Мой муж Джон

В конце концов Пит Бест тоже решил создать свою группу. Он приобрел ударную установку и вместе с Кеном Брауном, который к тому времени покинул Quarrymen, составил ансамбль под названием Blackjacks. Они стали постоянной группой клуба Casbab, и после этого Quarrymen уже выступали там лишь от случая к случаю.

В ноябре того же года ребята устроились на прослушивание в манчестерский концертный зал Hippodrome к продюсеру по имени Кэрролл Левис, который имел репутацию «производителя звезд». К тем, кого он брал к себе под крыло, обычно приходила слава, и Джон себя не помнил от возбуждения. В то время группа уже была переименована в Johnny and the Moondogs. Джон, Пол и Джордж уезжали в Манчестер, полные радужных надежд, однако вернулись подавленными: победа им не досталась — в основном из — за отсутствия у них барабанщика. Конечно, было досадно, но рук они не опустили. Когда у Джона что — то не получалось, он день — другой переживал, но потом обязательно собирался с силами, твердо намеренный доказать всем, кто не верил в группу, что они ошибались.

Однако, как ни болел Джон за интересы группы, его вечно что — нибудь отвлекало, он легко переключался с одного проекта на другой, бросая начатое. И вот тут как раз ему очень помогал Пол, который со свойственной ему энергией и целеустремленностью заставлял друга сосредоточиться на главном.

К тому времени как я познакомилась с Полом, они уже вовсю писали песни вместе. С самого начала их партнерских отношений они договорились, что будут подписывать все свои произведения — как совместные, так и написанные по отдельности — «Леннон — Маккартни». Вероятно, уже тогда они интуитивно понимали, что их успех напрямую зависит от неразрывной связи между ними. Последовательное, организованное и методичное отношение Пола к творческому процессу — он записывал приходящие в голову тексты будущих песен в специальную тетрадку, с которой никогда не расставался, — разительно отличалось от манеры сочинять, характерной для Джона: он, наоборот, исповедовал принцип «и так сойдет». Что, кстати, распространялось и на другие сферы жизни. Пол, перфекционист до мозга костей, всегда приходил на назначенную встречу вовремя, чистенький и одетый с иголочки, Джон же являлся с большим опозданием и выглядел так, будто только что вывалился из постели. Но они дополняли друг друга. Джону не хватало свойственной его партнеру внимательности к деталям и упорства, а Пол нуждался в том, что всегда отличало Джона — нестандартности и даже некоторой анархичности мышления. Когда они сочиняли, мягкость и нежность мелодий Пола прекрасно сочетались с бунтарством и вызовом, которые присутствовали в текстах и музыке Джона.

Пол в те времена всеми силами старался произвести впечатление на Джона, бесспорного лидера, чье слово в коллективе было законом: кого пригласить, кого нет, что играть на концерте и так далее. Бесстрашный, хваткий и уверенный в себе, Джон в глазах Пола, еще школьника, воплощал идеал, к которому стоило стремиться. По мере того как они становились ближе друг к другу, их взаимоотношения менялись: Джон признал в своем друге талантливого музыканта, у которого есть чему поучиться. Пол, в свою очередь, начинал чувствовать себя все более уверенно, и скоро они уже сообща принимали решения и, по существу, руководили ансамблем вместе. Правда, я подозреваю, что Джон все же считал себя чуточку главнее: ведь он создал группу, и оба об этом всегда помнили.

Пола тоже не миновала трагическая потеря в юные годы: его мать Мэри умерла от рака груди, когда им с младшим братом Майком было, соответственно, четырнадцать и двенадцать лет. Она работала акушеркой, никогда не жаловалась на недомогания и скончалась через два месяца после того, как ей поставили диагноз. С детьми остался Джим, заботливый и любящий отец.

В молодости Джим Маккартни был неплохим музыкантом и выступал в любительском джазовом оркестре. С детства мальчики слышали, как он играл в доме на пианино, и, хотя музыка Пола не соответствовала его вкусам, старший Маккартни всячески поощрял увлечение сына. Поначалу Джим довольно настороженно отнесся к Джону, опасаясь, что тот окажет на него плохое влияние. Он запретил Полу носить узкие брюки — дудочки, которые так любил Джон. (Тому, кстати, этого тоже никто не позволял: возвращаясь домой к Мими, Джон надевал поверх них широкие штаны.) Но со временем дружба Джона и Пола и, самое главное, их совместное страстное увлечение музыкой победили, и Джим сдался.

Часто мы отправлялись к Полу домой на Фортлин — роуд, улицу неподалеку от района Вултон, где жил Джон, чтобы ребята могли порепетировать. Джим в то время обычно находился на работе, но если он бывал дома, то всегда был рад нас видеть. Улыбаясь, он выходил к нам навстречу в рубашке с закатанными рукавами, в кухонном фартуке и с вафельным полотенцем в руке. Пока Джон с Полом и Джорджем бренчали на гитарах, сидя в гостиной, он готовил нам чай и потом, через некоторое время, приглашал всех на кухню перекусить.

Пол в то время был одним из трех самых близких для Джона людей. Будучи со многими в приятельских отношениях, в душу к себе Джон пускал только Пола, меня и Стюарта Сатклиффа. Стройный брюнет, серьезный и вдумчивый, Стюарт в отличие от Джона, изображавшего ленивого разгильдяя, обладал исключительным усердием и трудолюбием. Все знали его как одаренного художника, получившего частный грант на занятия живописью, — вещь неслыханная для тогдашнего студента. Когда Джон только увидел его огромные цветные полотна, он сразу же влюбился в них и захотел попробовать создать нечто похожее, ведь до этого ему удавались лишь смешные комиксы. Правда, благодаря им [10] Джона приняли в колледж без аттестата о среднем образовании.

Объединяла двух друзей их неуемная и порывистая натура. Но, в то время как Джон постоянно хватался то за одно, то за другое, Стюарт прилагал все усилия, чтобы быть образцовым студентом. Будучи всего на три месяца старше, в колледже он опережал Джона на год и всячески призывал его совершенствовать свое мастерство. Стюарт был настолько поглощен учебой, что у него даже не было девушки; он часто ложился спать голодным просто потому, что забывал о еде. Почти всегда он оставался после занятий в колледже, чтобы писать картины, и Джон здесь был для него как нельзя кстати, потому что регулярно напоминал о необходимости устраивать перерывы и давал ему уроки игры на гитаре. В отличие от многих приятелей Джона, Стюарт никогда не подражал ему и тем более не заискивал перед ним: за это Джон ценил его особенно высоко. Они уважали друг друга и общались на равных.

Как и мы с Полом, Стюарт видел в Джоне нечто особенное, тогда как все остальные уверенно полагали, что из Джона получится лишь никчемный тунеядец, который ни при каких обстоятельствах не сможет получить приличную профессию. Единственное, что у него, по их мнению, пока что получалось — это валять дурака на уроках и придумывать всем обидные клички. Преподаватели в один голос говорили, что из Джона выйдет либо гений, либо бродяга — третьего или чего — то среднего не дано. Точно так же, люди могли его только или безоговорочно любить, или ненавидеть: не замечать Джона было невозможно. Мы, его ближний круг, любили Джона и знали, что его подчас заносит, но также видели в нем неподражаемый талант и огромный творческий потенциал.

Со Стюартом мы ладили хорошо. Я восхищалась его талантом художника, кроме того, с ним можно было просто весело и интересно проводить время. Меня радовало, что у Джона есть друг, который серьезно относится к искусству, однако никаких особенных чувств я к нему не испытывала. И вот, как — то раз на вечеринке, один из знакомых подошел к Джону и сказал, что мы со Стюартом танцуем. Заметив, как он изменился в лице, мы тут же прекратили танец. Как уже бывало до этого, я поспешила заверить Джона, что люблю только его одного. Это его, похоже, привело на некоторое время в чувство. Но на следующий день в колледже он подстерег меня, когда я выходила из дамского туалета на нижнем этаже. Лицо его было мрачнее тучи. Прежде чем я что — то успела сообразить, он резко размахнулся и ударил меня наотмашь по лицу — так, что я отлетела к стене и больно ударилась затылком о какую — то трубу. Не произнеся ни слова, он ушел прочь, оставив меня в состоянии шока, нервного стресса и с раскалывающейся от боли головой. Его поступок потряс меня до глубины души. Я поняла, что могу снести от него все: вспышки гнева, ревность, его собственнические инстинкты, но физическое насилие — это уже чересчур. Фил была права. Пришло время поставить точку в наших отношениях.