Когда вырастали крылья

Такого приказа куриловцы не ожидали, смолкли. И тогда, едва сдерживая дрожь от боли и обиды, Баранов крикнул:

- Под чью дудку пляшете? Кому нужна власть без коммунистов и чья это будет власть? Где ваши главные заводилы? Горланов много, а где шептуны?

К столу пробился огромный бородатый солдат, на ходу спрашивая Баранова:

- Шептунов ищешь? Я тебе без шепота… Зачем отрывать нас от родной, кровью политой землицы? - Куриловец потрясал в воздухе кулачищами, гремел зычным басом: - Отвечай! Зачем нам с этого фронта ехать на другой? Кому это нужно?

- Революции нужно, наши штыки…

- Шиш тебе - не штыки! - Куриловец повернулся спиной к Баранову. - Слыхали, браты, как обманывают нас коммунисты? Равные права!… Поравняла революция мужика с барином, и баста! Так нет же, объявили мужика хозяином земли, а потом этого хозяина за шкирку: «Ступай в чужие края кровь проливать!» За кого? [41]

Еще один куриловец прорвался к столу, скинул папаху и поклонился собранию:

- Дозвольте спросить гражданина комиссара? Мы уйдем, а тут буржуазия опять верх возьмет - беляки с бабами и ребятишками скоро справятся. И как она тогда, революция, обернется? Извольте, гражданин комиссар, пояснить народу! - с вызовом закончил он и, весьма довольный своим вопросом, остался стоять у всех на виду.

Ответить Баранову не дали. Снова загалдели:

- Гдей-то дерутся, а здесь у мужика лоб трещат.

- Не «гдей-то», голова! В своей же России.

- А России краю нет. А тут землица наша. Она что журавель в руках…

- Так ведь и коммунистам не синица в небе…

- Везде свои землепашцы, тамошние за себя постоят.

- Хе, нашли дураков! Неча на чужом горбу…

- Мутит комиссар, не желаем!

3

Баранов терпеливо ждал, пока собрание успокоится.

- Ти-ха-а! - властно потребовал тот же тонкий голос из первых рядов. - Дайте комиссару досказать!

Теперь Баранов приметил малорослого белобрысенького солдата и заговорил, обращаясь только к нему:

- Спасибо, солдат. Пусть пошумят… А тебе вот что скажу. Я комиссар, коммунист - это уж помимо солдатских обязанностей. Полтора года служил на Румынском фронте в Ленкоранском полку. Вшей кормил, в штыковую на австрийцев ходил…

Тише стало в бараке, куриловцы прислушались, и Баранов, не отрывая взгляда от белобрысенького, тем же тоном продолжал:

- Сам знаешь, какая она, жизнь солдатская. Позапрошлой осенью, сразу после революции в Питере, приехал к нам, на Румынский фронт, комиссар Рошаль. Он, пожалуй, тебя помоложе. Все бросил: дом, институт, родителей - и примчался к нам.

- Байки! Зачем они тут? - раздалось из президиума. Баранов узнал голос комбата Гольцева и не отозвался.

- Слушай дальше, солдат. Расстреляли Рошаля. Сам командующий Румынским фронтом генерал Щербачев отдал Рошаля в руки палачей. Так то ж матерый генерал! [42]

Смертный враг революции! Он знал, что у коммуниста везде одна правда - в Питере и в бессарабской деревне, дома и в окопах. Больше австрийцев боялся генерал Щербачев той правды, что привез на фронт молоденький ленинский комиссар.

А бородатый куриловец не унимался:

- Так нет же у нас генералов! А комиссар есть. Свой. Комбат Гольцев.

- Вот как?

- Да, вот как! - с явным злорадством крикнул Гольцев. - Я тут сейчас за командира и комиссара по воле масс… Предлагаю говорить по существу.

- Могу тебе, солдат, по существу сказать, - с подчеркнутым вниманием к белобрысенькому продолжал Баранов. - Рошаль - мой земляк, и я питерский. Батюшка - неграмотный водовоз, а я счетному делу обучен, и нашлась бы для меня в Питере подходящая служба. - Он чуть замялся, застенчиво улыбнулся: - И невеста тоже… Глядишь - семья, дело нехитрое…

Кто- то крякнул, вызвав веселое оживление. Гольцев вскочил, он нервничал, хотел перебить Баранова, но тот неожиданно зло стукнул кулаком по столу:

- А кто нашу свободу защитит?! - Теперь не к одному солдату - ко всему собранию взывал Баранов. - Бог? Царь? И не покинул я армию, не воткнул штык в землю. Крестило меня огнем на Днестре и на Днепре. С вами в бой пойду аж за Урал. Прикажут - с вами поеду на юг драться с Деникиным. Нет у меня своей хаты с краю. Когда на околице домишко горит - всей деревней тушат…

Кто- то заметил:

- Смотря куда ветер дует.

- Отовсюду на нас ветры навалились. Это контрреволюция раздувает пожары войны. Мы в кольце блокады мировой буржуазии, и не будет нам покоя, пока последний пожар не потушим. Своя землица? - Баранов искал кого-то глазами. - А не будет ее у тебя, этой землицы! - обратился он теперь к бородатому куриловцу. - Не будет, коль на всей Руси не утвердим единую Советскую власть рабочих и крестьян. Кто тебе другое нашептывает - твой же враг! Вот у Чапаева тоже любят помитинговать, но вредных для революции шептунов быстро раскусили и сурово наказали.

Баранов круто повернулся к Гольцеву, и все замерли. [43]

Будто сгустилась та тревожная тишина, какая бывает перед решающей схваткой.

- Не байки приехал я сюда рассказывать, самозванный комиссар Гольцев. Должен вас предупредить…

Не выдержал Гольцев, метнулся к Баранову:

- Угрожаешь? Это ты мне угрожаешь?! - Братья-однополчане, не тот приказ зачитал вам штабной комиссар, не тот… Есть другой, тайный от нас приказ, что прислал мне из Деркуля Семенков. В том приказе Линдов, Баранов и вся их камарилья порешили начисто изничтожить куриловцев за то, что не пошли на Уральск. Они приказали летчикам забросать нас бомбами. Вот какую участь приготовили нам…

И грохнул барак от криков и возмущений. Грохнул, точно уже разорвалась где-то поблизости бомба.

Гольцев ликовал.

В неистовом галдеже никто не слышал, как подбежавший к Гольцеву Линдов крикнул ему:

- За такую провокацию вас надо расстрелять!

И уже не в силах был Баранов унять разбушевавшихся куриловцев. Они требовали очной ставки с Семенковым.

Решили вызвать из Деркуля Семенкова и собраться на другой день.

4

Вагон, который занимали политработники, стоял в Озинках, на путях Уральской железной дороги. Линдов, Баранов и их товарищи обсуждали создавшееся положение. Опасались, что Семенков не приедет, так как в Деркулях тоже митинговали, и там сейчас находился командир Куриловского полка Наумов. В штабе армии знали о распрях между Наумовым и Гольцевым и догадывались, что отъезд Наумова в Деркуль не был случайным. А от Гольцева можно ждать новых провокаций.

Была полночь, когда в Озинки прибыл бронепоезд. Командовал бронепоездом Богданов, друг и собутыльник Гольцева. Пьяная команда бронепоезда отказалась подчиниться начальнику станции и маневрировала на путях.

- Учинят крушение, - жаловался начальник станции Линдову. - Помогите смирить их.

Но уже было поздно. В ответ на окрик часового «Стой, [44] кто идет?» раздалась площадная брань, и стены вагона загремели под ударами прикладов. Первым в дверь вломился Богданов.

- Вагон оцеплен, сопротивление бесполезно, - заявил он Линдову. - Складывайте на стол оружие.

- Назад, сукин сын! - Линдов выхватил из деревянной кобуры маузер. - За мной, товарищи!

Не ожидал Богданов такого отпора и метнулся в сторону. Вслед за Линдовым из вагона успели выскочить Майоров и Мягги. В это время ударил пулемет бронепоезда. И Майоров, а за ним и Мягги были сражены наповал. Раненый Линдов добежал до фонарного столба, обхватил его, но хлестнула еще одна пулеметная очередь, и Линдов рухнул.

Гольцев видел, как искололи куриловцы штыками мертвые тела Линдова и его товарищей, потом, сопровождаемый охраной, зашел в вагон. Там, на полу, лежал сбитый с ног Баранов. Над ним стоял начальник бронепоезда.

- Я не бандит! - истерично кричал пьяный Богданов. - Я выполнял приказ, а кто не подчинился и побежал…

Гольцев отстранил Богданова.

- Не твоя забота, не оправдывайся. Цепляй вагон, и с богом - в Деркуль. Расскажем, какая тут заваруха получилась. Слышал приказ, Богданов?