Смерть титана. В.И. Ленин

Другой аргумент бундовцев — это ссылка на историю, которая будто бы выдвинула Бунд как единственного представителя еврейского пролетариата. Все это старые песни древнего, как мир, еврейского вопроса, и жаль, что бундистов не научила ничему и социал-демократия. Еврейский вопрос в любом государстве стоит именно так: ассимиляция или обособленность? — и идея еврейской «национальности» носит явно реакционный характер не только у последователей ее (сионистов), но и у тех, кто пытается совместить ее с идеями социал-демократии. Идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата, создавая в нем прямо или косвенно настроение, враждебное ассимиляции, настроение «гетто». Враждебность к иностранным слоям населения может быть устранена «только тем, что инородные слои населения, — это Карл Каутский писал в то время, имея в виду специально русских евреев, — перестанут быть чужими, сольются с общей массой населения. Это единственно возможное разрешение еврейского вопроса, и мы должны поддерживать все то, что способствует устранению еврейской обособленности».

Надо отдать должное позиции съезда в этом вопросе.

В своей послесъездовской брошюре «Шаг вперед, два шага назад», которую я писал вдогонку «критическим трудам» Мартова и Троцкого, я приводил такой пример:

«Не могу не вспомнить одного разговора моего на съезде с кем-то из делегатов «центра». «Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде! — жаловался он мне. — Эта ожесточенная борьба, эта агитация друг против друга, эта резкая полемика, это нетоварищеское отношение!…» — «Какая прекрасная вещь — наш съезд! — отвечал я ему. — Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это не то, что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить». Товарищ из «центра» смотрел на меня недоумевающими глазами и пожимал плечами. Мы говорили на разных языках».

Возможно, тогда, в молодости, я стремился что-то оставить и для истории. Старался записывать кое-какие события и тогда, когда раздражение и досада меня переполняли. Я должен был понять, прав ли я, или только неудовлетворенность толкает меня высказаться. Собственно, так возник своеобразный «мемуар»: «Как чуть не потухла «Искра». Я его уже цитировал. Но в сентябре 1903-го я пишу новый «Рассказ о II съезде РСДРП».

Сам текст начинается с почти лирической ноты. «Этот рассказ назначен только для личных знакомых, и потому чтение его без согласия автора (Ленина) равно чтению чужого письма». Но тем не менее до опубликования в январе 1904 года протоколов съезда мой рассказ был единственным партийным документом, освещавшим итоги II съезда и причины раскола. Потом некоторые положения этого рассказа нашли свое отражение и развитие в моей книге «Шаг вперед, два шага назад», к которой я уже, наверное, не буду обращаться.

Запуская тогда этот актуальный текст в наш большевистский «самиздат», я тем самым начал свою кампанию по разоблачению оппортунистической тактики меньшевиков. Они и после съезда продолжали шушукаться и интриговать, а я обо всем, что было и что случилось, — написал. Не надо лениться, не следует слишком уповать на приватные разговоры и сочувственные поддакивания. Надо садиться за стол и формулировать. А потом уже рассудят и товарищи, и история.

Но я продолжу свои соображения о Бунде.

Помнит ли читатель, что это слово фактически означало? А именно: «Всеобщий еврейский союз в Литве, Польше и России». Надо обратить внимание на предлог «в», здесь суть всей проблемы. Бунд был организован в 1897 году, объединял по преимуществу полупролетарские элементы еврейских ремесленников западных областей России. На I съезде РСДРП в марте 1898 года Бунд вошел в РСДРП. На II съезде бундовцы выступили с требованием признать Бунд единственным представителем еврейского пролетариата. С позиций сегодняшнего времени это все уже смешно и стоит дешевого фарса. Какое-то удивительное избранничество и стремление добыть счастье только для себя. А разве, в самом общем смысле, бывает индивидуальное счастье? Бунд — как представитель счастья, свободы, равенства и благосостояния всех еврейских рабочих? Это очень все не согласовывалось с моей мечтой о единой сплоченной партии, в которой растворились бы все обособления и кружки со своими основывающимися на личных симпатиях и антипатиях отношениями, о партии, в которой не было бы никаких искусственных перегородок, в том числе и национальных.

Я легкомысленно думал, что если Бунд войдет в партию и сохранит свою автономию в чисто национальных делах, ему, несомненно, придется идти в ногу с партией. А Бунд и его мудрецы хотели сохранить за собой полную самостоятельность во всех политических вопросах, они говорили о своей особой от РСДРП политической партии.

Главным противником бундовского федерализма был я. Именно Бунд, блокируясь с неустойчивыми искровцами, со сторонниками «экономизма», смазал картину съезда. После того как съезд отверг бундовский организационный национализм, Бунд вышел из партии. Но вот что у меня в «Рассказе»… Хотя стоит предварительно заметить: съезд-то был (не по значению, а по своему составу) небольшим — 42 в начале, а позже 43 человека с правом решающего голоса, да 14 с совещательными голосами. Поэтому 5 бундовских голосов часто делали погоду.

Все хорошо знают, что серьезная сшибка на съезде произошла из-за формулировки пункта 1 устава. Здесь были и причины, и повод моего расхождения со старым другом Мартовым. Он, конечно, был человеком кристально честным и искренним, тем не менее мы по-разному формулировали, что значит гореть для революции.

Владимир Ульянов: «Членом партии считается всякий, поддерживающий партию, как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций».

Мартов: «…работой под контролем и руководством одной из партийных организаций».

Я прочно стоял за свою формулировку и указывал, что иного определения члена партии мы не можем сделать, не отступая от принципов централизма. С моей точки зрения, было необходимо сузить понятие члена партии для отделения работающих от болтающих. Мартов вносил новый принцип, совершенно противоречащий принципам «Искры». Да на кой ляд нужен член партии без организации! Мартовское «под контролем и руководством» означает на деле не больше не меньше как без всякого контроля и без всякого руководства. А за руководство я держался. Даже Плеханов, поддерживавший в этом вопросе о первом пункте устава меня, говорил, что жоресистская формулировка Мартова открывает в партию двери оппортунистам. Ну что же, в этот раз победил Мартов.

И вот тут я позволю себе не доверять старым недовольствам и усилившимся со временем расхождениям, а обратиться к впечатлениям тех лет: «Горячие споры о 1-м § устава, баллотировка еще раз выяснили политическую группировку на съезде и показали наглядно, что Бунд + «Рабочее дело» могут решить судьбу любого решений, поддерживая меньшинство искровцев против большинства».

Это-то так. Но читателю моих мемуаров все же останется неясным путь от моего «сидения» во Пскове до съезда партии. Слишком многое, торопясь к рассказу о съезде, я пропустил. Тут опять надо вернуться назад, к моей книжке «Что делать?».

С Потресовым и Мартовым мы потихонечку и по-дружески цапались, но главные расхождения были впереди. А в чем они, собственно, имели место? В целях и в средствах. «Социал-демократия руководит борьбой рабочего класса не только за выгодные условия продажи рабочей силы — это из книги «Что делать?», — а и за уничтожение того общественного строя, который заставляет неимущих продаваться богачам. Социал-демократия представляет рабочий класс не в его отношении к данной только группе предпринимателей, а в его отношении ко всем классам современного общества, к государству, как организованной политической силе». Это о целях.