История похода в Россию. Мемуары генерал-адютанта

Не было никаких признаков неповиновения со стороны этих союзников; водки и провизии было достаточно.

Но 28 декабря, когда генерал Башелю двинулся вправо к Рагниту, чтобы оттеснить русских, нашедших там убежище после поражения в Тильзите, прусские офицеры начали жаловаться на усталость своих войск; их авангард двигался неохотно и неосторожно, был застигнут врасплох, расстроен и отброшен. Башелю, однако, переломил ситуацию и вошел в Рагнит.

В это время Макдональд, прибывший в Тильзит, ждал Йорка и остальную часть прусской армии, но она не появлялась. Напрасно он слал офицеров с приказами: от Йорка не было вестей. Тридцатого декабря он тревожился вдвойне; это видно по одному из его писем, в котором он, однако, не решился прямо высказать подозрения в измене. Он написал, что не может понять причину этой задержки; он посылал ряд офицеров и эмиссаров с приказами Йорку, чтобы тот к нему присоединился, но не получил ответа. Теперь, когда враг наступает на него, он вынужден задержать отступление; он не может бросить этот корпус, отступать без Йорка; эта задержка губительна. Закончил он так: «Я теряюсь в догадках. Если я отступлю, что скажет император? Что скажут Франция, армия, Европа? Для 10-го корпуса это будет несмываемый позор; как можно добровольно бросить часть своих войск? О нет, каким бы ни был результат, я отказываюсь: лучше я стану добровольной жертвой, при условии, что это единственная жертва».

На следующий день он вызвал Башелю и прусскую кавалерию, которая всё еще находилась в Рагните, в Тильзит. Башелю получил этот приказ вечером; он хотел его исполнить, но прусские полковники отказались подчиняться под разными предлогами. «Дорога непроходима, — говорили они. — Мы не привыкли заставлять своих солдат отправляться в поход в такую ужасную погоду и в такой поздний час! Мы ответственны перед королем за свои полки». Французский генерал был потрясен, приказал им замолчать и слушаться; его твердость заставила их подчиняться, но они всё делали медленно. Русский генерал проник в их ряды и требовал сдать этого француза, который был в одиночестве; однако пруссаки, готовые бросить Башелю, не решались изменить ему; наконец они выступили в поход.

В Рагните, в восемь часов вечера, они отказывались седлать лошадей; в Тильзите, куда они прибыли в два часа ночи, они не хотели с них слезать. В пять часов утра они разошлись по квартирам; казалось, что порядок восстановлен, и генерал пошел немного отдохнуть. Но послушание было обманчивым, и как только пруссаки остались без присмотра, они взяли оружие и ушли — во главе с Массенбахом; они покинули Тильзит молча, под покровом ночи. На рассвете последнего дня 1812 года Макдональд остался без прусской армии.

Йорк, вместо того чтобы к нему присоединиться, отнял у него Массенбаха, которого он только что призвал вернуться. Его собственная измена, которая начала совершаться 26 декабря, теперь была доведена до конца. Тридцатого декабря в Таурогене была подписана конвенция между Йорком и русским генералом Дибичем: «Прусские войска должны размещаться по квартирам на своих границах и сохранять нейтралитет в течение двух месяцев, даже в том случае, если это перемирие не будет одобрено их правительствами. В конце этого срока они получат возможность воссоединиться с французскими войсками, если их монарх прикажет им сделать это».

Йорк, и особенно Массенбах, из страха перед Польской дивизией, с которой они были объединены, или из уважения к Макдональду, прожили некоторую деликатность. Они написали маршалу. Йорк объявил о подписании конвенции и объяснил свои действия, придав им благовидную окраску: он принужден был к этому усталостью и силой обстоятельств; но как бы мир ни осуждал его поведение, он совсем не тревожится по этому поводу; его долг перед солдатами и самое зрелое размышление продиктовали ему это решение; как бы оно внешне ни выглядело, он руководствовался самыми чистыми мотивами.

Массенбах просил прощения за свой тайный уход. Он хотел выразить ощущение, которое наполняет его сердце печалью. Он испытывал благоговейный страх, что чувства почитания и уважения, которые он сохранит к Макдональду до конца жизни, не дадут ему возможности исполнить свой долг.

Макдональд видел, что его вооруженные силы разом уменьшились с двадцати девяти до девяти тысяч солдат, но в то же время он испытал облегчение, поскольку настал конец тревогам, которыми он жил последние два дня.

Глава IX

Так началась измена наших союзников. Я не берусь судить о моральной стороне этого события; пусть решает потомство. Как историк современности, я, однако, не только занимаюсь фактами, но и думаю о впечатлении, оставленном ими в умах двух командиров союзной армии.

Пруссаки только и ждали возможности изменить нам, поскольку союз был навязан им силой; когда она появилась, они ей воспользовались. Но они не только отказались предать Макдональда, но даже не покидали его до определенного момента; можно сказать, они вытянули его из России в безопасное место. Со своей стороны, когда Макдональд почувствовал, что он покинут, то, не имея доказательств этого, он остался в Тильзите на милость пруссаков, не дав им предлога для измены поспешным отъездом.

Пруссаки не злоупотребили этим благородным поведением. С их стороны была измена, но не было предательства. В наш век и после всех несчастий, которые они пережили, это выглядит как заслуга; они не присоединились к русским. Когда пруссаки пришли к собственной границе, они не отказались помочь тому, кто ранее их победил, в защите их родной земли против тех, которые предстали в образе освободителей и были ими на самом деле. Повторяю, они заняли нейтральную позицию не раньше, чем Макдональд ушел из России и от русских в безопасное место.

Король Пруссии осудил поведение Йорка. Он уволил его и назначил Клейста на его место; он приказал Клейсту арестовать своего бывшего командира и отослать его вместе с Массенбахом в Берлин, где оба должны были предстать перед судом. Но эти генералы сохранили свое положение вопреки приказам короля; прусская армия не считала, что ее монарх свободен. Это мнение было основано на том, что в Берлине находились Ожеро и французские войска.

Глава X

На нашем правом фланге, со стороны австрийцев, какого-либо неожиданного взрыва не ожидалось. Это крыло отделилось от нас незаметно и с соблюдением политических формальностей.

Десятого декабря Шварценберг был в Слониме. Он всё еще был убежден, что русские разбиты и бегут перед Наполеоном, когда ему доложили об отъезде императора и гибели Великой армии; доклад был сделан в столь неопределенных выражениях, что Шварценберг был дезориентирован.

Четырнадцатого декабря он отступил от Слонима к Белостоку. Полученные им от Мюрата инструкции позволяли ему действовать таким образом.

Примерно 21 декабря приказ Александра приостановил военные действия на этом участке фронта, и поскольку интересы русских соответствовали интересам австрийцев, то скоро было достигнуто взаимопонимание. Перемирие, одобренное Мюратом, было заключено немедленно.

Шварценберг регулярно отчитывался перед командующим армией; он контролировал всю линию фронта австрийскими войсками и прикрывал Варшаву. Двадцать второго января он получил от своего правительства инструкции, обязывавшие его покинуть Великое герцогство, отступать отдельно от Ренье и войти в Галицию. Он проявил медлительность, выполняя эти инструкции, и не уступал настойчивым просьбам Милорадовича, подкрепленным угрожающими маневрами, до 25 января. И даже после этого он отходил в направлении Варшавы так медленно, что за это время удалось эвакуировать госпитали и большую часть складов. Наконец, он добился для варшавян более благоприятных условий капитуляции, чем те могли ожидать. Он сделал еще больше: хотя город следовало оставить 5-го, он сделал это только 8-го, что дало Ренье целых три дня.

Правда, Ренье был застигнут врасплох в Калише, но это потому, что он потерял много времени, прикрывая эвакуацию польских складов. Эта неожиданная атака вызвала беспорядок, в результате которого Саксонская бригада была отрезана от Французского корпуса и отступила в направлении позиций Шварценберга, где он принял ее. Австрия позволила этой бригаде пройти по своей территории и присоединиться к нашей армии, которая собиралась вблизи Дрездена.