Сталин

Аналогия с тем, что происходило в Европе в 1934 году, была полнейшая. Сталин сразу понял, что под этим углом зрения и будет читаться статья. Но он не сказал об аналогии ни слова. Наоборот, словно желая затемнить ее, он объяснил причину своего возражения. Оказывается, позиция Энгельса не оставляет места революционному «пораженчеству» Ленина. Другими словами, Энгельс выглядит патриотом, а Ленин и большевики — предателями.

Для руководителя государства, отказавшегося от общемировой революционной догматики и строившего социализм в советском отечестве, можно было бы и не вспоминать о ленинской тактике борьбы. Но Сталин вспомнил.

Почему? Скорее всего, он считал возможным повторить этот прием в гитлеровской Германии, где коммунисты сохраняли некоторые позиции.

В итоге «Большевик» не напечатал статьи. Однако неожиданно напечатал редакционный материал, в котором комментировалось одно письмо Энгельса, и взгляды Энгельса на грядущую войну преподносились так, будто тот стоит «целиком на пораженческой позиции».

Прочитав статью, Сталин был ошеломлен. Он только что объяснял теоретикам, кто такой Энгельс, а они самым идиотским (или зловредным) способом отреагировали на его возражение.

На сей раз Сталин был решителен и назвал позицию редакции «троцкистско-меньшевистской», «гнилой, антимарксистской», отвергающей новаторский опыт Ленина.

Оказалось, автором материала был Зиновьев. Но Сталин не стал педалировать это, а потребовал смены ответственного редактора Кнорина. Кнорина понизили до рядового члена редколлегии, Зиновьева из редколлегии вывели, ответственным секретарем назначили бывшего «бухаринца», заведующего отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП(б) А. И. Стецкого.

Казалось бы, конфликт разрешен. Но остался вопрос с Энгельсом. «Большевик» предложил новую редакционную статью, введя в нее взгляды Сталина по поводу работы классика. Сталину это не понравилось, он посчитал «неразумным» сопоставление Энгельс — Сталин. Сначала он попытался править статью, потом бросил. Он попал в идеологическую ловушку: нельзя «охаивать» Энгельса, нельзя «умалять» роль Ленина, нельзя разоружать коминтерновцев в Германии и нельзя унижать Россию (пусть и царскую). Поэтому никакой редакционной статьи не появилось. Пришлось наступить на горло теории во имя государственных интересов.

В этом эпизоде Сталин еще раз убедился, что возглавляемому им государству не совсем подходят идеологические рамки марксизма.

Говоря «еше раз», мы имеем в виду и непрекращающуюся борьбу центра с национальной элитой. Его особенно тревожили поведение руководителей Украины и постоянные попытки украинской интеллигенции защититься, как они говорили, от «русификации». Сталин не имел ничего против «культурной автономии» и отбирал у регионов их права, считая естественным усиление централизации власти.

Республиканские правительства должны были выступать в роли менеджеров Москвы, а не самостоятельных политиков. Именно здесь, в борьбе за власть, пролегала главная линия конфликта. У республик отпали самостоятельные силовые органы (еще в 1930 году были расформированы республиканские комиссариаты внутренних дел, в 1933 году вновь созданной Прокуратуре СССР подчинили республиканские прокуратуры; то же касалось и органов экономического управления). Сталинская практика все заметнее перестраивала «ленинскую национальную политику», завершая давний спор Сталина и Ленина о принципах создания СССР. Тех, кто препятствовал этому процессу, ждала печальная судьба: они попадали под несущийся поезд государственной необходимости.

Так, 8 июля 1933 года в собственном кабинете застрелился председатель Госплана и заместитель председателя Совнаркома Украины, член Политбюро ЦК КП Украины Николай Скрыпник. Он был заслуженным партийным деятелем, делегатом III съезда РСДРП (Лондон, 1905), во время Октябрьской революции являлся членом Военно-революционного комитета.

В июле 1927 года Всеукраинский Центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров УССР выпустили постановление: «Об обеспечении равноправия языков и о содействии развитию украинской культуры». Целью документа являлось проведение дальнейшей украинизации бывшей Малороссии, вытеснение с ее территории русского языка. Право оставаться русскоязычными в УССР сохраняли только выходцы из Великороссии. Коренное население республики объявлялось самостоятельной украинской нацией и обязывалось перейти на украинский язык, на котором отныне разрешалось вести научную и педагогическую деятельность, судопроизводство, делопроизводство (исключения допускались лишь в заведениях, специально предназначенных для обслуживания национальных меньшинств). Во всех центральных учреждениях организовывались ведомственные комиссии, задачей которых являлась «выработка мер к полной украинизации» соответствующих государственных структур. Сотрудники всех государственных учреждений и организаций, замеченные в «отрицательном отношении к украинизации», согласно постановлению увольнялись в административном порядке, «без выдачи выходного пособия и без предупреждения». В отдельном пункте указывалось, что за несоблюдение положений данного постановления «виновные подлежат уголовной ответственности».

Именно Скрыпник активно проводил политику «украинизации». При нем свыше 80 процентов общеобразовательных школ и 30 процентов вузов стали украиноязычными, что вызвало недовольство в промышленных районах республики и крупных городах, традиционно ориентированных на русский язык и русскую культуру. Разрыв в количестве украиноязычных школ и вузов (80 и 30 процентов) иллюстрирует эту коллизию: вузовская традиция была русской. В 1928 году Скрыпник утвердил проект государственной комиссии о новом украинском правописании. В числе предложений был и перевод украинского языка на латинский алфавит (эта идея, напомним, будоражила умы и в Москве, но была отвергнута Сталиным). Скрыпник отказался от латинизации, зато утвердил новое правописание, которое отдаляло украинский от русского языка (транслитерация осуществлялась способом, более приближенным к западноевропейским языкам). Это был не первый замеченный Сталиным шаг в сторону от государственного единства. Еще раньше Скрыпник резко возражал против укрепления бюджетного централизма.

В итоге присланный в начале 1933 года на Украину Постышев начал против Скрыпника кампанию критики, сместил его с должности наркома просвещения и заставил каяться в «национал-уклонизме».

Говоря на XVII съезде о национальном вопросе, Сталин вспомнил и своего сослуживца по Юго-Западному фронту: «Грехопадение Скрыпника и его группы на Украине не есть исключение, такие же вывихи наблюдаются у отдельных товарищей и в других национальных республиках».

И объяснил, что «украинский национализм сомкнулся с интервенционистами». Это был явный намек на Польшу и, что было менее явным, — на политику кайзеровской Германии по отделению Украины и на восточные планы Гитлера.

Все это — вопросы языкознания и культуры, геополитика, централизация, подготовка населения к войне и еще многое другое — образовывало панораму интеллектуальной деятельности нашего героя. За глаза окружающие звали его Хозяином. Когда это слово произносилось при нем, он раздражался: «Какой я хозяин? Я не среднеазиатский бай!»

Именно в 1930-х годах Сталин стал ощущать себя русским, о чем говорил в такой форме: «Я русский человек грузинской национальности». Такое же двуединое содержание он требовал и от других: сперва русское государство, культура, язык, а потом и ваши личные привязанности и особенности.

Светлана Аллилуева еще в детстве отметила его отношение к России: «Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты, и настолько сильно полюбил бы все русское. Еще в Сибири отец полюбил Россию по-настоящему: и людей, и язык, и природу. Он вспоминал всегда о годах ссылки, как будто это были сплошь рыбная ловля, охота, прогулки по тайге. У него навсегда сохранилась эта любовь» ²⁶¹.