В подполье можно встретить только крыс

Таким образом, за время с июля 1941-го по июнь 1942-го года Дальний Восток отправил в Действующую армию 22 стрелковые дивизии и несколько десятков тысяч маршевого пополнения. Теперь мы знаем уже, что в течение первого года войны между японцами и немцами шла серьезная перепалка. Немецкая разведка утверждала, что советы "из под носа" японцев уводят дивизии и перебрасывают их на Запад. Японская же разведка настаивала на том, что ни одна советская дивизия не покинула своих мест дислокации. Трудно даже представить как развернулись бы события на Дальнем Востоке, если бы там командовал человек-исполнитель. Он бы отправил все войска, как того и требовала Москва и ничего бы не сформировал, поскольку самовольные формирования запрещены категорически. Одной оставшейся дивизией, тремя штабами армий и одним штабом фронта, даже вместе с пограничниками, не только оборонять, но и наблюдать огромной протяженности границу Дальнего Востока невозможно. Опанасенко проявил в этом деле государственный ум и большое мужество. Принцип - "не оставлять пустого места там, где дислоцировалась отправленная дивизия", не только укрепил обороноспособность фронта, но и явился прекрасным способом маскировки, признанным впоследствии и генштабом. Когда забрали последние 4 дивизии, (уже второочередные), генштаб, не имея сил и средств на создание такого же числа новых (третьеочередных) дивизий, приказал сформировать взамен каждой из них по стрелковой бригаде. Среди этих четырех бригад была и Хабаровская - 18-я отдельная стрелковая бригада. Меня назначили командиром этой бригады.

Где-то в конце января 1943-го года было проведено большое двухстороннее учение с войсками. Темами для сторон были: 1) наступление на Хабаровск и 2) оборона Хабаровска. Руководил учением сам Опанасенко.

Мне после разбора этих учений Опанасенко написал отличнейшую характеристику. Я стал перспективным работником для Дальнего Востока и меня с группой других офицеров отправили на стажировку в Действующую Армию.

В Москву прибыли мы 21 марта 1943-го года. Меня сразу же потянуло хотя бы взглянуть на тот дом, где жила единственная женщина, которую я так и не смог забыть. По слухам она будто вышла замуж... и я от этого похода отказался. На следующий день моей решимости не хватило. Человек всегда ищет себе оправданий. Вот я и думал: "Еду ведь не к теще на блины... на фронт. На стажировку, конечно, а не на постоянно. Но фронт есть фронт. Ни пуля, ни снаряд не разбираются, где тут идет стажер, а где кадровый фронтовик. И если мне придется умереть, я никогда себе не прощу того, что мог ее видеть и не видел".

Подагитировав таким образом сам себя, я после работы над картами и документами в Генштабе, отправился на Хамовнический плац. Мысль о том, что я иду только на дом взглянуть, была напрочь забыта, когда я увидел этот самый дом. С замирающим сердцем поднялся на третий этаж. Дверь открыла мать Зины Александра Васильевна. Встретила очень тепло.

- Раздевайтесь. Зина сейчас придет.

Я разделся. По-приятельски поздоровался с отцом Зины, Михаилом Ивановичем. Внимательно осмотрелся и явно не ощутил присутствия в этом доме другого мужчины, кроме Михаила Ивановича. Вскоре пришла Зинаида. Мы дружески обнялись, радуясь встрече. Казалось странным, что не виделись четыре года.

Спустя некоторое время Зинаида смутившись сказала: "Мне надо ехать на вокзал встретить жениха. Я выхожу замуж, кстати он тоже Петр". Я как бы окаменел. Задохнулся. Затем формой приказа сказал: "Женой будешь моей - пойди и скажи ему". Зина задумалась, долго молчала, и как-то посветлев тихо сказала: "Да будет так". Пока она ходила, трудно передать мое состояние.

Мне казалось я не могу дышать.

Зина вернулась быстро. Легкой походкой подошла, обняла и сказала:

- Ну что же, пойдем рядом. Выезжай на фронт и знай, что я жду тебя. Жду. Улыбнувшись добавила:

- Никаких женихов больше не будет. Сам виноват, долго раздумывал. С праздничным чувством, переполнявшим грудь, поехал я и на фронт. Да и там все время что-то светлое и радостное шло со мной, хотя обстановка к радости не очень располагала.

Сначала мы объехали некоторые участки фронта, встречались и говорили с опытными боевыми командирами. Из этой поездки особенно запомнилась беседа с командармом 16, тогда генерал-лейтенантом Иваном Христофоровичем Баграмяном.

Встреча с Баграмяном происходила как раз в период самой большой моды на него. Его армия совершила прорыв позиционной обороны немцев под Жиздрой. Шел большой шум, как о новом достижении в осуществлении прорыва. Иван Христофорович встретил нас у входа в свой полевой кабинет. Поздоровался со всеми. Когда подошел я, он еле заметно, поприветствовал меня взглядом. Затем начался его рассказ, вопросы. Заняло это часа полтора - два. Когда мы поднялись уходить, Иван Христофорович сделал мне знак остаться. С остальными раскланялся:

- Встретимся за обедом.

Когда все вышли он пригласил меня сесть поближе.

- Спасибо, что от вопросов воздержался. Честно говори, я твоих вопросов боялся. Ты-то ведь понимаешь, что порох я не открывал.

- Ясно. ПУ-36, (Полевой Устав 1936 года).

- Правильно. Но, ведь, если бы я сказал, что желаю наступать, руководствуясь ПУ-36, то очень просто заработал бы "по шапке", а так как я при обосновании операции писал: опыт войны показал, что на каждый эшелон обороны надо иметь эшелон наступающих войск, то мне все поддакивали.

- А вы что думаете, никто не догадывается?

- Да нет! Я прекрасно понимаю, что все опытные командиры, кто по-серьезному учился, подлог раскусят сразу, но против не пойдут. Всем надоели эти легонькие, неустойчивые цепочки и они, под любым соусом примут незаконно отброшенную, основательную тактику прорыва. Ну что делать этими цепочками, напоровшись на основательную оборону?! Тут сколько не маневрируй, а рвать надо. А чтобы рвать, надо глубоко эшелонировать войска.

В общем, Иван Баграмян оказался хитрее своих коллег. Он сумел возвратить военному искусству, под видом новых открытий, отобранный и подсуммированный боевой опыт многих лет, превращенный поколениями военных ученых, в стройную теорию, которая была уничтожена жестоким тираном вместе с создателями этой теории. Тем самым Иван Христофорович указал путь, на который встали многие, а потом и все. Сначала молча использовали старые уставы, наставления, инструкции, потом начали упоминать их в болeе тесном кругу, а затем начали и официально ссылаться.