Джордж Харрисон

Руководивший в ELO исследованием периода наиболее напыщенной психоделии в творчестве Beatles,39–летний Линн был сессионным музыкантом–ветераном, чье мастерство шлифовалось в юные годы в Бирмингеме, где он превратил свою комнату в доме на Шард Энд в пещеру Аладдина, заставленную магнитофонами и прочей аппаратурой. Несмотря на все технические усовершенствования, в своем отношении к проблемам звукозаписи Линн, казалось, прошел замкнутый круг и вернулся в исходное положение. Для поп–музыки 80–х были характерны записи, в которых вокал плавно скользил поверх идеально выверенных по времени секвенций, «twanging plank», диско–баса и других программируемых звуков. Японцы даже изобрели автоматическую установку, намеренно совершавшую, время от времени, ошибки с целью придания записи более «человеческого» звучания. Ничего подобного не было на альбоме Стива Уинвуда 1982 года, на обложке которого «особой благодарности» удостоились в большей степени технические устройства и звуковые лаборатории, нежели люди.

В работе с ELO Линн не прибегал в такой степени к дорогостоящим электронным средствам, за что снискал уважение у рок–н-роллыциков вроде Дэйва Эдмундса. Тем же чувством проникся к нему и Джордж, когда они с Джеффом в процессе изучения друг друга «пили красное вино в течение полутора лет». Признавшись в том, что он использовал автоматическую ударную установку в «Gone Troppo», дабы «сделать его жестче», Джордж облегчил душу, уверив Джеффа в своей нелюбви к автоматизации музыки. Незадолго до этого он ввел «несколько модулей выбора» в техническое оснащение FPSHOT, но заявил: «Я отдаю предпочтение старым методам — ручному микшированию во время уикенда с друзьями — как и своей древней «Fender Strat». Он хотел, чтобы «все эти киты, застрявшие во льдах, — а именно, магнаты музыкальной индустрии — освободили музыкантов от чувства вины за то, что они не используют синтезатор и не умеют программировать его», к чему прямодушный Линн добавил: «Даже не трать время на обучение, просто играй на фортепьяно».

Для Джорджа Джефф был «идеальной находкой». Сам Джефф говорил: «Если бы я захотел работать с кем–либо, то это был бы Джордж». Теперь, заручившись помощью Линна, Джордж был готов дезавуировать свое заявление 1982 года по поводу того, что он отходит от дел, выпуском нового альбома — и, хотя широкой публике ничего не было известно об этом проекте до последнего момента, приводной механизм был задействован задолго до этого. Даже идея его продвижения представлялась достаточно заманчивой, несмотря на весьма неприятные ассоциации, связанные с подобной работой.

Все это было очень хорошо, но имело ли смысл возвращаться? Хотя со времен «Somewhere In England» Джордж осуществлял активную деятельность на другом профессиональном поприще и регулярно появлялся на публике, когда он материализовался, чтобы защитить Мадонну, это было похоже на явление духа из недавнего прошлого, не имеющего никакого отношения к жизни, в которой вы просыпаетесь, едете на работу, возвращаетесь домой, ложитесь спать. Симптомом разочарования широких масс в Джордже стало уменьшение тиража журнала фэн–клуба Харрисона в Глазго, выходившего под названием «Soft Touch», который впоследствии превратился в издание, посвященное Beatlesв целом, потому что, как писал редактор Дэвид Данн: «Я обнаружил, что Джордж Харрисон на самом деле никому не интересен. Мне он представляется малопривлекательной и депрессивной личностью. Его бездеятельность лишает смысла выпуск посвященного ему фэн–журнала».

Среди изречений Дилана, часто цитировавшихся Джорджем, было такое: «Я стал врагом самому себе в тот момент, когда заговорил». Он давал пищу слухам, которые представляли его психопатическим типом, похожим на основателя Pink Floyd,затворника Сида Барретта, своими высказываниями вроде «Я выращиваю цветы и наблюдаю, как они растут. Я не хожу по клубам и вечеринкам, а просто сижу дома и смотрю, как течет река». Даже брат Питер «почти не общался с Джорджем в те дни». Таким образом, Джордж оказался в положении Леннона, которого в свое время называли «Говардом Хьюзом поп–музыки». Вместо бутылок с мочой и ногтями длиной в ярд, приписывавшихся знаменитому отшельнику, таблоиды повествовали о том, как в Куппакулуа Харрисон пользуется унитазом, который начинает воспроизводить «Lucy In The Sky With Diamonds», как только поднимается его сиденье. В 1990 году одна газета описывала его как кокаинового наркомана. С настойчивостью, достойной Питера Селлерса, любую болезнь Джордж лечил травами, отказываясь от услуг традиционной медицины. Если у него выходил из строя музыкальный автомат, мастеру, приходившему чинить его, завязывали глаза, когда он проходил по дому. Кролики равнодушно наблюдали за тем, как он гоняет по опоясывавшей поместье кольцевой десятимильной трассе на «Porsche» или «Ferrari» со скоростью 140 миль в час.

Хотя Джордж заявлял, будто старается ездить не очень быстро, хорошо известен факт, что он однажды был оштрафован судьей Брентфорда на 50 фунтов за езду на своем «Porsche 924» со скоростью «всего» 84 миль в час — хотя, по утверждению полиции, скорость составляла 90 миль в час — по шоссе М4, ведущему в Лондон.

Как в случае с лохнесским чудовищем, время от времени появлялись неофициальные сообщения о том, что Джорджа видели то за чашкой чая с Джеффом Линном в бирмингемском отеле, то за кулисами на «Wembley» во время концерта Simon And Garfunkel,то на вечеринке по случаю дня рождения Элтона Джона. Репортеры «Honolulu Advertiser» отмечали его присутствие на художественной выставке на Гавайях, а однажды он появился в Квинсленде на австрало–азиатском Grand Prix. Несмотря на все меры предосторожности, «казалось, вся Австралия знала о моих приездах на остров Уитсанди, и люди целыми толпами съезжались поглазеть на меня. Жить там стало просто невозможно».

После продажи этого поместья жилищные возможности Джорджа существенно ограничились, и в прессе его начали называть «Отшельником из Фрайер Парк». Тем не менее, хотя его так называемое затворничество усугублялось высвобождением духа Джона, страх за собственную безопасность со временем трансформировался у него в благодушный фатализм, позволявший ему появляться в магазинах в районе Фалэз Сквер, в торговом центре в Челси возле офиса «HandMade Films» и других общественных местах. «К счастью, сегодня я могу свободно ходить по улице, потому что очень немногие узнают меня, и это просто замечательно».

Весьма заметный в пуловере лимонного цвета, он ходил вокруг Shiplake College, расположенного на полпути между Хенли и Редингом, в сопровождении его директора Питера Лэппинга. До 13 лет Дхани посещал Dolphin School, недалеко от Твайфорда. Являя собой антитезис формальному образованию его отца, это заведение Монтессори предоставляло широкие возможности, включая преподавание французского языка с самого начала, дошкольные классы, а также отсутствие униформы. Shiplake College Джорджу порекомендовали Джон Лорд и барабанщик Deep PurpleЯн Пэйс, чьи дети поступили туда после окончания Dolphin School. Если бы родители Дхани придерживались тех же патриархальных взглядов, что Пол и Линда Маккартни, они послали бы его в одну из государственных школ Хенли вместо этого шикарного платного заведения с обширной территорией, каскадом спускавшейся к берегу Темзы, чья вода в хорошую погоду летом бурлила от ударов рук, ног и весел.

Обеспечивая своего сына всем самым лучшим, родители надеялись, что смогут «привить ему правильные ценности. Для нас было бы кошмаром, если бы он вырос испорченным. Ни одному ребенку не нравится, когда его выделяют». Тем не менее, хотя дома на этом никогда не заострялось внимание, Дхани не мог не знать о статусе своего отца, несмотря на то что — как в случае с Джоном и Шоном Ленноном — «отставка» Джорджа позволила ему уделять больше внимания своему потомку по сравнению с большинством других семей. Знакомые Джорджа сходились во мнении, что он чрезвычайно хороший отец. Лучше всего отражали сбалансированность жизни Харрисона в тот период два его кратких предисловия — к «Chant And Be Happy», истории движения Харе Кришна, и «Brown Sauce», жизнерадостной автобиографии Джо Брауна. Достигнув крайней низкой точки своей славы, «я жил жизнью обычного человека. В газетах пишут, что я такой, этакий и еще какой–то, но, как говорит Джефф Линн, «все это бумага для отхожего места».