Так называемая личная жизнь

- Еще бы не помнить, - сказал Лопатин. И, вздохнув, подумал о том, каких только бед не валилось нам на головы за эту четверть века. И последняя из них - война, от которой он никак не может сегодня отцепиться. Все возвращается и возвращается к ней, хотя, казалось бы, сегодня, в этот новогодний вечер, с этой женщиной, на улицах этого далекого от всех фронтов города естественней было бы говорить о чем-то другом.

Они были уже недалеко от дома, где жил Вячеслав Викторович, и Лопатин, занятый своими мыслями, только мельком, как на вдруг возникшее механическое препятствие, взглянул на шедшего им навстречу и остановившегося прямо перед ними высокого человека. Человек резко остановился и так же резко, метнувшись дальше, остался у них за спиной.

Что-то произошло, но Лопатин так и не понял, что, и вопросительно посмотрел на женщину, продолжавшую идти рядом с ним, держа его за руку.

- Что? - непроизвольно спросил он.

- Ничего. - Она повернула к ному свое спокойное лицо. - Думаю над тем, что вы мне говорили. А что? - в свою очередь спросила она.

- Нет, ничего.

Он посторонился, чтобы пропустить двух женщин, несших; вдвоем тяжелую кошелку и занимавших весь тротуар, и, посторонившись и взглянув на дом, мимо которого они шли, сообразил, что еще тридцать шагов - и будут ворота, ведущие во двор к Вячеславу.

- Вот мы и пришла, - сказал он так растерянно, что она улыбнулась.

- Если вам нравится со мной ходить, можем в будущем году, завтра, повторить. Я зайду за вами на студню, и мы пойдем пешком до моего дома. Это от студии в ту сторону столько же, сколько мы сегодня шли в эту. Я зайду за вами в семь часов - раньте не смогу из-за работы, - а если вы еще не закончите, подожду вас, как сегодня. А вы отпроситесь у своего Вячеслава на весь последний вечер. Он отпустит, он добрый! Можете сказать, что идете ко мне, а можете не говорить - как хотите! Могу и сама зайти к нему, отпросить вас. - Она улыбнулась.

- Ничего, сам управлюсь, - сказал Лопатин.

Она говорила о завтрашнем вечере, а он думал о том, куда и с кем она пойдет сегодня на Новый год.

Они остановились и стояли у арки ворот. Она отпустила его руку и, посмотрев на него, сказала:

- Я длинная, но вы все-таки выше меня.

- Вы теперь к Зинаиде Антоновне? - спросил Лопатин.

- Да.

- Можно, я провожу вас до нее?

- Нет, - сказала она. - Теперь я уже не пойду, а побегу, все мое время вышло. А бегать я люблю одна! Я провожу вас сама до вашей двери, а потом побегу проходными дворами. Пошли, а то некогда.

Она крепко взяла Лопатина под локоть.

Они остановились у двери Вячеслава. Две выщербленные каменные ступеньки и дверь, когда-то обитая клеенкой, от которой остались только застрявшие на гвоздях лохмотья пакли.

"Да, неподходящее место для объяснений", - подумал он и, зная, что уже не спросит этого вслух, все-таки мысленно, впервые не на "вы", а на "ты", спросил:

"А все-таки куда же ты сегодня уходишь от меня? Где будешь ты, пока я буду здесь, за этой дверью?"

Хотя она сказала ему, что ей пора бежать, сейчас она молча стояла перед ним с кошелкой в руках и глядела на него, никуда не торопясь.

- Я рада, что вы меня ни о чем не спросили, - сказала она. - Мне не хотелось сегодня отвечать ни на какие вопросы. Шла с вами и думала: "Неужели что-нибудь спросит?" До завтра. С Новым годом вас!

Она поставила на снег кошелку и вдруг - Лопатин даже не заметил, когда она успела снять их, - оказавшись без варежек, голыми теплыми руками обняла его за шею и быстро и нежно поцеловала в губы. Еще раз, уже отдаляя свое лицо от его лица, прошептала: "С Новым годом!" - схватила кошелку, повернулась и не пошла, а побежала через двор.

Лопатин несколько раз безответно постучал в дверь и, толкнув ее, вошел в переднюю.

- Это ты, да? - крикнул ему из комнаты Вячеслав. - Заходи, я нарочно не запер, чтобы не отрываться, руки в муке.

Он стоял у стола и раскатывал бутылкой тесто для пельменей. Сколько его знал Лопатин, это всегда было одно из его любимых занятии.

- Наслаждаюсь, - сказал он. - Давно не лепил! Имею для тебя новости.

- Какие? - подумав о редакции, спросил Лопатин.

- Твоя прекрасная незнакомка Нина Николаевна будет, а ее верный оруженосец только что приходил и забрал свой паи без объяснения причин. Спросил его про нее, будет ли она, и услышал в ответ, что это его не касается! Будет или не будет - ее личное дело! Из чего заключил, что она-то, к его неудовольствию и к твоему удовольствию, будет. Ну что за мужчины пошли, диву даюсь! - рассмеялся Вячеслав Викторович, продолжая раскатывать тесто. - На морде трагедия написана - впору топиться! А за паем все же не забыл, явился. И мало тою, что явился! Когда ему впопыхах не тот коньяк дал, не его, а твой, но проморгал, заметил, что на звездочку меньше! Уже с порога вернулся, чтоб заменил ему. Кое-кто, конечно, будет расстроен сегодня, что он не споет нам романсов по просьбе публики, придется, на худой конец, мне самому вместо него петь! А в общем, бог с ним, с крохобором! И чего она в нем нашла, кроме голоса?

- Она тоже не будет, - сказал Лопатин.

- Откуда ты знаешь?

Лопатин объяснил, откуда он это знает. И, помолчав, спросил:

- Он что, высокого роста?

- Высокого. А что? Видел его?

- Думаю, что видел, - сказал Лопатин.

Да, конечно, это и был тот высокий человек, который вдруг остановился перед ними и понесся дальше. И кажется, он даже держал что-то в руках. А ничего не пришло в голову про него, наверное, потому, что когда он остолбенело остановился, то рука женщины, которой она держала тебя за руку, даже не дрогнула. Если бы дрогнула, ты бы заметил! Нет, не дрогнула. И лицо не переменилось - какое было, такое и осталось. Поэтому тебе и показалось, что ничего не произошло, хотя на самом деле произошло!

- Ну, она-то за своим паем не придет, - продолжая катать тесто, сказал Вячеслав Викторович. - Эта не такая... Да у нее и пай уже необратимый. Вячеслав Викторович кивнул на стол. - Ее мука, а мои - рабочие руки! Придется ради справедливости десятка два заморозить между окнами и завтра ей доставить.

Он вытер руки о белую рубашку, обвязанную вокруг пояса вместо фартука.