушателей во время занятий, Марина приступила к делу.

Отличная оценка её работы, которую она услышала из уст Белякова после его возвращения, была для Марины большой наградой.

— В нашем деле, как, впрочем, и во всяком другом, нет предела совершенствованию, — сказала мне как‑то Марина. — Если человек научился определять местонахождение самолёта при помощи секстанта в течение трёх минут, он должен тренироваться, чтобы делать это в течение двух минут. Если он умеет производить астрономические наблюдения с точностью до десяти километров, ему следует стремиться к ещё большей точности.

Занятия по астрономии проводились частично и на моих глазах. В то время начинал свою работу в авиации один инженер, большой специалист по астрономии. Марина рассказывала мне о «ём как о человеке глубоких знаний. Однажды Леонид Петрович пришёл к нам. Увидев рояль, он попросил разрешения сыграть что‑нибудь. Играл он Бетховена, играл вдохновенно и хорошо.

С этого вечера начались их занятия по астрономии. Увлекательно и просто объяснял он Марине теоретическую астрономию, раскрывая перед ней все тайны этой интересной науки. Часто, отдыхая от занятий, Марина и Леонид

Петрович играли симфонии Бетховена для рояля в четыре руки.

Летом занятия переносились в лагеря, на аэродром. Слушатели академии, которым Марина преподавала методы расчёта точного бомбометания, говорили о >ней:

— Раскова «бомбит в шапку». Кладёт бомбы точно в мишень!

Искренне удивлялись, видя её за сбором цветов. А она отшучивалась:

— В такой обстановке штурманские законы ветром задуваются, солнышком отогреваются и хорошо западают в голову.

МАРИНА — ЛЁТЧИК

Осенью 1934 года начальник академии вызвал к себе Марину:

— Командование решило наградить вас за отличную работу. За счёт академии посылаем вас обучаться лётному делу.

Радостная и возбуждённая пришла Марина в этот день домой:

— Подумай, мамочка, какое счастье! Будто подслушали мои мысли…

Дни стали ещё напряжённей. К пяти часам утра Марина ехала на аэродром за гооод. Отлетав положенные часы, ровно в десять она появлялась на работе в академии. Вечером она старалась попасть домой до того, как Таня ложилась спать, а когда девочка засыпала, садилась за свои книги.

В аэроклубе Марину зачислили в группу лётчиков, проходивших переподготовку, — теоретические предметы она уже знала, надо было овладеть только лёгной практикой.

Позже я узнала, как трудно было моей дочери первое время, сколько выдержки, любви к делу потребовалось, чтобы сломить нелепое недоверие инструктора лётного дела.

Однажды Марина пришла домой с забинтованными щеками.

— Что это? — испугалась я.

— Ничего. Немного отморозила щёки… Зато инструктор сказал наконец: «Будет из тебя лётчик!» Сейчас расскажу всё по порядку…