Сборник статей, воспоминаний, писем

   Особенной силой отличались его монологи четвертого акта. В новом Чацком чувство не исчерпывало, не увлекало за собой весь темперамент актера. Ум с сердцем были "в ладу", составляли гармоническое единство, и от этого сила грибоедовских обобщений приобретала особенно глубокий социальный смысл.

   "Горе от любви" первых двух Чацких стало приходить в равновесие с "горем от ума" третьего Чацкого у Качалова.

   Но к полному органическому единству этих двух начал в грибоедовском Чацком Качалов пришел еще позже.

   В 1938 году, к своему 40-летнему юбилею, Художественный театр решил заново поставить "Горе от ума".

   Роль Чацкого была дана Н. П. Хмелеву, Б. Н. Ливанову и М. И. Прудкину, но Хмелев был занят в параллельной постановке, у Прудкина роль была уже сыграна, и Вл. И. Немирович-Данченко работал над Чацким с Ливановым. Качалову же предложили играть в новом спектакле Фамусова: снова на какое-то время взяли верх традиции сценической истории "Горя от ума". Некоторое время Качалов репетировал эту роль, великолепно сознавая правильность такого решения режиссуры спектакля.

   Вл. И. Немирович-Данченко предложил взять за основу роли Фамусова слова Софьи о своем отце: "Брюзглив, неугомонен, скор, таков всегда..." Качалову казалось мало этих черт для характеристики грибоедовского самодура.

   "...Страшная ограниченность в нем, -- говорил он о Фамусове на одной из репетиций,-- это человек той эпохи: твердые устои, ограниченность, полуживотное, не человек, а получеловек..." {Запись репетиций "Горя от ума". Музей МХАТ.}. Василий Иванович соглашался с режиссером спектакля Е. С. Телешевой в том, что Фамусов является ярким представителем консервативного мировоззрения, носителем реакционных традиций, и добавлял: "... и косности. А "брюзглив" -- может быть только лишней черточкой".

   Так он искал в роли Фамусова типических черт характера, исторических и социальных обобщений.

   Но, как и в 1925 году, репетируя на этот раз Фамусова, он жил внутренне Чацким. И хотя последовавшее летом 1938 года настойчивое предложение Владимира Ивановича сыграть в дни юбилея МХАТ Чацкого вызвало у Василия Ивановича глубокое волнение и даже сомнение в своих физических силах, он подчинился решению и желанию Немировича-Данченко. В четвертый раз в своей творческой жизни он вернулся к любимому образу.

   Начиная репетиции "Горя от ума", Вл. И. Немирович-Данченко в первой своей речи, обращенной к новому составу исполнителей, считал необходимым подвести некоторый итог того, что было сделано Художественным театром за 40 лет.

   "Понадобилась Октябрьская революция, -- сказал Владимир Иванович, -- для того, чтобы в быт, в жизнь, в искусство вдруг ворвался прожектор, ярко освещающий новые идеи, требовавшие взмаха фантазии, смелости, дерзости, -- идеи, целиком захватившие нас... Наступил новый период нашего искусства. Актеры начали ярко и сильно жить жизнью революции -- той жизнью, которая создавалась кругом. Они так сильно отдавались этой жизни, как не отдавались до революции. И они великолепно начали схватывать огромную разницу между теми влечениями, которые охватывали их в дореволюционном быту, и теми, которые продиктовало им строительство новой жизни. Вот в этом слиянии нашей жизни с новыми идеями начало коваться то искусство, которое мы имеем теперь" {"Вл. И. Немирович-Данченко в работе над спектаклем "Горе от ума", Ежегодник МХТ" за 1945 г., т. I, стр. 348, 349.}.

   Эти мысли Немировича-Данченко полностью характеризуют творческие задачи, которые ставил перед собой каждый участник спектакля "Горе от ума" во главе с режиссурой и такими замечательными мастерами МХАТ, как В. И. Качалов, M. M. Тарханов, И. М. Москвин, О. Л. Книппер-Чехова, М. П. Лилина.

   Качалов чувствовал огромную ответственность своего нового выступления в роли Чацкого.

   Решившись еще раз сыграть Чацкого, он с новым увлечением отдался работе над дорогим ему образом.

   Можно не сомневаться, что ему были хорошо известны и письма Грибоедова, и стихи Рылеева, и сочинения Радищева. Великолепно знал и любил Качалов труды Белинского. Мысли Белинского о "Горе от ума" как о "благороднейшем создании гениального человека", которое имеет "великое значение и для нашей литературы, и для нашего общества", встречали непосредственный отклик у В. И. Качалова. Подобно Белинскому он твердо верил, что "истинно-художественная комедия никогда не может устареть вследствие изменения изображенных в ней нравов общества".

   К моменту новой постановки МХАТ Качалову хорошо была известна и точка зрения советской общественности на "Горе от ума".

   На страницах газеты "Правда" 8 августа 1936 года (No 217) были резко осуждены все попытки каким бы то ни было образом снизить политическое звучание грибоедовской комедии.

   Все лето 1938 года работал Качалов, по свидетельству близких ему лиц, над ролью Чацкого, как _н_а_д_ _н_о_в_о_й_ _р_о_л_ь_ю.

   Репетируя "Горе от ума", Вл. И. Немирович-Данченко по-прежнему стремился к органическому соединению в исполнителе роли Чацкого юношеской влюбленности с интеллектуальностью зрелого человека и считал это труднейшей задачей спектакля. "Я беру Чацкого таким, каков он есть, то есть Чацкого с великолепным, светлым умом, свободного, просвещенного, горячего, пылкого, отдающегося чувству, носящего в себе большую любовь к тому месту, где он родился и куда сейчас приехал..." -- так рисовал себе режиссер образ Чацкого {"Ежегодник МХТ" за 1945 г., т. I, стр. 363.}.

   Качалов, работая в 1938 году над Чацким, добавлял к этой характеристике еще одно важнейшее определение -- _п_а_т_р_и_о_т, и любовью Чацкого к родине насыщал всю роль.

   "Он и в Софье хочет видеть свое, русское, родное, любимое и поэтому так долго не может позволить себе "прозреть" по отношению к ней", -- рассказывал Качалов о Чацком своей партнерше по пьесе, Софье -- А. О. Степановой.

   Записи и стенограммы репетиций по "Горю от ума" отражают в достаточной мере работу Василия Ивановича над новым, четвертым Чацким и его творческие взгляды на создание этого образа.

   Обсуждая с Вл. И. Немировичем-Данченко финальный монолог третьего акта, Качалов утверждал, что в первых постановках "Горя от ума" ему "казалось, что публика не столько вникала в сущность того, _ч_т_о_ он говорит, а в то, что Чацкий, оскорбленный в своей любви, о _ч_е_м_-т_о_ горячо, взволнованно, бичующе говорит. А сейчас это довольно созвучно... Призыв к великому русскому языку -- это сейчас очень современно. Не в точном, буквальном смысле слова современно, а в смысле подтекста, защиты нашей самобытности, большевистской самобытности..." {Материалы по постановке "Горя от ума" в 1938 г., собранные В. В. Глебовым. Музей МХАТ.}

   И Немирович-Данченко отвечает Качалову: "Вы так и делайте. Начинайте просто, потом переходите на героическое... "Миллион терзаний" -- это все существо его, его страдания..."

   А в другой момент репетиции (того же третьего акта) Качалов говорит Владимиру Ивановичу: "Идеология Чацкого не требует интима. Об этом (о происшествии с княжнами.-- Н. Г.) он будет кричать всему миру".

   И снова соглашается с ним Немирович-Данченко: "У Чацкого с каждой фразой это еще новый революционный акт. Он говорит все сильнее и сильнее..."

   По приведенному отрывку можно уже судить, куда были направлены усилия Качалова в процессе нового воплощения Чацкого.

   "Чацкий гордится тем, что он русский, и поэтому так строго судит всех вокруг, он требователен _о_т_ _л_ю_б_в_и_ _к_ _р_о_д_и_н_е, а не от раздражения на весь мир из-за неудачной любви. В этом единственном пункте я расхожусь с Владимиром Ивановичем и... пожалуй, уж лет 30!" -- с присущим ему юмором признается своим молодым товарищам по работе на одной из репетиций Василий Иванович.