Карл Великий

Хотя эпос утрачивает свою значимость как документ, возникший сразу же по прошествии излагаемых событий, все же нельзя не учитывать кое-какие элементы поэтического изложения как нечто пережитое и прочувствованное при интерпретации данного отрезка времени. К примеру, иногда встречается патетическое обращение к Карлу «Август», а Ахен именуется не иначе как второй или будущий Рим, что, видимо, выходило за рамки привычного. Фактически же напрашивается сравнение с Византией, новым Римом императора Константина и с новым правителем Василием. И в этом тексте «ветхозаветное царствие» доминирует над мироощущением поэта и его «заказчика», когда, например, папа обращается с просьбой к посланной ему навстречу делегации франкской аристократии: «О, господа, представьте меня пред благородный лик Давида!» Хотя Карла с благоговением именуют «отцом» и «светочем» Европы, называя его «Августом» и прочими императорскими эпитетами, например «победитель», «смиренный», «триумфатор», тем не менее не упоминается императорский титул, а именно «император».

Для своего окружения, к которому наряду с Алкуином принадлежит и автор нашего поэтического произведения, что, между прочим, характерно и для периода времени после 800 года, Карл остается «новым Давидом». Именно в эти годы аббат в далеком Туре сравнивает Карла с ветхозаветным образцом, ставя на одну доску царство Давида и христианскую империю во главе с правителем франков. Ни из переписки того времени, ни даже из эпоса, который, по мнению Дитера Шаллера, стал ранним произведением Эйнхарда, не вытекает желание короля или приближенных к нему людей возродить Западную Римскую империю, и тем более не следует вывод об антиримской, рожденной в Ахене императорской власти как политической опоре необъятного королевства.

Видимо, после покушения в апреле 799 года, однако до прибытия Карла в Рим в ноябре 800 года Лев III заказал состоящую из нескольких частей мозаику для украшения стен триклиния в представительском помещении Латеранского дворца. Этот мозаичный декор дает недвусмысленное представление о политико-религиозной роли папства и королевства в современном римском понимании. Между тем эти мозаики куда-то сгинули, и только копии раннего периода позволяют нам ориентироваться в мифологии, связанной с апостолом Петром и демонстрацией влияния, которые получили яркое проявление в этих мозаичных панно. В первой сцене полукупола апсиды изображено, как Христос посылает своих учеников на проповедь христианства; на левой стороне торцовой стены показан Спаситель на троне, передающий справа (почетная сторона!) коленопреклоненному Петру ключи, а слева тоже коленопреклоненному Константину боевой знак императора и флаг с монограммой Христа, под которым император в 312 году одержал победу над своим противником Максентием. На правой стороне арки Петр, в сидячем положении, вручает находящемуся справа от него коленопреклоненному папе палий, знак его остоинства, а с противоположной стороны также коленопреклоненному королю (!) Карлу — флаг. Сопроводительная надпись гласит: «Святой Петр, ты даешь жизнь папе Льву и победу королю Карлу».

Многие фрагменты этого исключительно важного произведения изобразительного искусства были утрачены и подверглись еставрации. В настоящее время оно находится на внешней стороне Латеранской церкви, обращенной к площади Сан-Джованни. Примерно в те же годы конца VIII века возникла дошедшая рго нас тоже в виде копии апсидная мозаика из храма кардинала — пресвитера Льва. На ней изображен Христос в окружении вятых и в сопровождении папы Льва и короля Карла в нациоональном франкском одеянии с короной на голове и препоясанного мечом.

Как прежде император Константин получал из рук Христа победу над врагами церкви, так теперь Карл из рук апостола Петра получает флаг как знак победоносной борьбы во славу князя апостолов и его преемников. Следует напомнить о передаче Львом III непосредственно после его избрания ключей от крипты апостола Петра и флага города Рима в Ахен как призыв к защите римских интересов.

Если в IV веке церковь находилась под покровительством императора, побеждавшего во имя Христово и председательствовавшего на соборах, то римское папство уповало на защиту короля франков. Именно ему князь апостолов доверил быть хранителем храма вместе с его местом захоронения. Переживший покушение папа благодарил апостола Петра за сохранение жизни и надеялся на победу короля над его (папы Льва III) врагами! Именно так надо понимать содержание надписи. В двойственном пожелании «жизни» для Льва III и «победы» для короля Карла отражается к тому же двойная формула церковных песнопений, жития и победы для одного правителя. Ни изобразительный ряд, ни текстовое решение вовсе не вызывают образ «римского патриция», не предвосхищают императорское достоинство Карла, хотя упоминание первого христианского императора Константина создает определенный историко-политический контекст.

Римское папство совсем не было заинтересовано в возрождении античной Западной Римской империи, а если такой интерес и присутствовал, то в весьма малой степени. Датированная восьмидесятыми годами VIII века фальшивка связана с именем первого Константина и его переселением на новое место на Босфоре, которое мотивировалось необходимостью из благочестивых намерений подчинить в будущем Рим и Запад исключительно правлению имперски подобного князя апостолов и его преемников. Мозаичное панно как бы возвестило, что Римская церковь с апостолом Петром видит опору и защиту в короле франков, а Карл как новый Константин предстал в роли императора. Что Карл мог бы претендовать на обширную прерогативу по отношению к Риму, как было с Константином, противоречило реальному положению вещей и силе воображения современников. Хотя вполне возможно допущение, что императорская власть и ее обновление могли оказаться в поле зрения папы, при отсутствии тщательно продуманной политической концепции сам подход отличался необычайной расплывчатостью и противоречивостью.

Вскоре после получения тревожных сообщений из Рима Карл поставил в известность верного ему Алкуина в Туре, давшего ему, как обычно, совет, одновременно искренне посочувствовав церк ви. Так, он упрекает короля в том, что тот перестал уделять долж ное внимание ее защите, отправившись в очередной поход против саксов, чтобы «усмирить взбунтовавшийся народ и каленым железом покарать дикое племя», как образно говорится в упомянутом Падерборнском эпосе. Алкуин снова произносит хлесткие и жесткие слова в адрес короля, давая ему понять, что абсолютно не согласен с методами монаршего миссионерства, особенно с требованием взимать мучительную десятину, тем более что у него 384нет уверенности, «считает ли Господь эту страну достойной истинной веры», ведь на удивление все переселенцы стали примерными христианами в противоположность «оседлым», пребывающим в объятиях озлобления».

Эта критика перекликается с известной оценкой Алкуином современного положения в мире и его важнейших действующих лиц. Правда, она не содержит общепринятого дифференцированного анализа потенциальных возможностей «фигурантов», а представляет собой лишь «моментальный снимок». Его «милейший Давид», как он вновь обращается к Карлу, заслуживает внимания: «Ибо до сих пор существовали три наиболее значимых лица в мире: это апостолическое величие, которое правит престолом князя апостолов в роли наместника; что произошло с этим началом, кто правил (!) этим престолом, об этом ваша достопочтенная благость не сочла нужным мне поведать. Второе лицо — это ямператорское достоинство и светская власть во втором Риме; как греховно было покончено с главой этой империи, причем не чужаками, а собственными людьми и согражданами, так повсюду тословит молва. Третье лицо — это королевское достоинство, возложенное на вас повелением нашего Господа Иисуса Христа как главы христианского народа; это достоинство превосходит иные упомянутые достоинства своей премудростью и возвышенностыо во всем королевстве. Поэтому только в тебе заложено все Спасение всех церквей Христовых. Ты — возвышающий добро, будь мстителем преступников, водителем заблудших, утешителем скорбящих».