О времени, о товарищах, о себе

…Мать сказала:

– А к нам двое с твоей работы заходили, им какие-то книжки очень нужны были. Я сказала: ну что же теперь делать? Раз нужно, то посмотрите. А ты где целый день пропадал? Верно, и не поел ничего?

– Кто был-то?

Судя по описанию матери, обыск делали свои. В одном из визитеров я узнал монтера, члена нашей ячейки. Значит, о полицейском налете уже известно. Все брошюры и книги, которые могли вызвать подозрения, исчезли.

Я направился к монтеру и, когда вошел во двор, где он жил, увидел у него еще двоих членов ячейки.

– У тебя обыск сделали и у Бутикова тоже. У него пришлось замок сломать – дома никого не было.

– Бутикова забрали, Олю Шатуновскую и еще человек сорок.

– Сорок три человека арестовано, – сказал я.

– Откуда ты знаешь?

Я рассказал, где я скрывался и все, что слышал из своего укрытия.

– Тевосяна не арестовали, а Вираб и Полторацкий даже и не пытались бежать – обоих околоточный признал.

Это случилось в воскресенье, а в понедельник вечером мы встретились с Тевосяном в гимназии, и он рассказал мне о том, как ему удалось избежать ареста.

– Я выскочил через двор на улицу. У ворот стоял полицейский, он бросился за мной, но я свернул на Торговую улицу и вбежал в шапочную мастерскую. Хозяин был армянин, и он вообразил, что начинается резня.

– Скорее сюда, – и он, спрятав меня за перегородку, запер дверь мастерской.

Полицейский не видел, куда я забежал, и через несколько часов, когда все успокоилось, я вышел из мастерской.

Через три дня полиции пришлось освободить арестованных. Никаких компрометирующих документов при них не оказалось, а удостоверения свидетельствовали о том, что собрание было посвящено рассмотрению вопросов коллективного договора и происходило в помещении, арендуемом профсоюзом металлистов.

Участие в забастовках, руководство партийной ячейкой, а позже подготовка к прямой борьбе за захват власти отнимали у меня все время. В конце 1919 года и начале 1920 вплоть до дня захвата власти мне очень часто приходилось видеться с Тевосяном и выполнять самые разнообразные его поручения.

Как-то он меня поймал в рабочем клубе, который в то время был своего рода революционным штабом:

– У тебя паспорт не засвечен?

– Что это значит?

– Ну, в полицию тебя с ним не таскали?

– Нет, а что?

– Нам срочно нужен «чистый» паспорт. Через границу требуется переправить одного парня, примерно твоих лет – с докладом к Ленину направляем. Ты и без паспорта обойдешься – все равно эти паспорта не нужны будут, когда мы власть заберем.

Паспорт я отдал, а 26 апреля – новое поручение: необходимо к границе в сторону Хачмаса направить несколько человек.

Нужно было прервать всю телеграфную и телефонную связь.

Тевосян подробно объяснил задание, которое возлагалось на партийную ячейку телефонной стапции, и назвал лицо, у кого я получу более подробные инструкции.

Для выполнения этого задания мне нужно было ехать в сторону граиицы, а чтобы купить билет, необходим паспорт.

– Ну, паспорт мы тебе достанем – отберем у кого-нибудь из комсомольцев, – сказал мне, смеясь, Тевосян. – А твой паспорт теперь в Кремле. Попадешь ли ты когда-нибудь сам туда, еще не известно, а твой паспорт уже там.

Вспомипая насыщенные событиями апрельские дни 1920 года, когда партийная организация интенсивно готовилась к захвату власти, мне трудно теперь представить, что одним из активных организаторов подпольной работы в это время был худенький паренек с копной густых черных волос и большими серьезными, всегда наполненными заботой глазами. Его звали тогда Ваня или Вано.

Тевосяну в то время было всего восемнадцать лет.

Нужны специалисты

Власть завоевана. Бои закончились. Стоят новые задачи: требуйся восстановить разрушенное хозяйство и начинать его перестройку на новый лад.

Нужны специалисты. Большое количество специалистов. Часть старой интеллигенции на предложение работать отвечает саботажем, часть еще не может определиться, а те, кто твердо встал в революционные ряды, не могут справиться с обилием стоящих перед страной задач.

Молодежь отзывают из армии и направляют в университеты, на рабочие факультеты – рабфаки. По огромной стране одно за другим возникают новые высшие учебные заведения.

Я был в военном госпитале, когда получил извещение, что мне предлагают пойти учиться. Малярия. Приступы через день. Хинина не было – меня поили настоем хинной корки. В ушах стоял постоянный звон, а во рту горечь и полная атрофия вкусовых ощущений. Но я хорошо усвоил сказанное когда-то дедом: «Были бы кости, мясо всегда нарастет».

Учиться в Москву я поехал вместе с Тевосяном. Горная академия была создана по декрету Совнаркома, подписанному Лениным. Это было совершенно новое высшее учебное заведение – без каких-либо традиций, а преподавательский состав состоял из самых различных по своим политическим убеждениям лиц.

Студенчество отображало весь сложный спектр самых различных политических концепций, сложившихся к этому времени в стране. В холодных аудиториях, плохо оборудованных лабораториях, в нетопленых и неуютных общежитиях, где часто портился водопровод и канализация, а электроосвещение отключалось, так как на станции не хватало топлива, – здесь, в стенах Горной академии, совершался тот сложный процесс, который значительно позже был назван в физике синтезом.

Сюда прибывала молодежь со всех концов страны. Они воевали с Деникиным, Колчаком, Врангелем, участвовали в создании первых органов Советской власти, совершали героические поступки, сами не сознавая своего героизма.

Почему-то вспомнился студент Петров – он никогда не улыбался.

Как-то я спросил:

– Почему это Петров всегда такой угрюмый?

– Будешь угрюмый, если с того света вернешься, – ответил близкий приятель Петрова.

И рассказал, как этого парня вместе с десятками других большевиков белые расстреляли. Тех, кто остался жив, добили штыками, а Петров был без сознания и его сочли мертвым. Потом он очнулся и выбрался из кучи трупов – со дна оврага, куда сбросили после расстрела.

В числе студентов Горной академии находился Александр Фадеев – тогда просто Саша Булыга. Несколько лет мы провели вместе с ним и хранили дружбу вплоть до самой его смерти.

Среди студентов были и политкомиссары полков и дивизий, и секретари губкомов, укомов и райкомов партии, и председатели исполкомов. Иван Семенович Апряткин был руководящим деятелем профдвижения в Азербайджане, Авраамий Павлович Завенягин был секретарем укома, его всегда, даже в студенческие годы, звали – Абрам Павлович.

Хорошо в памяти сохранился Владимир Александрович Уколов – его все знали и звали Володей. В стенах академии он появился в длинной кавалерийской шинели и остроконечном шлеме. Он был неизменным организатором всех студенческих массовых мероприятий. Его можно было, кажется, одновременно видеть во всех местах – живой, энергичный, он везде поспевал, и его низкий голос можно было слышать во всех группах большого студенчества коллектива.

У некоторых из студентов на груди красовались боевые ордена. Таких было мало, не потому что среди ненаграждениых мало было достойных быть награжденными. Нет, в те времена орденами награждали вообще не часто.

Будущий писатель

Булыга-Фадеев прибыл в Горную академию с Дальнего Востока. Никто из нас тогда, конечно, не предполагал, что этот юноша станет замечательным советским писателем.

…В общежитии Горной академии на Старо-Монетном переулке как-то сразу образовалась тесная студенческая группа из семи человек. В нее входили четверо бакинцев – Тевосян, Апряткин, Зильбер и я, двое костромичей – братья Блохины, Алексей и Николай, и бывший партизан амурского края – Саша Фадеев.

Некоторое время мы жили в двух смежных комнатах. Питались у нас, бакинцев. Во-первых, у нас комната была больше, а во-вторых, нас иногда бакинские организации баловали – присылали продуктовые посылки.