Атаман Платов

Перемена обстоятельств

Государь — в Петербурге. Атаман — в «скучной Аршаве», то есть Варшаве. А хотелось в столицу. Но никто не звал. Александр Павлович молчит. И от Марии Федоровны — ни строчки. В чем причина? Платов не знал. Жил воспоминаниями, отводил душу в письмах детям, друзьям, соратникам…

Старики обычно живут прошлым. Прошлое лучше настоящего хотя бы потому, что там осталась молодость. И удивительные встречи. А у Платова их было много. Самыми памятными оказались встречи с Суворовым. Вот и мучился в «скучной Аршаве», утешаясь приятными воспоминаниями «о том драгоценном времени, в которое имел щастие неоднократно служить под начальством сего великого полководца и созерцать бессмертную славу его».

С кем поделиться нахлынувшими воспоминаниями? Решил, что лучше всего с племянником Александра Васильевича, военным министром князем Алексеем Ивановичем Горчаковым, с которым нередко сиживал за царским столом в Зимнем дворце. Призвал секретаря, кое-как растолковал ему о впечатлениях от встреч с великим полководцем, тот привел в порядок негладкие мысли своего начальника и перенес их на лист бумаги:

«…С Суворовым не только проходили казаки пропасти, изумляли непонятною быстротою своею умы человеческие, но даже могли бы творить непостижимые смертным чудеса. Его слово вдыхало в них бодрость, повиновение и решимость на все; оно же, быв тогда для них законом неизменяемым, служит теперь и навсегда за лучший образец в добродетелях и доблестях ратных. Так много обязаны мы сему бессмертному герою, отверзшему нам путь к славе! Имя его и поныне подкрепляет дух во брани сражающихся и вселяет страх и ужас во врагов. Но не мы только благоговеем перед прахом его; память его благославляют все народы и племена; пройдут века, а имя Суворова, украшая отечественную историю нашу, не перестанет возвышать народную гордость и воспламенять дух поздних потомков… Ему вручен был от Бога дар управлять и располагать сердцами всех… От такого Росса вкушала блаженство вселенная и теперь имеет украшение история рода человеческого!..»

— Складно пишешь, — сказал Платов. — Молодец! Только добавь, что копию с сего письма и все письма его сиятельства ко мне я отошлю в город Новочеркасск для хранения с прочими памятниками о подвигах Донского войска.

Платов довольно часто задумывался над тем, какой след в истории оставят его воины. Еще раньше он поддержал капитана Петра Андреевича Чуйкевича, решившего написать хронику подвигов казаков в Пруссии в 1807 году. А теперь предложил Сергею Николаевичу Глинке издать все, что у него было напечатано о донцах в «Русском вестнике», и прислал ему на расходы 2 тысячи рублей. В результате в Москве вышла книга «Вера, верность и слава донцов». Надо думать, Матвей Иванович с удовольствием читал строки из нее:

Может быть, эти строки и вызвали у Матвея Ивановича воспоминания о великом полководце, под началом которого он вел казаков на штурм Измаила.

А еще порадовал Матвея Ивановича в «скучной Аршаве» Михаил Богданович Барклай де Толли своим посланием от 24 июня 1814 года. Генерал-фельдмаршал вспомнил все: и сбор донского ополчения, когда «юноши, не созревшие еще в силах к понесению трудов военных… по первому воззванию монарха летели на защиту благоденствия и славы русской», и изгнание врага, и возвращение казаками богатств, похищенных в Москве захватчиками, и освобождение Европы и самой Франции… А завершил свое послание так:

«…Милостивый Государь мой, в сие достопамятное время не было ни одного случая, где бы герои донские не блеснули и подвигами военными, и подвигами патриотическими; не было битвы, где бы они не восторжествовали; не было трудов, которых бы они не преодолели; не было нужд, коих бы они не перенесли.

Теперь, когда они, возвращаясь на благословенную родину свою, несут с собою от берегов Сены до берегов Дона славу, мир и благоденствие, я не могу скрыть истинной признательности моей к бессмертным подвигам их. Конечно, и без моей признательности известна свету слава их; но почитая собственно для себя лестным передать в память потомства, что я имел честь быть свидетелем достославной службы их на пользу своего и чужих народов, я усерднейше прошу Ваше Сиятельство сие искреннее излияние чувствований моих принять как залог особенного к заслугам донских воинов уважения всей армии, над коею я по доверенности Государя Императора удостоился начальствовать. Пусть признательность сия будет также несомненным доказательством и отличного моего к вам почтения…»

Платов отправил письмо Барклая в Новочеркасск и предписал войсковой канцелярии довести содержание его до сведения всех донских жителей, дабы могли они «вкусить в душе своей сладостное удовольствие» от «благодарности господина генерал-фельдмаршала».

Комментарии здесь, как говорят, излишни. От той давней размолвки между двумя выдающимися современниками не осталось и следа. Примирила Победа.

Закончился беспримерный галоп по Европе. Еще в Лондоне государь распорядился оставить на границе 10 казачьих полков, а остальные отправить домой. Рыцари Платова, блеснув подвигами военными и патриотическими, стали возвращаться к своим очагам.

Пребывая в главной квартире, Платов хорошо знал о положении на Дону. Он гонял курьеров из Варшавы в Новый Черкасск, посылал предписания войсковой канцелярии и получал ответы на свои запросы. Проведал он и о том, как встречали победителей их матери, жены и сестры…

18 августа император Александр подписал благодарственный манифест к русскому народу за участие в войне. Вскоре и атаман Платов обратился к Войску с приказом, который поистине можно назвать гимном во славу донских женщин, сохранивших в лихую годину прежний «порядок и то же благоустройство», «верность и привязанность к мужьям своим, с коими столь долго были разлучены», вскормивших «оставленных младенцев, кои так же будут полезны Отечеству, как и отцы их». «Проникнутый сими чувствиями», он закончил так:

«…Я в сердечную обязанность вменяю себе по долгу звания… принести через сие всем женам донских воинов мою совершеннейшую благодарность за исполнение обязанностей их, за сохранение домов, семейств и имуществ наших.

Пускай верность и усердие их, а наши за то к ним признательность, уважение и любовь послужат в позднейшем потомстве примером нравственности для жен донских».

Если верить историку В. Броневскому, казачки не очень-то блюли верность своим мужьям, когда те отправлялись в поход. Но то было в мирное время. Похоже, в годы войны они выдержали испытание разлукой. И атаман отметил сей подвиг донских жен в приказе по Войску.

Платов не забыл и о самих героях, потрясших и приведших в «ничтожество» «тьматысячные вражеские силы». 1 декабря 1814 года он отправил в Новочеркасск печатное изъявление благодарности Войску, в котором клялся до конца жизни хранить в памяти мужество и храбрость донских воинов, удививших «целый свет» подвигами в сражениях «за веру, царя и Отечество».

Государь император с конца августа пребывал в Вене, устраивал приемы и банкеты, поражая западных современников «безудержным расточительством»; на балах кокетничал с партнершами по танцам; пикировался со вчерашними союзниками по вопросу о судьбе Польши и Наполеона, запертого на своем острове.

Наступил 1815 год. 23 января Платов обратился к царю с письмом, в котором сообщил, какую радость на Дону вызвало возвращение первых казачьих полков, и, ссылаясь на нездоровье, испросил разрешения съездить в Петербург подлечиться.

На самом деле Матвей Иванович хотел повидаться со вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Буквально в те же дни он писал дочери и зятю:

«…Даю вам знать о себе, я, слава Всевышнему, здоров; здоровье мне дали воды германские и вояж по оной Германии. Но скучаю сильно, что я по сю пору проживаю в Аршаве в ожидании возвращения государя из Вены, иначе мне ехать никуда нельзя и как скоро я буду в Петербурге, неизвестно…»