Беседы

— Добросердечный патернализм?

— Медведев много говорит об улучшении условий для бизнеса, в частности о снижении налогов. Но люди ведь часто слышат не то, что говорится, а то, что они хотят услышать.

— Какие риски для медведевского периода, на Ваш взгляд, наиболее значимы? В частности, несмотря на то что средний класс подтянулся, все еще существует двугорбое распределение богатства и доходов, а следовательно, есть высокий социальный риск. Или эта социальная ткань так прочна, что разорвать ее нельзя?

— Рисков, конечно, масса. Другое дело, что одна их часть осознается людьми и проявляется в виде массовых страхов, а другая — нет. Например, быстрый экономический рост подвергает критическому испытанию нашу инфраструктуру, причем не только техническую, но и социальную: у людей появляются деньги, и они хотят чаще ходить в театры, лучше лечиться, получать образование. Но выясняется, что ни система образования, ни система здравоохранения, ни культурная индустрия не готовы к такому росту спроса, они не в состоянии предложить потребителю качественный продукт за доступную цену. А ведь еще недавно казалось: вот только появятся у нас деньги — и все проблемы мы решим!

Но никакие проблемы не решаются, а у претендентов на наши деньги только разгорается аппетит. Вот бизнесмены жалуются, что денег на взятки уходит все больше, а положительный результат даже за эти деньги чиновники им не гарантируют. Но в такую же точно ситуацию попадают и простые граждане, сталкиваясь на практике с нашей системой образования, с нашим здравоохранением и т. д., и т. п.

И это вызывает недовольство, причем прежде всего там, где самый высокий уровень экономического роста. Например, в Москве больше всего недовольных. Мы спрашивали у людей: Вы счастливы? Так вот, в Москве и Петербурге — больше всего несчастливых людей…

— А кто самый счастливый в региональном разрезе?

— Жители средних городов. На селе пока мало счастливых. Или возьмите ту же экологию. Конечно, у нас — не как в Китае, где построенный ими «мировой завод» уже превратился в мировую свалку. Но экологическая ситуация, по отзывам людей, ухудшается. Сейчас люди к этому более чувствительны, чем 5-10 лет назад, когда всем было наплевать на экологию, потому что заводы стояли. Сегодня предприятия работают, но выбрасывают много гадости, а люди уже отвыкли от этого, они понимают, что здоровье напрямую зависит от экологии. Если Медведев будет и дальше заниматься стимулированием экономического роста, то ему, очевидно, придется это учитывать. Здесь для нас актуален пример китайцев: 20 лет реформ их лозунг был — рост, несмотря ни на что.

А теперь Ху Цзиньтао ведет политику гармонизации, в рамках которой уделяется повышенное внимание экологии, социальным вопросам, решению проблемы имущественного неравенства. В общем, снижение издержек экономического роста — даже за счет снижения его темпов. Но мы темпами роста жертвовать пока не готовы, потому что понимаем, что у Китая было 20 лет 8-10-процентного роста в год, а у нас таких лет было всего восемь. Нам по-прежнему надо бежать очень быстро, чтобы сократить отставание от конкурентов.

Другой риск состоит в том, что производительность труда у нас значительно отстает от желаемого уровня, поэтому задача, поставленная Путиным, абсолютно своевременна. Только вот люди не хотят работать больше, и это нежелание напрямую связано с их представлениями о том, что им нужно, о планке требований. В качестве примера возьмем жилье. Казалось бы, это проблема номер один! Мы провели опрос, и оказалось, что больше половины опрошенных по всей стране удовлетворены своим жильем. Хотя это жилье с точки зрения современных стандартов не выдерживает никакой критики.

А респонденты удовлетворены!

— Не сказываются ли здесь какие-то религиозные мотивы, например, склонность к самоограничению?

— Сегодня я бы не назвал Россию по-настоящему религиозной страной. Даже и обряды религии соблюдает абсолютное меньшинство. Россияне могут декларировать свою причастность к православию, но на деле не склонны следовать даже десяти заповедям. Есть масса примеров столкновения религиозной доктрины и массовых настроений. Например, Церковь против гражданских браков, а люди — за. Поэтому я бы не переоценивал роль религиозных традиций. Паровой каток коммунизма прошелся по нашей стране очень основательно, за ним осталась по преимуществу выжженная земля, на которой мало что способно уродиться.

— А как Вы оцениваете всевозможные «оранжевые» риски?

— «Оранжевых» рисков нет, потому что в России все революции начинаются сверху. Если бы российская республиканская элита в 1991 г. не инициировала роспуск СССР, то и страна бы не распалась. Шанс у «оранжевых» был бы только в том случае, если бы какая-то мощная фракция элиты сделала ставку на этот сценарий.

— А почему же Медведев три года назад говорил об угрозе распада РФ?

— Это был конец 2004 — начало 2005 г., время очень тяжелое для нашей элиты. Именно тогда мы потерпели ряд очень чувствительных поражений. Во-первых, в сентябре 2004 г. был Беслан. Затем — сделали большие ставки на Украине, но получили Ющенко с Тимошенко. В-третьих, именно тогда резко скакнула инфляция и поползли вниз показатели социального самочувствия. В-четвертых, власть решила проводить монетизацию льгот и не подготовилась к резко отрицательной реакции населения. Т. е. наложился ряд крупных проблем, причем в разных сферах, и они резко усилили страхи и неуверенность элиты. Кстати, одним из способов преодоления этих страхов стал разворот государства лицом к социальной сфере. Нацпроекты ведь стартовали в сентябре 2005 г. Это был в том числе и ответ на «оранжевый» сценарий.

— Есть ли сегодня риск распада России? Согласно опросам ВЦИОМ, порядка 17 % отвечают на этот вопрос утвердительно и 60 % отрицают подобную возможность.

— И в 2004 г., по мнению россиян, риск распада был невелик. Но элита должна всегда точно чувствовать и смотреть дальше, а иначе что это за элита? У нее больше информации, больше ресурсов, а следовательно, должно быть больше ответственности. Если мы не будем каждый день помнить о риске распада, то он вполне может реализоваться. Конечно, такой риск распада сохраняется, но не в силу сильных сепаратистских настроений, как это было в 1990-е гг. Он скорее приобрел экономический характер. Например, жители Дальнего Востока страшно боятся, что их территория превратится в японскую или китайскую колонию, но, с другой стороны, они настолько слабо связаны экономически с Россией, что вынуждены развивать отношения с соседними странами. Как они будут существовать без дешевого японского импорта и без экспорта морепродуктов в Японию? Как сельское хозяйство Дальнего Востока обойдется без китайских работников? С другой стороны, все мы знаем о целой серии амбициозных проектов, и прежде всего инфраструктурных, которые Россия пытается там реализовать. Это и нефтепроводы, и железные дороги, и уголь Тувы, и нефть Ванкора и Сахалина. Если они не останутся на бумаге, то в ближайшие 4–5 лет шансы на усиление интеграционных процессов существенно повысятся.

— А Вы можете оценить, скажем, стратегические моменты в мышлении элиты? Для чего ей нужны были нацпроекты? Только ли для того, чтобы пригасить социальное недовольство, или есть какая-то более значимая и далеко идущая цель?

— Далеко идущая цель, безусловно, есть — не проиграть в конкуренции за человеческий капитал. Сегодня могущество государства измеряется уже не только количеством стратегических бомбардировщиков или ракетных крейсеров, но и качеством мозгов, квалификацией рабочей силы, привлекательностью страны для людей вне зависимости от их национальности и социального происхождения. Очевидно, что наша страна продолжает служить источником лучших мозгов для Запада, и не только для Запада, но и для Кореи, и для Китая.

А в России, несмотря на мощный экономический рост и наличие ресурсов, пока не удается создать условия для комфортной работы этих мозгов. Например, как не было, так и нет национальной инновационной системы: государство говорит компаниям — внедряйте! Но никто этим заниматься не хочет. Они и так проживут, у них есть рента, все у них хорошо и без внедрения. Велика угроза потерять оставшиеся научные и инженерные школы, а новые создавать мы разучились. Конечно, это не может не беспокоить тех, кто сегодня стоит у руля государства.